хлеб-81
ХЛЕБ
Мне сердце земля вручила. Глаза — чтоб я не был слеп, И руки мои научила Возделывать добрый хлеб. Михаил Дудин
Может, вернешься оттуда под небо\Звезд, незаметных в сыром декабре?\Лучше жевать ломоть черствого хлеба,\Чем говорить что-то черной дыре. Андрей Вознесенский 2000 П.Вязникову\\Ты - Ахиллес в страшном мире Зенона,
Мой век – мой хлеб. На нем, как плесень, искушенье –\ сменить в конце концов и хлеб и этот век,\ пока не затянул на стебелечке шейном\ арканную петлю прохожий человек. Сергей Магид 1979 Из сборника ?ЗОНА СЛУЖЕНЬЯ? 2003 Мой век – мой хлеб. На нем, как плесень, искушенье
Михаил Танич Сб. ?Мы выбираем, нас выбирают…? 2014
Расставляя запятые Стихотворения
?Песня моя любимая…?
Песня моя любимая,
В полете она – балласт,
Вот захочу за облако,
Она мне взлететь не даст.
Сбросить ее без жалости —
И шарик мой и взлетит,
А так он на низком уровне
Лишь облака коптит.
А возвращусь на землю,
Стану ее искать,
Чтоб эту птичку певчую
Надолго не отпускать.
Все обыщу подлески —
Где он, балласт ржаной,
Песня моя любимая,
Честный мой хлеб земной?
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 7, 2012
?ПОЭТОГРАД? НА КАРТЕ ГЕНЕРАЛЬНОЙ
Алексей ТКАЧЕНКО-ГАСТЕВ
НА ФОНЕ НЕБА
* * *
Быть рыцарем и не презирать батрака.
С его черствым насущным хлебом, грубым юмором и грубой любовью.
На презрении уже строились идеологии, созидались империи.
Рыцарь способен спать в седле, неделями караулить врага у подножия башни,
довольствоваться акридами на завтрак и диким медом вместо послеобеденного чая.
Рыцарь не станет часами отлаживать испорченный счетный механизм.
Просто выбросит сломанные счеты на дровяной двор,
а заржавелые стержни отдаст жестянщику вместе с прочим железным ломом.
Ему не чужда математика сфер, но все-таки ближе — фонетика.
Он жесток и неистов, он галантен и нежен, он причудлив и придурковат.
Его чувства и мысли о мире пронизаны токами веры.
Однажды юродивый во Христе рассказал ему страшную тайну.
Он сказал, что настанет невиданный день, и вчерашний батрак будет —
царь и священник.
А ты, сказал он, станешь рыцарем революции,
ты станешь железным безжалостным дэнди.
А потом навсегда переедешь в музей колоритных фигур.
А я, сказал он, — блаженный дурак во Христе —
для привитых вакциной исправленной яви стану просто дурак.
Владимир Салимон
Из стихов последнего времени
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 1, 2010
Мир умещается во мне,
как небо в озере лесном,
как будто в угловом окне
стоящий по соседству дом.
Я им заполнен до краев.
В запасе места больше нет.
Но манит свет иных миров,
как звон серебряных монет.
* * *
Алексей Дьячков
Новая глубинка
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 2, 2010
ВОСКРЕСЕНЬЕ
о. Сергею Круглову
Год какой. Зима какого лета.
Город на холмах. Тюрьма с забором.
Переулок. Дом на фоне неба.
Снег над Богоматери собором.
Вот мой угол. Столб. Сугробов цепи.
Лакомится хлебушком синица.
Фабрики труба. Спортзал лицея,
Слышно, как визжат отроковицы.
Слышно, как скрипят простолюдины,
Половицы, механизм замочный.
Лед звенит. Народу быть единым
Не с кем, он бытует в одиночку. –
Навострил треух к киоску лыжи.
Тюбетейка год метет который.
Невеселым мальчиком надышен
На окошке Спас нерукотворный.
Юсуф Караев
Странно быть пионером
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 3, 2010
Юсуф Караев * * *
Усталость в медленных облаках
Линии рек на фотографии
Черно-белого мира
Однажды в детстве мы шли с другом
За хлебом и время проходило незаметно
Как наши разговоры
И потом опять возвращение в семью
В эту охапку барьеров
И запруду страхов через которые
Не пробраться даже в праздничные дни
Когда парады краснолицых людей и
Громких медных тарелок проплывают
Под балконом моей комнаты
На улице 25-го октября и какая-то
Заказанная радость едва прикасается
К отточенной закрытости чувств
И маленькая на что-то надежда на что-то
Непредсказуемое ворошит взгляд повседневности
Как странно быть еще пионером
Спустя много лет
И сдаваться воспоминаниям
Раздвигая руки черствой оболочки
Взрослой жизни
Андрей Бауман
Мимо верных скамеек
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 3, 2010
ЧЕЛОВЕК ВЫХОДИТ ИЗ ДОМА
Человек выходит из дома,
собираясь купить к столу немного вина и хлеба.
Он хочет жить с этого дня по-другому,
стать совершенным сверху и снизу, справа и слева.
Он хотел бы весь состоять из бабочек, из птиц
или из просто света.
Человек желает принять к сердцу всех, без рассмотренья лиц,
но мир атомарно расщепляется на “то” и “это”.
Перед окном льет дождь. Человек надевает зонт и раскрывает галоши,
чтобы защититься от града, бьющего залпами прямо в темя.
За хлестким углом улицы умирает приснившаяся под утро лошадь.
Из человека по капле выходит время.
Он зябко съеживается, грузным домам не ровня и вряд ли даже ровесник,
укрываясь от густой – облепляющей земной и воздушные шарики – материи околоплодной,
но все равно идет под уже грохочущий дождь. А за плечом его – вестник
приоткрывает горизонт, застегнутый молнией плотно.
Андрей Бауман
Мимо верных скамеек
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 3, 2010
* * *
Медлительно, сквозь явь и через сон,
плывем, тела, подобные молебнам,
омыты досыта со всех сторон –
волнующимся океаном хлебным.
Сквозь вещество даровано взрастать
морям несжатым этим, чтобы белым
хрустящим светом, чтобы словом стать
и чтобы стать съедобным Божьим Телом.
На цыпочках в зернеющий расцвет
тончайший стебель вносит лепту вдовью…
всевидимый, сплошной, волнистый спелый свет
колосьями шумит у изголовья.
СТИХИ РУ 2020 сборник Речь похожа на карманный фонарик
Ольга Брагина
Geschlecht und Character
Настройщик землетрясений приходит к юному Отто и говорит: ?За свое своеволие вы поплатиться вправе, достаньте ?Мир как волю и представление? из киота, а также свой портрет в золотой оправе?. Послушайте, отче, мне нравилась девушка, да, ее звали Фрида, ее подруга-актриса жила в оркестровой яме, бросала хлебные крошки на крашеный пол из тиса, глотала осиновый кол в какой-то мещанской драме. Ее портрет висел над моей кроватью – волосы цвета пепла, заученный набело текст прославленного Эжена, ее голос не пострадал и память почти окрепла, на сцене лежал пенопласт и все понимали – пена. Потом она открыла окно и оказалась выбитой на асфальте, на все четыре стороны света указывая прохожим, так просто остановитесь и побольней ужальте, всем хочется пустоты, особенно с нею схожим. Фрида пришла и достала сепию – зарисовать пробелы, положила ей в руки молью траченного ягненка. Я купил за двести рейхсмарок венок из омелы, потому что всё должно быть печально и выглядеть очень тонко. Потому что мы опускаем руки в душу ее и там ворошим предметы, находим нужные фразы и точные обороты, и Фрида мне говорит: ?Омела увяла, где ты берешь такие цветы – унизительно до икоты, нам нужно очень много цветов, чтобы скрыть рубцы под манжетом?. Знаете, отче, я тоже подумал, что в теле должна быть рана, какой-нибудь тлен поэтический, и при этом я вижу, что жизнь дается нам слишком рано. Настройщик землетрясений приходит к юному Отто и уносит его в подпол, односложно скрипят половицы, и от всех его слов остается одна икота и со звоном зубовным падает на страницы.
* * *
Виталий Молчанов На отеческой глине
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 8, 2012
Города выбирают людей, а не мы — города,
По таланту, добру, отпечатку родного следа
На отеческой глине оставленных смолоду мест.
Электрический свет разливая на норд, и на вест,
И на зюйд, и на ост — капитанов направят всегда
В трюмы теплых домов, под бушлаты из крыш города.
Странный запах степей — оренбургских, муганских степей.
Каспий с Волгою строг, а к Уралу — мальчишке — добрей.
Словно сыну, на тонких руках застегнув рукава,
Говорит: ?Баловник ты, Яик?, — и кивком голова
Набок волны кладет: ?Нынче плыть я с тобой не могу,
Без меня пропадет, превратится в пустыню Баку.
Обещай от войны уберечь, оградить от войны
Музыканта залетного с южной, другой стороны,
И обильнo полей чернозем, чтоб вошел острый плуг,
Колосились поля, насыщая зерном Оренбург.
Не забудь по весне натаскать к берегам топляка,
Нам Баку наказал обогреть, накормить земляка?.
Снова белый платок, тонкоснежный пуховый платок
По плечам целины раскатал балагур ветерок.
Сбрую вынес ему Оренбург, потерявший покой:
— Споро тучу седлай и спеши на свиданье с Москвой.
Передашь на словах, мол, плацкартным поехал Мстислав,
Ты, столица, прими, горделивый не выкажи нрав.
Города выбирают людей — самых лучших людей,
Разжигают в них дар, жажду творчества, новых идей.
Рукоплещет Маэстро весь мир, вызывает на бис,
Засыпает букетами сцену до самых кулис.
?Нарекли ?Гражданином Вселенной?, — доложит молва.
Но нужней капитану отроческих лет острова…
…Не захлопывай дверь, уходя, лишь прикрой эту дверь,
Только щелку оставь — самому пригодится, поверь.
Замерзая от стужи, под кожу впустив холода,
Приползешь на порог — сразу к сердцу прижмут города,
Щедро хлеба отрежут, плеснут до краев молока.
Прикоснется к таланту заботливо Божья рука.
Владимир Салимон
Из стихов последнего времени
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 1, 2010
Здесь украшать дома заведено
на Троицу цветами полевыми.
Хлеб на столе и рыба, и вино,
как будто не в Москве живем, а в Риме.
Петр учит жить с оглядкой на закон
Царя Небесного, не предаваться пьянству,
прелюбодейству, вере учит он,
пришедшему с востока христианству.
Тут Павел. Тут Андрей. Тут Иоанн.
Но кто есть кто, попробуй разобраться!
Отчаявшись, я, в руки взяв стакан,
вдруг начинаю глупо улыбаться.
* * *
* *
АНАТОЛИЙ НАЙМАН
Бумажный планер
стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 5, 2007
*
Чем меньше в вещи частей, тем она прочней.
А чем прочней, тем больше в ней аксиомы.
Не начинай со мной разговор, чувачок, не смей,
мы ведь с тобой, мужик, алё, не знакомы.
То есть когда-то знакомились — что с того?
В дружбе клялись, говоришь, и делились хлебом?
С дури, дружок, от легкомыслия моего.
И твоего. В том бытии нелепом.
Молоды были, разогревали пыл
сердца, ложились костьми, лезли из кожи.
Ты — одна тысячная тех, кто меня дробил
на элементы, в пыль. И я тебя тоже.
* *
ГЕННАДИЙ АЙГИ
Берлинские стихи
Публикация Г. Б. Айги
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 3, 2007
Давнее рисование
спичка шептаться могла и свеча
миром была принимая в себя — и казалось что крохи
в сумерках утешающе теплились хлеба
светом — в сердца исходящим
(…а почему бы и нет?..) — и рука тишиной отягчалась
все более “зримой”:
глаз
будто в родник… — припадая… — (следы начинались
зернистые
первые
скользя — как в гору!
— …шорох — Его разговор… — через нас
здесь: с Миром)
25 февраля 1992.
* *
Борис Херсонский Интерпоэзия, номер 3, 2014
* * *
Голоса отзываются гулким эхом,
блатными песнями под гитару, смехом
в пустых кварталах, пока до зари
развозят по лавкам хлебным ночные фургоны
горячие булки, пока ментам на погоны
льют рыжий свет фонари.
Подняв воротник пальто, угрюмый прохожий
смотрит в асфальт, ежится, чувствуя кожей
угрозу из каждого парадняка. Ему
добираться не менее получаса. Тошно.
Где был вечером – прохожий помнит неточно.
Нехорошо человеку быть одному.
Нехорошо – ни дома, под потолками
высотою в четыре метра, ни над облаками,
тем более, ночью, когда пешком
тишком пробираешься мимо тяжелых
кариатид, атлантов, платанов голых
под мелким осенним дождем-снежком.
Нехорошо. Но Наташка ему не открыла.
Она говорила: чтоб мне твоего не увидеть рыла!
А его под подписку выпустили до суда.
Потом стемнело. Улицы опустели.
Потом за ним погнались и в спину свистели.
Он очнется утром в больничной серой постели,
и никогда не поймет, как он попал сюда.
Александр Правиков Интерпоэзия, номер 3, 2014
* * *
Отравлен хлеб, и воздух тоже
И второпях зовут отца.
А время, время – как из кожи,
Из рук выёживается.
Держу обеими руками.
Но что зависит от меня?
И ночь колотит кулаками
В стекло слабеющего дня,
И, как опричники, по дому
Разгуливают сквозняки.
Скажи кому-нибудь другому,
Что мы не очень далеки
От…
Кому хочешь ври, что вырос,
А перед зеркалом молчи.
Больной, вы не больной, а вирус,
И вас бессмысленно лечить.
Родиться заново? Да где ж ты
Слонялась, бедная душа?
Но я зову поверх надежды,
Как дети, в избу прибежа…
Бахыт Кенжеев Интерпоэзия, номер 3, 2014
* * *
Майору заметно за сорок – он право на льготный проезд
проводит в простых разговорах и мертвую курицу ест –
а поезд влачится степями непахаными, целясь в зенит,
и ложечка в чайном стакане – пластмассовая – не звенит.
Курить. На обшарпанной станции покупать помидоры и хлеб.
Сойтись, усомниться, расстаться. И странствовать. Как он нелеп,
когда из мятежных провинций привозит, угрюм и упрям,
ненужные, в общем, гостинцы печальным своим дочерям!
А я ему: ?Гни свою линию, военный, пытайся, терпи –
не сам ли я пыльной полынью пророс в прикаспийской степи?
Смотри, как на горной окраине отчизны, где полночь густа,
спят кости убитых и раненых без памятника и креста –
где дом моей музыки аховой, скрипящей на все лады?
Откуда соломкою маковой присыпаны наши следы??
?А может быть, выпьем?? – ?Не хочется?. Молчать, и качать головой –
фонарь путевой обходчицы да встречного поезда вой…
Алексей ЦВЕТКОВ ДИВНО МОЛВИТЬ \ЭДЕМ 1985
* * *
минеральные толщи и слои существ
отделяют от идеальной жизни
так из угла розовоглазо
любуется мной недорогая мышь
ее секретное имя бисектрыса
временами прозреваю что я иной
не так наивен как непроницаемый кварц
который существует усердно и искренне
мнимый я лишь концентрация пространства
когда размыкаются внутренние веки
мысль это мышь-иллюзия
это под взглядами красавиц вещей
начинает быться и смертнуть
редукция молитвенной параболы
хлеб наш насущный даждь нам снедь
на рассвете ума
томило подозрение заговора взрослых
нас нет отдельно говорил я одной кате
рождение и смерть прообраз и тождество
редукция параболы мира
не отопрутся теперь мне виднее
я сам один из них
АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ (1907-1989)
Зимний день 1971–1979
Пушкинские эпиграфы
III. ?Разобрал головоломку…?
Что тревожишь ты меня?
Что ты значишь…
?Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы?
Разобрал головоломку —
Не могу ее сложить.
Подскажи хоть ты потомку
Как на свете надо жить —
Ради неба, или ради
Хлеба и тщеты земной,
Ради сказанных в тетради
Слов идущему за мной?
Под окном — река забвенья,
Испарения болот.
Хмель чужого поколенья
И тревожит, и влечет.
Я кричу, а он не слышит,
Жжет свечу до бела дня,
Будто мне в ответ он пишет:
?Что тревожишь ты меня??
Я не ст;ю ни полслова
Из его черновика,
Что ни слово — для другого,
Через годы и века.
Боже правый, неужели
Вслед за ним пройду и я
В жизнь из жизни мимо цели,
Мимо смысла бытия?
Александр Твардовский (1910-1971) ?Стихотворения. Поэмы? БВЛ
Поэмы
Страна Муравия
Один-единственный вопрос
Имеет Моргунок:
— Я полагаю, спору нет,
Вам все ж видней, партейному:
Скажите мне, на сколько лет
Такая жизнь затеяна?..
— А вот, товарищ Моргунок,
Ударят на обед,
Прикину, подведу итог —
И дам тебе ответ.
А заодно теперь позволь
Позвать тебя на хлеб да соль.
СЕРГЕЙ ГОРОДЕЦКИЙ (1884-1967) Избранные произведения 1987 том 1
ПОД ОЗЕРОМ
3
ВЕСНА
Свете тихий, Боже скорби, цвет печали!
Дни настали.
Томный трепет, вешний лепет, гул ручейный,
Плен келейный.
Выйти в поле, за калитку, к пашне хлеба,
Видеть небо.
Слышать пенье, сыпать зерна, сеять щедро,
Славить недра.
Плачет сердце, ломят руки, воздух душен,
Сон нарушен.
Свете тихий, Боже келий, в зорях дали
Задрожали.
СЕРГЕЙ ГОРОДЕЦКИЙ (1884-1967) Избранные произведения 1987 том 1
ВЕЛИ КАЯ МАТЬ
1
Ты пришла, Золотая царица,
И лицо запрокинула в небо,
Пламенея у тайн Диониса.
И колосья насущного хлеба
Розоватые подняли лица,
Чтобы зерна тобой налилися.
Ты уйдешь, Золотая царица.
Разольются всенощные тени.
Но верна будет алому мигу
Рожь, причастница тайновидений,
И старуха, ломая ковригу,
Скажет сказку о перьях Жар-птицы.
24 июля 1905
Мне сердце земля вручила. Глаза — чтоб я не был слеп, И руки мои научила Возделывать добрый хлеб. Михаил Дудин
Может, вернешься оттуда под небо\Звезд, незаметных в сыром декабре?\Лучше жевать ломоть черствого хлеба,\Чем говорить что-то черной дыре. Андрей Вознесенский 2000 П.Вязникову\\Ты - Ахиллес в страшном мире Зенона,
Мой век – мой хлеб. На нем, как плесень, искушенье –\ сменить в конце концов и хлеб и этот век,\ пока не затянул на стебелечке шейном\ арканную петлю прохожий человек. Сергей Магид 1979 Из сборника ?ЗОНА СЛУЖЕНЬЯ? 2003 Мой век – мой хлеб. На нем, как плесень, искушенье
Михаил Танич Сб. ?Мы выбираем, нас выбирают…? 2014
Расставляя запятые Стихотворения
?Песня моя любимая…?
Песня моя любимая,
В полете она – балласт,
Вот захочу за облако,
Она мне взлететь не даст.
Сбросить ее без жалости —
И шарик мой и взлетит,
А так он на низком уровне
Лишь облака коптит.
А возвращусь на землю,
Стану ее искать,
Чтоб эту птичку певчую
Надолго не отпускать.
Все обыщу подлески —
Где он, балласт ржаной,
Песня моя любимая,
Честный мой хлеб земной?
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 7, 2012
?ПОЭТОГРАД? НА КАРТЕ ГЕНЕРАЛЬНОЙ
Алексей ТКАЧЕНКО-ГАСТЕВ
НА ФОНЕ НЕБА
* * *
Быть рыцарем и не презирать батрака.
С его черствым насущным хлебом, грубым юмором и грубой любовью.
На презрении уже строились идеологии, созидались империи.
Рыцарь способен спать в седле, неделями караулить врага у подножия башни,
довольствоваться акридами на завтрак и диким медом вместо послеобеденного чая.
Рыцарь не станет часами отлаживать испорченный счетный механизм.
Просто выбросит сломанные счеты на дровяной двор,
а заржавелые стержни отдаст жестянщику вместе с прочим железным ломом.
Ему не чужда математика сфер, но все-таки ближе — фонетика.
Он жесток и неистов, он галантен и нежен, он причудлив и придурковат.
Его чувства и мысли о мире пронизаны токами веры.
Однажды юродивый во Христе рассказал ему страшную тайну.
Он сказал, что настанет невиданный день, и вчерашний батрак будет —
царь и священник.
А ты, сказал он, станешь рыцарем революции,
ты станешь железным безжалостным дэнди.
А потом навсегда переедешь в музей колоритных фигур.
А я, сказал он, — блаженный дурак во Христе —
для привитых вакциной исправленной яви стану просто дурак.
Владимир Салимон
Из стихов последнего времени
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 1, 2010
Мир умещается во мне,
как небо в озере лесном,
как будто в угловом окне
стоящий по соседству дом.
Я им заполнен до краев.
В запасе места больше нет.
Но манит свет иных миров,
как звон серебряных монет.
* * *
Алексей Дьячков
Новая глубинка
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 2, 2010
ВОСКРЕСЕНЬЕ
о. Сергею Круглову
Год какой. Зима какого лета.
Город на холмах. Тюрьма с забором.
Переулок. Дом на фоне неба.
Снег над Богоматери собором.
Вот мой угол. Столб. Сугробов цепи.
Лакомится хлебушком синица.
Фабрики труба. Спортзал лицея,
Слышно, как визжат отроковицы.
Слышно, как скрипят простолюдины,
Половицы, механизм замочный.
Лед звенит. Народу быть единым
Не с кем, он бытует в одиночку. –
Навострил треух к киоску лыжи.
Тюбетейка год метет который.
Невеселым мальчиком надышен
На окошке Спас нерукотворный.
Юсуф Караев
Странно быть пионером
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 3, 2010
Юсуф Караев * * *
Усталость в медленных облаках
Линии рек на фотографии
Черно-белого мира
Однажды в детстве мы шли с другом
За хлебом и время проходило незаметно
Как наши разговоры
И потом опять возвращение в семью
В эту охапку барьеров
И запруду страхов через которые
Не пробраться даже в праздничные дни
Когда парады краснолицых людей и
Громких медных тарелок проплывают
Под балконом моей комнаты
На улице 25-го октября и какая-то
Заказанная радость едва прикасается
К отточенной закрытости чувств
И маленькая на что-то надежда на что-то
Непредсказуемое ворошит взгляд повседневности
Как странно быть еще пионером
Спустя много лет
И сдаваться воспоминаниям
Раздвигая руки черствой оболочки
Взрослой жизни
Андрей Бауман
Мимо верных скамеек
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 3, 2010
ЧЕЛОВЕК ВЫХОДИТ ИЗ ДОМА
Человек выходит из дома,
собираясь купить к столу немного вина и хлеба.
Он хочет жить с этого дня по-другому,
стать совершенным сверху и снизу, справа и слева.
Он хотел бы весь состоять из бабочек, из птиц
или из просто света.
Человек желает принять к сердцу всех, без рассмотренья лиц,
но мир атомарно расщепляется на “то” и “это”.
Перед окном льет дождь. Человек надевает зонт и раскрывает галоши,
чтобы защититься от града, бьющего залпами прямо в темя.
За хлестким углом улицы умирает приснившаяся под утро лошадь.
Из человека по капле выходит время.
Он зябко съеживается, грузным домам не ровня и вряд ли даже ровесник,
укрываясь от густой – облепляющей земной и воздушные шарики – материи околоплодной,
но все равно идет под уже грохочущий дождь. А за плечом его – вестник
приоткрывает горизонт, застегнутый молнией плотно.
Андрей Бауман
Мимо верных скамеек
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 3, 2010
* * *
Медлительно, сквозь явь и через сон,
плывем, тела, подобные молебнам,
омыты досыта со всех сторон –
волнующимся океаном хлебным.
Сквозь вещество даровано взрастать
морям несжатым этим, чтобы белым
хрустящим светом, чтобы словом стать
и чтобы стать съедобным Божьим Телом.
На цыпочках в зернеющий расцвет
тончайший стебель вносит лепту вдовью…
всевидимый, сплошной, волнистый спелый свет
колосьями шумит у изголовья.
СТИХИ РУ 2020 сборник Речь похожа на карманный фонарик
Ольга Брагина
Geschlecht und Character
Настройщик землетрясений приходит к юному Отто и говорит: ?За свое своеволие вы поплатиться вправе, достаньте ?Мир как волю и представление? из киота, а также свой портрет в золотой оправе?. Послушайте, отче, мне нравилась девушка, да, ее звали Фрида, ее подруга-актриса жила в оркестровой яме, бросала хлебные крошки на крашеный пол из тиса, глотала осиновый кол в какой-то мещанской драме. Ее портрет висел над моей кроватью – волосы цвета пепла, заученный набело текст прославленного Эжена, ее голос не пострадал и память почти окрепла, на сцене лежал пенопласт и все понимали – пена. Потом она открыла окно и оказалась выбитой на асфальте, на все четыре стороны света указывая прохожим, так просто остановитесь и побольней ужальте, всем хочется пустоты, особенно с нею схожим. Фрида пришла и достала сепию – зарисовать пробелы, положила ей в руки молью траченного ягненка. Я купил за двести рейхсмарок венок из омелы, потому что всё должно быть печально и выглядеть очень тонко. Потому что мы опускаем руки в душу ее и там ворошим предметы, находим нужные фразы и точные обороты, и Фрида мне говорит: ?Омела увяла, где ты берешь такие цветы – унизительно до икоты, нам нужно очень много цветов, чтобы скрыть рубцы под манжетом?. Знаете, отче, я тоже подумал, что в теле должна быть рана, какой-нибудь тлен поэтический, и при этом я вижу, что жизнь дается нам слишком рано. Настройщик землетрясений приходит к юному Отто и уносит его в подпол, односложно скрипят половицы, и от всех его слов остается одна икота и со звоном зубовным падает на страницы.
* * *
Виталий Молчанов На отеческой глине
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 8, 2012
Города выбирают людей, а не мы — города,
По таланту, добру, отпечатку родного следа
На отеческой глине оставленных смолоду мест.
Электрический свет разливая на норд, и на вест,
И на зюйд, и на ост — капитанов направят всегда
В трюмы теплых домов, под бушлаты из крыш города.
Странный запах степей — оренбургских, муганских степей.
Каспий с Волгою строг, а к Уралу — мальчишке — добрей.
Словно сыну, на тонких руках застегнув рукава,
Говорит: ?Баловник ты, Яик?, — и кивком голова
Набок волны кладет: ?Нынче плыть я с тобой не могу,
Без меня пропадет, превратится в пустыню Баку.
Обещай от войны уберечь, оградить от войны
Музыканта залетного с южной, другой стороны,
И обильнo полей чернозем, чтоб вошел острый плуг,
Колосились поля, насыщая зерном Оренбург.
Не забудь по весне натаскать к берегам топляка,
Нам Баку наказал обогреть, накормить земляка?.
Снова белый платок, тонкоснежный пуховый платок
По плечам целины раскатал балагур ветерок.
Сбрую вынес ему Оренбург, потерявший покой:
— Споро тучу седлай и спеши на свиданье с Москвой.
Передашь на словах, мол, плацкартным поехал Мстислав,
Ты, столица, прими, горделивый не выкажи нрав.
Города выбирают людей — самых лучших людей,
Разжигают в них дар, жажду творчества, новых идей.
Рукоплещет Маэстро весь мир, вызывает на бис,
Засыпает букетами сцену до самых кулис.
?Нарекли ?Гражданином Вселенной?, — доложит молва.
Но нужней капитану отроческих лет острова…
…Не захлопывай дверь, уходя, лишь прикрой эту дверь,
Только щелку оставь — самому пригодится, поверь.
Замерзая от стужи, под кожу впустив холода,
Приползешь на порог — сразу к сердцу прижмут города,
Щедро хлеба отрежут, плеснут до краев молока.
Прикоснется к таланту заботливо Божья рука.
Владимир Салимон
Из стихов последнего времени
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 1, 2010
Здесь украшать дома заведено
на Троицу цветами полевыми.
Хлеб на столе и рыба, и вино,
как будто не в Москве живем, а в Риме.
Петр учит жить с оглядкой на закон
Царя Небесного, не предаваться пьянству,
прелюбодейству, вере учит он,
пришедшему с востока христианству.
Тут Павел. Тут Андрей. Тут Иоанн.
Но кто есть кто, попробуй разобраться!
Отчаявшись, я, в руки взяв стакан,
вдруг начинаю глупо улыбаться.
* * *
* *
АНАТОЛИЙ НАЙМАН
Бумажный планер
стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 5, 2007
*
Чем меньше в вещи частей, тем она прочней.
А чем прочней, тем больше в ней аксиомы.
Не начинай со мной разговор, чувачок, не смей,
мы ведь с тобой, мужик, алё, не знакомы.
То есть когда-то знакомились — что с того?
В дружбе клялись, говоришь, и делились хлебом?
С дури, дружок, от легкомыслия моего.
И твоего. В том бытии нелепом.
Молоды были, разогревали пыл
сердца, ложились костьми, лезли из кожи.
Ты — одна тысячная тех, кто меня дробил
на элементы, в пыль. И я тебя тоже.
* *
ГЕННАДИЙ АЙГИ
Берлинские стихи
Публикация Г. Б. Айги
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 3, 2007
Давнее рисование
спичка шептаться могла и свеча
миром была принимая в себя — и казалось что крохи
в сумерках утешающе теплились хлеба
светом — в сердца исходящим
(…а почему бы и нет?..) — и рука тишиной отягчалась
все более “зримой”:
глаз
будто в родник… — припадая… — (следы начинались
зернистые
первые
скользя — как в гору!
— …шорох — Его разговор… — через нас
здесь: с Миром)
25 февраля 1992.
* *
Борис Херсонский Интерпоэзия, номер 3, 2014
* * *
Голоса отзываются гулким эхом,
блатными песнями под гитару, смехом
в пустых кварталах, пока до зари
развозят по лавкам хлебным ночные фургоны
горячие булки, пока ментам на погоны
льют рыжий свет фонари.
Подняв воротник пальто, угрюмый прохожий
смотрит в асфальт, ежится, чувствуя кожей
угрозу из каждого парадняка. Ему
добираться не менее получаса. Тошно.
Где был вечером – прохожий помнит неточно.
Нехорошо человеку быть одному.
Нехорошо – ни дома, под потолками
высотою в четыре метра, ни над облаками,
тем более, ночью, когда пешком
тишком пробираешься мимо тяжелых
кариатид, атлантов, платанов голых
под мелким осенним дождем-снежком.
Нехорошо. Но Наташка ему не открыла.
Она говорила: чтоб мне твоего не увидеть рыла!
А его под подписку выпустили до суда.
Потом стемнело. Улицы опустели.
Потом за ним погнались и в спину свистели.
Он очнется утром в больничной серой постели,
и никогда не поймет, как он попал сюда.
Александр Правиков Интерпоэзия, номер 3, 2014
* * *
Отравлен хлеб, и воздух тоже
И второпях зовут отца.
А время, время – как из кожи,
Из рук выёживается.
Держу обеими руками.
Но что зависит от меня?
И ночь колотит кулаками
В стекло слабеющего дня,
И, как опричники, по дому
Разгуливают сквозняки.
Скажи кому-нибудь другому,
Что мы не очень далеки
От…
Кому хочешь ври, что вырос,
А перед зеркалом молчи.
Больной, вы не больной, а вирус,
И вас бессмысленно лечить.
Родиться заново? Да где ж ты
Слонялась, бедная душа?
Но я зову поверх надежды,
Как дети, в избу прибежа…
Бахыт Кенжеев Интерпоэзия, номер 3, 2014
* * *
Майору заметно за сорок – он право на льготный проезд
проводит в простых разговорах и мертвую курицу ест –
а поезд влачится степями непахаными, целясь в зенит,
и ложечка в чайном стакане – пластмассовая – не звенит.
Курить. На обшарпанной станции покупать помидоры и хлеб.
Сойтись, усомниться, расстаться. И странствовать. Как он нелеп,
когда из мятежных провинций привозит, угрюм и упрям,
ненужные, в общем, гостинцы печальным своим дочерям!
А я ему: ?Гни свою линию, военный, пытайся, терпи –
не сам ли я пыльной полынью пророс в прикаспийской степи?
Смотри, как на горной окраине отчизны, где полночь густа,
спят кости убитых и раненых без памятника и креста –
где дом моей музыки аховой, скрипящей на все лады?
Откуда соломкою маковой присыпаны наши следы??
?А может быть, выпьем?? – ?Не хочется?. Молчать, и качать головой –
фонарь путевой обходчицы да встречного поезда вой…
Алексей ЦВЕТКОВ ДИВНО МОЛВИТЬ \ЭДЕМ 1985
* * *
минеральные толщи и слои существ
отделяют от идеальной жизни
так из угла розовоглазо
любуется мной недорогая мышь
ее секретное имя бисектрыса
временами прозреваю что я иной
не так наивен как непроницаемый кварц
который существует усердно и искренне
мнимый я лишь концентрация пространства
когда размыкаются внутренние веки
мысль это мышь-иллюзия
это под взглядами красавиц вещей
начинает быться и смертнуть
редукция молитвенной параболы
хлеб наш насущный даждь нам снедь
на рассвете ума
томило подозрение заговора взрослых
нас нет отдельно говорил я одной кате
рождение и смерть прообраз и тождество
редукция параболы мира
не отопрутся теперь мне виднее
я сам один из них
АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ (1907-1989)
Зимний день 1971–1979
Пушкинские эпиграфы
III. ?Разобрал головоломку…?
Что тревожишь ты меня?
Что ты значишь…
?Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы?
Разобрал головоломку —
Не могу ее сложить.
Подскажи хоть ты потомку
Как на свете надо жить —
Ради неба, или ради
Хлеба и тщеты земной,
Ради сказанных в тетради
Слов идущему за мной?
Под окном — река забвенья,
Испарения болот.
Хмель чужого поколенья
И тревожит, и влечет.
Я кричу, а он не слышит,
Жжет свечу до бела дня,
Будто мне в ответ он пишет:
?Что тревожишь ты меня??
Я не ст;ю ни полслова
Из его черновика,
Что ни слово — для другого,
Через годы и века.
Боже правый, неужели
Вслед за ним пройду и я
В жизнь из жизни мимо цели,
Мимо смысла бытия?
Александр Твардовский (1910-1971) ?Стихотворения. Поэмы? БВЛ
Поэмы
Страна Муравия
Один-единственный вопрос
Имеет Моргунок:
— Я полагаю, спору нет,
Вам все ж видней, партейному:
Скажите мне, на сколько лет
Такая жизнь затеяна?..
— А вот, товарищ Моргунок,
Ударят на обед,
Прикину, подведу итог —
И дам тебе ответ.
А заодно теперь позволь
Позвать тебя на хлеб да соль.
СЕРГЕЙ ГОРОДЕЦКИЙ (1884-1967) Избранные произведения 1987 том 1
ПОД ОЗЕРОМ
3
ВЕСНА
Свете тихий, Боже скорби, цвет печали!
Дни настали.
Томный трепет, вешний лепет, гул ручейный,
Плен келейный.
Выйти в поле, за калитку, к пашне хлеба,
Видеть небо.
Слышать пенье, сыпать зерна, сеять щедро,
Славить недра.
Плачет сердце, ломят руки, воздух душен,
Сон нарушен.
Свете тихий, Боже келий, в зорях дали
Задрожали.
СЕРГЕЙ ГОРОДЕЦКИЙ (1884-1967) Избранные произведения 1987 том 1
ВЕЛИ КАЯ МАТЬ
1
Ты пришла, Золотая царица,
И лицо запрокинула в небо,
Пламенея у тайн Диониса.
И колосья насущного хлеба
Розоватые подняли лица,
Чтобы зерна тобой налилися.
Ты уйдешь, Золотая царица.
Разольются всенощные тени.
Но верна будет алому мигу
Рожь, причастница тайновидений,
И старуха, ломая ковригу,
Скажет сказку о перьях Жар-птицы.
24 июля 1905
Метки:
