Отвязанность. Страница Юлии31
(1965-66 годы)
И наступил в моей жизни период, который я сама называю не иначе как “отвязанность”.
В памяти снова всплывают то бесконечное ЦэДэЭловское и Домкиношное убивание времени, то тусовки у Саши Бенкендорфа, где поддатый Гена Шпаликов незадолго до самоубийства что-то потешное изображал...
И все хохотали, а Боря Ермолаев двигал силой взгляда по столу спичечные коробки. А я предлагала ему так же продвигать сценарии.
То мой Борис доводил публику до колик своими байками...
Поначалу здесь его всерьёз не воспринимали. Но потом сообразили, что, как только он открывает рот, никакой водки не надо.
- Теперь понимаю, что ты в нём нашла, - сказал мне как-то Саша Бенкендорф, вытирая слёзы кончиком скатерти.
Или периодически-загульное веселье в компании супругов-врачей, по совместительству играющих и поющих в ресторанах. С бешеными танцами и неграми, с первыми плёнками Высоцкого и Галича.
Горячечные романы – обычно тоже по пьянке, которые быстро проходили.
Что-то вроде гриппа. Несколько дней мечешься в лихорадке, а потом стараешься поскорей избавиться от кашля и чихания.
Я ненавидела эти состояния зависимости от другого, всегда была “кошкой, гуляющей сама по себе”. От любой перспективы “серьёзно втюриться” удирала как от чумы.
Но исцелилась от приступов лишь когда перестала “поддавать”.
Наверное, я так никого и не любила в понимании столпов литературы - великих знатоков женских сердец. Увлечения и супружеские узы не в счёт.
И почти христианская “любовь брата, а может быть, ещё нежней” – не в счёт. Опекала я многих.
Умолчу также о двух-трёх симптомах “любви Неземной”. О тайнах, которые “совершаются на Небесах”. Тем более, что они не только мои.
Приходилось часто отбиваться от “гнусных предложений” влиятельных персон. Некоторые потом мстили быстро и жестоко.
Мне потом рассказывали знакомые, как на заседаниях и совещаниях они, прежде расхваливающие мой сценарий и обещающие “лечь костьми”, рубили его под корень.
Одному, разъярившись, надумала сама отомстить. Замыслила злодейский план, который мог бы раз и навсегда погубить его карьеру.
Всё подготовила, но в последний момент злость вдруг ушла в песок. И преступник был помилован, так и не узнав о смертном приговоре.
В другой раз приятель (друзей и подруг у меня не было, только "приятели") – фамилии называть не буду, человек он нынче брутально известный, на одном из совещаний кинематографистов в Болшево из верноподданических чувств втолкнул меня в номер одного пьяного высокопоставленного мосфильмовского туза, которому я приглянулась. И запер дверь снаружи на ключ.
Положение было ужасным.
Я послала “туза” в ванную “освежиться”, а сама недолго думая, выпрыгнула в окно.
Слава Богу, было не слишком высоко. К тому же помогли мои занятия акробатикой в доме пионеров.
Я пробралась в наш женский номер и завалилась спать.
Среди ночи к нам постучала целая делегация блюстителей нравственности и, убедившись, что я на месте, без объяснений ушла.
Наутро выяснилось, что какие-то недоброжелатели “туза” настучали администрации, будто он заперся в номере с одной из участниц семинара.
Бывший разведчик Михаил Борисович Маклярский клятвенно заверил, что кого-кого, но Юлии Ивановой там быть не может, потому что не может быть никогда.
Администрация не поверила. Постучала – молчание.
Тогда отперли дверь своим ключом и были посрамлены. Туз мертвецки спал. Но один.
От “туза” за спасённую репутацию я не дождалась никакой благодарности. Более того – сценарий мой он окончательно закопал.
Кстати, практически ни одна из лучших работ наших Сценарных Курсов так и не вышла на экраны.
Любопытно, что заступился за нас журнал “Молодой коммунист”, где какая-то прогрессивных взглядов дама выдвинула резкие обвинения в адрес всевозможных “зажимщиков”, губящих молодые кадры нашего кинематографа.
Мне там был посвящён целый абзац.
На том и...абзац.
От тоски я опять взялась за карты – уже в компании работников торговли, с которыми познакомилась в Гаграх.
Это была специфическая публика – со своей жёсткой конспирацией и круговой порукой.
В этой системе можно было раздобыть что угодно. Любые яства, заграничные шмотки и самые фантастические утехи и блага.
Всё имело свою цену, причём “ну очень смешную”.
Помню, как отоваривалась в подвале “Диеты” на Арбате. Где некий с голливудской внешностью мясник Гарик, из которого к тому же мог бы выйти великий математик, так он всё просчитывал и соображал, бросал мне в подсобке в сумку телячью вырезку, печень, языки, буженину, сырокопчёнку, банки с икрой, молниеносно складывая цены в уме.
Он называл смехотворно низкую сумму (которую следовало, кстати, заплатить в кассу).
Мне было очень интересно, на чём они всё-таки делают деньги, что-то химича ночами.
Гарик нехотя буркнул, что они делают из второго сорта мяса – первое. Может, соврал.
Того же Гарика я попросила однажды сводить меня на карточную тусовку воротил от торговли.
Он согласился – с условием, что я не буду раскрывать рта и сыграю роль его подружки-продавщицы.
Лишь однажды он мне разрешил войти с подносом в комнату играющих и принести чай и бутерброды.
В густом сигаретном дыму различила на зелёном сукне стола груду крупных купюр и облигаций, карты в руках со сверкающими перстнями...И лица – то вальяжно-непроницаемые, то искажённые алчной гримасой, то серо-пепельные, с трясущимися губами.
Вот бы где поснимать! Акулы прилавка.
Но тут кто-то из “акул” игриво ущипнул меня за задницу и пришлось срочно ретироваться.
(продолжение следует)...
И наступил в моей жизни период, который я сама называю не иначе как “отвязанность”.
В памяти снова всплывают то бесконечное ЦэДэЭловское и Домкиношное убивание времени, то тусовки у Саши Бенкендорфа, где поддатый Гена Шпаликов незадолго до самоубийства что-то потешное изображал...
И все хохотали, а Боря Ермолаев двигал силой взгляда по столу спичечные коробки. А я предлагала ему так же продвигать сценарии.
То мой Борис доводил публику до колик своими байками...
Поначалу здесь его всерьёз не воспринимали. Но потом сообразили, что, как только он открывает рот, никакой водки не надо.
- Теперь понимаю, что ты в нём нашла, - сказал мне как-то Саша Бенкендорф, вытирая слёзы кончиком скатерти.
Или периодически-загульное веселье в компании супругов-врачей, по совместительству играющих и поющих в ресторанах. С бешеными танцами и неграми, с первыми плёнками Высоцкого и Галича.
Горячечные романы – обычно тоже по пьянке, которые быстро проходили.
Что-то вроде гриппа. Несколько дней мечешься в лихорадке, а потом стараешься поскорей избавиться от кашля и чихания.
Я ненавидела эти состояния зависимости от другого, всегда была “кошкой, гуляющей сама по себе”. От любой перспективы “серьёзно втюриться” удирала как от чумы.
Но исцелилась от приступов лишь когда перестала “поддавать”.
Наверное, я так никого и не любила в понимании столпов литературы - великих знатоков женских сердец. Увлечения и супружеские узы не в счёт.
И почти христианская “любовь брата, а может быть, ещё нежней” – не в счёт. Опекала я многих.
Умолчу также о двух-трёх симптомах “любви Неземной”. О тайнах, которые “совершаются на Небесах”. Тем более, что они не только мои.
Приходилось часто отбиваться от “гнусных предложений” влиятельных персон. Некоторые потом мстили быстро и жестоко.
Мне потом рассказывали знакомые, как на заседаниях и совещаниях они, прежде расхваливающие мой сценарий и обещающие “лечь костьми”, рубили его под корень.
Одному, разъярившись, надумала сама отомстить. Замыслила злодейский план, который мог бы раз и навсегда погубить его карьеру.
Всё подготовила, но в последний момент злость вдруг ушла в песок. И преступник был помилован, так и не узнав о смертном приговоре.
В другой раз приятель (друзей и подруг у меня не было, только "приятели") – фамилии называть не буду, человек он нынче брутально известный, на одном из совещаний кинематографистов в Болшево из верноподданических чувств втолкнул меня в номер одного пьяного высокопоставленного мосфильмовского туза, которому я приглянулась. И запер дверь снаружи на ключ.
Положение было ужасным.
Я послала “туза” в ванную “освежиться”, а сама недолго думая, выпрыгнула в окно.
Слава Богу, было не слишком высоко. К тому же помогли мои занятия акробатикой в доме пионеров.
Я пробралась в наш женский номер и завалилась спать.
Среди ночи к нам постучала целая делегация блюстителей нравственности и, убедившись, что я на месте, без объяснений ушла.
Наутро выяснилось, что какие-то недоброжелатели “туза” настучали администрации, будто он заперся в номере с одной из участниц семинара.
Бывший разведчик Михаил Борисович Маклярский клятвенно заверил, что кого-кого, но Юлии Ивановой там быть не может, потому что не может быть никогда.
Администрация не поверила. Постучала – молчание.
Тогда отперли дверь своим ключом и были посрамлены. Туз мертвецки спал. Но один.
От “туза” за спасённую репутацию я не дождалась никакой благодарности. Более того – сценарий мой он окончательно закопал.
Кстати, практически ни одна из лучших работ наших Сценарных Курсов так и не вышла на экраны.
Любопытно, что заступился за нас журнал “Молодой коммунист”, где какая-то прогрессивных взглядов дама выдвинула резкие обвинения в адрес всевозможных “зажимщиков”, губящих молодые кадры нашего кинематографа.
Мне там был посвящён целый абзац.
На том и...абзац.
От тоски я опять взялась за карты – уже в компании работников торговли, с которыми познакомилась в Гаграх.
Это была специфическая публика – со своей жёсткой конспирацией и круговой порукой.
В этой системе можно было раздобыть что угодно. Любые яства, заграничные шмотки и самые фантастические утехи и блага.
Всё имело свою цену, причём “ну очень смешную”.
Помню, как отоваривалась в подвале “Диеты” на Арбате. Где некий с голливудской внешностью мясник Гарик, из которого к тому же мог бы выйти великий математик, так он всё просчитывал и соображал, бросал мне в подсобке в сумку телячью вырезку, печень, языки, буженину, сырокопчёнку, банки с икрой, молниеносно складывая цены в уме.
Он называл смехотворно низкую сумму (которую следовало, кстати, заплатить в кассу).
Мне было очень интересно, на чём они всё-таки делают деньги, что-то химича ночами.
Гарик нехотя буркнул, что они делают из второго сорта мяса – первое. Может, соврал.
Того же Гарика я попросила однажды сводить меня на карточную тусовку воротил от торговли.
Он согласился – с условием, что я не буду раскрывать рта и сыграю роль его подружки-продавщицы.
Лишь однажды он мне разрешил войти с подносом в комнату играющих и принести чай и бутерброды.
В густом сигаретном дыму различила на зелёном сукне стола груду крупных купюр и облигаций, карты в руках со сверкающими перстнями...И лица – то вальяжно-непроницаемые, то искажённые алчной гримасой, то серо-пепельные, с трясущимися губами.
Вот бы где поснимать! Акулы прилавка.
Но тут кто-то из “акул” игриво ущипнул меня за задницу и пришлось срочно ретироваться.
(продолжение следует)...
Метки:
