Неотправленные письма Из писем сына врага народа

(Письма сына врага народа к матери
с комментариями и отступлениями)

Письмо первое

"От него отказаться, на свободе остаться,
на свободе остаться, ни сумы, ни тюрьмы,
жить спокойно на свете, ты подумай о детях,
с кем останемся мы?
И никто не неволит, но душа не позволит,
но душа не позволит, ждут сума и тюрьма,
Колыма, Колыма, закрома, закрома
и грустнее нет роли, ты всё знаешь сама
нам сиротская доля, годы грусти и боли,
и презрение в школе, детдома, детдома...

Знает каждый на свете, что мы вражии дети,
нас не нужно любить и жалеть,
я прошу вас не смейте, ни за что не жалейте,
будет сердце напрасно болеть,
бог играет на флейте, ветры начали петь,
брат мой, плакать не смей ты, остаётся терпеть.
Наш удел не печален, кормит нас дядя Сталин,
говорим мы "спасибо" ему за заботу о детях,
ну, а тех самых этих, чьи родители сели в тюрьму,
он ведь сразу ответил: "вы за них не ответе",
но оплакал нас ветер отчего, почему,
брат потерянный где ты? - трудно жить одному."

Письмо второе

Словно корабельные трюмы, до краёв наполнены тюрьмы,
здесь и стоны людей глуше, и никто уже их не слышит,
вохры водочку себе глушат, Сталин свой доклад пишет,
говорит он что жить лучше, лучше и веселей,
ну, а в тюрьмах все глуше нынче стоны людей,
тьма в тех трюмах все глубже, знает это злодей...
Он простёр свою руку над страною от края до края,
курит весь народ трубку, даже в том ему подражая.

"Над страною флаг красен, путь вперёд для всех ясен,
бороздит моря "Красин", и у нас всегда праздник,
мы дети счастливой советской страны
и временем нашим гордиться должны,
и если придётся нам больно упасть,
тогда нас поднимет советская власть,
и Сталин великий не даст нам пропасть,
врагов покарает за подлую масть,
и больше уже не воспрянут они.
Мы Родине нашей, как прежде верны,
она нас укроет от бед и войны,
она нас хранит, ведь и мы её часть,
но после героями стать мы должны,
на гордых примерах прилежно учась,
но что-то должны делать мы и сейчас,
не зря смотрит Сталин с трибуны на нас"

Над страною салюты, фейерверков парад,
где-то морозы люты, "Марш по четыре в ряд",
по верному маршруту, вот только в рай иль ад,
дрова здесь кто-то рубит и щепки вновь летят,
но чей-то окрик грубый вновь трубы заглушат,
страна врагов не любит, пусть зря не верещат...
"В колону по четыре, конвойные не спать",
шагаем к коммунизму по жизни, ать, два, ать,
нас всех великий Сталин ведёт своим путём,
под дулом автомата мы в счастие идём.

Слагаем лагерные ямбы,
рифмуем Сталин - больше стали,
а видим лагерные ямы,
охрана хуже волчьей стаи,
и зреет истина простая,
подлец сменяет подлеца,
всё больше стали и свинца,
и разрываются сердца...

Письмо третье

"Мы хорошо живём в детдоме,
нас водят строем на прогулку
и нам дают на завтрак булку,
и ничего, конечно, кроме...
Спасибо, Сталин, за труды
от неминуемой беды,
от голодухи неминучей
укрыл оградою колючей,
висят узоры на заборе,
нас ждёт удача впереди,
своим детдомом мы горды,
не знаем: что такое горе?-
любовь к отчизне, словно море,
вдруг разливается в груди..."

Женщина, склонённая над зыбкой,
осень за окном, уходит лето,
со своей загадочной улыбкой
Сталин смотрит на неё с портрета,
это Сталин детство охраняет
от врагов советского народа,
что ж слезинку женщина роняет? -
муж в тюрьме уже четыре года,
а за что? - она сама не знает,
а сынок, как будто не растёт,
может он прихода папы ждёт7 -
время бесконечное течёт,
колыбельку женщина качает,
малому про Сталина поёт:
"Сталин твоё детство охраняет,
думает за нас он и живёт"...

На этапах стервозы - кулаки, кулаки,
процветают колхозы, только мрут мужики,
спят в могилах троцкисты всех сортов и мастей,
знать, не дремлют чекисты на работе своей,
ловят всюду шпионов, не один не уйдёт,
будь спокоен, Иосиф, за советский народ,
ни о чём он не просит и живёт без забот,
он уже и вопросов тебе не задаёт...

Письмо четвёртое

"А Иосиф Виссарионович всем судьбу одну вырисовывал:
все мы равные, все мы вольные, спят в сырой земле недовольные,
а великий вождь нами грешными, словно в шахматах, правит пешками,
кто пойдёт не так, а другим путём, тот народа враг, в порошок сотрём,
в порошок сотрём, в мыло выварим, нечисть вражию всюду вытравим,
пересадим врагов до единого, чтобы не было их здесь оставлено,
будем суд вершить мы от имени дорогого товарища Сталина"

Ягоды, Ежовы, Берии - слуги вы властителя империи,
вы творили зло, ему подвластные, ах, "несчастные", вы "несчастные",
мы о вас всплакнём сегодня горестно, может быть вам тоже было совестно,
может по ночам вы тоже плакали? - только совесть вы в карман запрятали,
в тот карман - подалее от сердца, чтобы его голос не звучал,
вы могли легко творить злодейства, перестали плакать по ночам,
а зачем же совесть палачам? Я желаю в прошлое вглядеться,
палачей пытаюсь изучать и от грусти некуда мне деться...
В тьму гляжу, как это всё случилось? - не пойму, никак я не пойму,
"ну, зачем, скажи - кричат - на милость, в тьме тебе копаться одному,
разве не обидно самому, что душа в сомненьях, как в дыму?" -
а затем, чтоб вновь не повторилось, хоть и трудно сердцу моему...

По русской земле, по печальной обители,
где алые пятна от крови в снегах,
шагала та смерть в отутюженном кителе,
в, до блеска начищенных, тех сапогах,
усатая смерть эта трубку курила,
с грузинским акцентом она говорила,
а рядом обедню творил сатане
вампир - кровопийца в блестящем пенсне...

Письмо пятое перестроечное

"Учитель наш и вождь великий,
палач с загадочной улыбкой
в своём гробу спокойно спит,
на Красной площади лежит,
а где-то там на Колыме,
средь вечной немоты,
лежат замученные им
в тисках у мерзлоты.
Не только там на Колыме,
а в каждом месте, с жаждой мести,
лежат замученные им,
не сто, не двести, их души взвесьте.
Их убивали просто так, топили в хляби,
есть Куропаты и Карлаг,
и Золотая та гора в родной Челябе,
Карлаг, Ухтлаг и Воркутлаг,
другие лаги, другие лаги,
один большой Архипелаг,
его название ГУЛАГ
не на бумаге, не на бумаге,
его на карте не найдёшь,
спросите маму, спросите папу,
туда доедешь и дойдёшь,
лишь по этапу, молодёжь, лишь по этапу...
В колону по четыре..."

"Но равнодушных жив отряд,
их не задело, их не задело,
они кричат, они твердят:
"Коль приказали расстрелять,
так уж за дело, так уж за дело!
Наш вождь, наш славный идеал -
великий Сталин, великий Сталин,
врагов, шпионов он карал,
был твёрже стали, был твёрже стали,
не пожалел он и жену,
когда б не он, тогда войну,
мы проиграли, мы проиграли,
ведь только с именем его
мы шли в атаки,
"Ура, за Сталина вперёд
и марш под танки"
И надевает ветеран свои медали,
на нас с медалей смотрим сам товарищ Сталин,
но ветеран не виноват, он бился честно,
он был солдат, простой солдат, то всем известно,
он пол Европы прошагал в своих кирзовых,
он - не великий генерал свершений новых,
кричите: "Вёл вперёд страну великий кормчий",
не он проклятую войну в Берлине кончил...

Вы говорите, что устали,
всё время: Сталин, Сталин, Сталин,
и не пора ли о другом? -
как много разных тем кругом,
вы нас со Сталиным достали,
ну, что вы знаете о нём,
брехню, что в книжках прочитали? -
мы ж с именем его мечтали
и расцветали с каждым днём...
Мы вас уже устали слушать,
вы наплевали в наших души,
всё было хорошо, не врём,
мы жили счастливо при нём,
вам слушать нас уже докучно,
но мы, мы всё же допоём:
всё с позволенья равнодушных,
и безразличных, и послушных,
и виноваты вы во всём.

Письмо пятое +

На тридцать седьмом километре
лежал он ничком на снегу,
а кудри трепало на ветре
и было 17 "врагу.
В 20-м году он родился
в окопах гражданской войны,
отцом комиссаром гордился,
всю жизнь не любил тишины.
Отца расстреляли чуть раньше,
в газетах прочёл приговор,
вовек теперь правильный мальчик
не смоет великий позор.
Настало последнее утро,
лежал на снегу он ничком,
и кто-то сорвал его куртку
с родным комсомольским значком,
на тридцать седьмом километре
в проклятом том тридцать седьмом...
Вы можете в это не верить,
но всё-таки мы допоём,
дотянем на яростной ноте
рассказ про лихие года
и может вы всё же поймёте:
как было, что было тогда?

Если б жил тогда Растрелли,
тот, что Зимний возводил,
был бы Сталиным расстрелян
или в лагерь угодил.
Был бы в лагере и Пушкин,
хоть талантлив он зело,
не пиши воспоминаний
ты про царское село,
слушал б верно вой метели
он в краю сибирском том,
а вокруг бы волки пели,
повезло, что на дуэли
был убит убит совсем не в том,
а в другом тридцать седьмом...

Баллада о псе и хозяине

Сталин: "Мной пугают маленьких детей,
в общем, жил когда-то дядя Сталин,
шевелил, как таракан, усами
и имел железных ряд когтей,
этот Сталин был большой злодей,
очень много скушал человек,
был он наш советский Бармалей,
хоть и прозывался он Генсек.
Я на то обиделся до смерти,
врут всё черти, Сталин добрым был,
кто бы вам чего не говорил,
только, дети, вы ему не верьте,
все злодейства Берия творил
и меня он лично отравил"

Берия: Мне не сочувствует никто,
я был расстрелян, а за что? -
ведь был хозяин, ведь был хозяин,
а я служил, как верный пёс,
сторожевую службу нёс,
хозяин - барин, хозяин - барин
кричит: "ату его, ату,
давай, хватай очередного",
а по утру, а по утру
я кровь утру и в битву снова.
За что же мой удел ужасный,
за что судьба такая мне? -
а он на площади на Красной,
а я в безвестной стороне...

А время поездом бежит,
считает шпалы, ах, елы-палы,
никто не знает, где лежит
Лаврентий Палыч, Лаврентий Палыч,
он верный пёс, у палача
подручный главный,
убил бы даже Ильича,
когда б отдал приказ, рыча,
палач державный.

Письмо шестое (Эпилог)

"Заведу я в овчарку, назову её Кобой,
на прохожих бросаться она будет со злобой,
не уйдёт от расплаты ни один человек,
будет с мёртвою хваткой, как наш славный генсек.
Учитель наш и вождь великий,
палач с загадочной улыбкой,
пока он жив у нас в сердцах,
пока живы его заветы,
не будет Сталину конца
и рано праздновать победы,
пока в чести, пока в чести
ещё доносы и наветы,
но время гласности грядёт,
и вот оно почти настало,
уже пришло его начало,
смотрю с надеждой я вперёд
и верю: Сталин упадёт,
он скоро рухнет с пьедестала
и никого не заберёт
с собой под злобный крик ворон,
как в дикой давке похорон,
вперёд история идёт,
и нас вот-вот покинет он,
уйдёт, как будто страшный сон,
навек под колокольный звон"

1987 - 1990 - 2021

Метки:
Предыдущий: Цветная баллада
Следующий: Спорительница хлебов. Репортаж