Габриэль Гарсия Лорка. Элегия
Как кадило, что полно желаний,
Вводишь в вечер блестящий и ясный,
С плотью темной увядшего нарда,
И секс сильный понад твоим взглядом.
На губах меланхолию тащишь
Чистой смерти, и в дионисийском
Кубке брюха – паук.
Он вуали бесплодия прядет,
что нутро твое укрывают,
никогда
не цветущее розой живою,
плодом поцелуев.
В руках твоих белых
Тащишь путаницу иллюзий,
Навсегда омертвевших, в душе же –
Страсть голодную пламени поцелуев,
И любовь твоей мамы, что спряла
В устах бабушки синих
Сны далеких видений колыбки
В пределах покойных.
Как Церера дала б золотые колосья,
Если б тела коснулось уснувшее чувство,
И, как дева Мария, смогло б прорастить
В твоих персях путь другой млечный.
Ты увянешь, ако магнолия, и никто
Не поцелует жарких ляжек твоих.
Не дотянутся до волос твоих пальцы,
что вибрируют будто
струны арфы Эола…
О, жена многомощная эбена и нарда!
Чей выдох полон укропом диким.
Венера в шали манильской знает
вина Малаги и звоны гитары.
О, лебедь смуглый!
Озера лотосов песен
андалусийских,
волн апельсиновых, пены
гвоздики алой, благоухающей
детьми увядшими, что под крыльями.
Никто не оплодотворяет тебя.
Мученица Андалусии,
губы твои пребывать должны
под лозой виноградной,
полные тишиной ночи
и ритмом смутным
воды подпруженной.
Окружья очей твоих увеличились,
И кожа твоя серебром стала;
Перси твои поскользнулись,
по рюмкам неся ароматы,
и стан твой щедрый кривиться начал.
О, Жена статная, родная и жгучая!
Дева скорбящая, чье сердце утыкано
всех звезд гвоздями неба глубокого,
уже без надежды….
Ты зеркало Андалусии, что терпит
муки гигантские, молча;
страсти, веерами колыхаемые,
и мантильями по-над горлами,
дрожащими кровью и снегом,
в царапинах алых от взглядов.
Идёшь сквозь туманы осенние, Дева!
Как Инесса, Цецилия, сладкая Клара,
превращаясь в вакханку зеленых
танцующих усиков винограда,
лозою увенчанная царица.
Грусть безмерна, плывущая в глазо-озерах,
нам вещает о жизни твоей сокрушенной,
монотонности бедной твоей обстановки:
за окном вид людей проходящих, и звуки
ливня льющегося на горечь
старой улицы провинциальной,
пока слышатся издали звоны
смутные и нестройные
чьих-то колоколов.
Но напрасно слушаешь ритмы воздушные,
Не достигнет ушей твоих сладкая серенада.
Из-за зеркала смотришь еще так желанно.
Сколь глубокую грусть в своем сердце хоронишь,
чтобы слышать в груди истощенной усталой
чувство девушки юной возлюбленной часом!
Твое тело идет в могилу,
недоступное чувствам.
На темной земле
Проросла альборада.
Из очей твоих вышли гвоздики кровавые
А из персей – розы, белые ако снег.
Только ты – грусть большая, уходящая к звездам,
как иная звезда, что достойна их ранить
и затмевать.
Diciembre de 1918 (Granada)
Вводишь в вечер блестящий и ясный,
С плотью темной увядшего нарда,
И секс сильный понад твоим взглядом.
На губах меланхолию тащишь
Чистой смерти, и в дионисийском
Кубке брюха – паук.
Он вуали бесплодия прядет,
что нутро твое укрывают,
никогда
не цветущее розой живою,
плодом поцелуев.
В руках твоих белых
Тащишь путаницу иллюзий,
Навсегда омертвевших, в душе же –
Страсть голодную пламени поцелуев,
И любовь твоей мамы, что спряла
В устах бабушки синих
Сны далеких видений колыбки
В пределах покойных.
Как Церера дала б золотые колосья,
Если б тела коснулось уснувшее чувство,
И, как дева Мария, смогло б прорастить
В твоих персях путь другой млечный.
Ты увянешь, ако магнолия, и никто
Не поцелует жарких ляжек твоих.
Не дотянутся до волос твоих пальцы,
что вибрируют будто
струны арфы Эола…
О, жена многомощная эбена и нарда!
Чей выдох полон укропом диким.
Венера в шали манильской знает
вина Малаги и звоны гитары.
О, лебедь смуглый!
Озера лотосов песен
андалусийских,
волн апельсиновых, пены
гвоздики алой, благоухающей
детьми увядшими, что под крыльями.
Никто не оплодотворяет тебя.
Мученица Андалусии,
губы твои пребывать должны
под лозой виноградной,
полные тишиной ночи
и ритмом смутным
воды подпруженной.
Окружья очей твоих увеличились,
И кожа твоя серебром стала;
Перси твои поскользнулись,
по рюмкам неся ароматы,
и стан твой щедрый кривиться начал.
О, Жена статная, родная и жгучая!
Дева скорбящая, чье сердце утыкано
всех звезд гвоздями неба глубокого,
уже без надежды….
Ты зеркало Андалусии, что терпит
муки гигантские, молча;
страсти, веерами колыхаемые,
и мантильями по-над горлами,
дрожащими кровью и снегом,
в царапинах алых от взглядов.
Идёшь сквозь туманы осенние, Дева!
Как Инесса, Цецилия, сладкая Клара,
превращаясь в вакханку зеленых
танцующих усиков винограда,
лозою увенчанная царица.
Грусть безмерна, плывущая в глазо-озерах,
нам вещает о жизни твоей сокрушенной,
монотонности бедной твоей обстановки:
за окном вид людей проходящих, и звуки
ливня льющегося на горечь
старой улицы провинциальной,
пока слышатся издали звоны
смутные и нестройные
чьих-то колоколов.
Но напрасно слушаешь ритмы воздушные,
Не достигнет ушей твоих сладкая серенада.
Из-за зеркала смотришь еще так желанно.
Сколь глубокую грусть в своем сердце хоронишь,
чтобы слышать в груди истощенной усталой
чувство девушки юной возлюбленной часом!
Твое тело идет в могилу,
недоступное чувствам.
На темной земле
Проросла альборада.
Из очей твоих вышли гвоздики кровавые
А из персей – розы, белые ако снег.
Только ты – грусть большая, уходящая к звездам,
как иная звезда, что достойна их ранить
и затмевать.
Diciembre de 1918 (Granada)
Метки: