эдем-48
***********
ЭДЕМ
Потому что здесь был\пресловутый Эдем нашей жизни,\потому что не место\ни каверзе, ни укоризне\там, где дали кусок\и налили граненый стаканчик,\где ломался басок\и бывал неуживчивый мальчик. Евгений Рейн ЕЛИСЕЕВСКИЙ
С Эдемом схож окрестный мир: вокруг плоды, плоды, Так цену на запретный плод ужель не снизишь ты? Один лишь тайный поцелуй,— ужель предел мечты? О легконогий кипарис, власть осени продли! Ахмед Недим. Перевод Ю.Ряшенцева
ОЛЬГА ЕРМОЛАЕВА
Я так же, как ты, от стыда опускаю ресницы...
Я так же, как ты, от стыда опускаю ресницы,
Когда что-то лепит, как, рухнувши с дуба, Москва
По ящику… Знаешь, уже перешло все границы
Твое невниманье ко мне. И “Спартак” — “ЦСКА”
Навряд ли приманят тебя таксебешной игрою…
Еще бы, еще бы, чтбо в обществе тусклом земном
Тому, чья стоянка теперь под Свинцовой горою,
Кто, видно, освоился там, в измеренье ином.
… В беспамятном счастье сквозные качаются кроны
Бегущих вдоль насыпи лесозащитных полос,
Слоящийся воздух на шпалах, сухие перроны,
И палом весенним причудливо выжжен откос.
И ваш постоянно взволнованный, радостный ветер:
Он с моря, он перевалил за Маркхотский хребет!
И твой, из Терскола, овечий подвытертый свитер,
И хатка на синем до рези бела — это солнечный свет…
Слоистые мергели, в складку косую все склоны,
Белы обнажения скал… Хоть бы пыльный самшит…
Я так же, как ты, старомодные одеколоны
Люблю в хуторских магазинах: какой-нибудь “Шипр”.
Хоть пыльный самшит посадить бы на холм материнский.
Волшебные Гбайдук, Темрюк — твой кубанский Эдем.
По вашей дороге — Афипский, Ахтырский, Абинский,
И, верно, адыгские, дикие: Хабль и Энем.
Степные походы — естественно, в самое пекло,
По рисовым чекам — искать, где лежит Тиховской.
В молочно-зеленой Кубани, нырнувши, ослепло
(Пржевальский с Арсеньевым! ) поцеловались с тобой.
Тогда, в посрамление лермонтоведу-невежде
(который сим фактом и не был нимало смущен! ) —
Открыли, что Ольгинка там, на морском побережье,
Не то же, что Ольгинский в адской степи тед-де-пон.
Иконы из Хортицы, быт в турлуке и самане,
Полоскою Крым с маяком розовеет в заре.
Фигура поручика. Глины обрывов Тамани,
Сигнальные бакены в сером морском серебре.
Там Ялта пыльцой кипарисной усеяна щедро,
И след оставляешь зеленый, в нее заступив.
Твои щегольские, с немыслимым запахом кедра
Тебе же носила точить я, нещадно ступив
Твои карандашики…
… Что, из Табакосовхоза
Идут серпантином машины на твой перевал,
А горный родник — беглых друз его метаморфозы
Тебя утешают ли так, как того ожидал -
Живая субстанция, коей присуща и память,
И вечный обмен информацией с внешней средой.
О родоначальница! Хоть изваять, хоть обрамить
Ту вечную странницу, что, простецы, называем водой.
Вот так и душа твоя, то ослабляючи узы,
То вдруг приникаючи в бестолочь и разнобой
К сидящей с безвременником аметистовой друзы:
Ее с геологии часто ношу я с собой.
22 — 24 февраля 2003
НИКОЛАЙ ОЦУП (1894-1958) Кн. ОКЕАН ВРЕМЕНИ 1993
ДНЕВНИК В СТИХАХ. Поэма
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ (1945–1950)
20
Если это старость — возле схимы
От мирского отлучать себя
И глядеть в поток, глазами зримый,
Вечность на минуточки дробя;
Но своим не любоваться прахом,
Пожираемым сперва живьем
Многими микробами и страхом,
А затем в могиле — червяком.
Если это старость — поглощенье
Только тем, чье синее кипенье
За непостижимым потолком
Ходит океаном жизни вечной,
Если это старость о ?потом?
Больше, чем о точке, о конечной, —
То, к чему о плоти молодой,
Отлюбившей и отбушевавшей,
Плачут безрассудные с такой
Безысходностью, как будто ставший
Немощным не более могуч,
Из скитальца обращаясь в луч.
Если бы с полотен Возрожденья
Белый ангел с лилией в руке
Прилетел и все твои мученья
Предсказал на вещем языке, —
Ты ему бы так же отвечала,
Как стремившаяся в рудники
К мужу-декабристу… Генерала,
Чьи не здесь, а в небесах полки,
Ты смутила бы: Эдема житель
Так же уступил бы, как смотритель.
Но сперва и он, как делал тот,
Объяснил бы, что ты покидаешь:
Роскошь, уважение, почет,
Все, чему ты и цены не знаешь,
А узнать придется, променяв
Их на скорбь, лишенья и обиды.
ИРИНА ОДОЕВЦЕВА 2008 Стихи. Избранное
БАЛЛАДА ОБ ИЗВОЗЧИКЕ
Георгию Адамовичу
К дому по Бассейной, шестьдесят,
Подъезжает извозчик каждый день,
Чтоб везти комиссара в комиссариат -
Комиссару ходить лень.
Извозчик заснул, извозчик ждет,
И лошадь спит и жует,
И оба ждут, и оба спят:
Пора комиссару в комиссариат.
На подъезд выходит комиссар Зон,
К извозчику быстро подходит он,
Уже не молод, еще не стар,
На лице отвага, в глазах пожар -
Вот каков собой комиссар.
Он извозчика в бок и лошадь в бок
И сразу в пролетку скок.
Извозчик дернет возжей,
Лошадь дернет ногой,
Извозчик крикнет: ?Ну!?
Лошадь поднимет ногу одну,
Поставит на земь опять,
Пролетка покатится вспять,
Извозчик щелкнет кнутом
И двинется в путь с трудом.
В пять часов извозчик едет домой,
Лошадь трусит усталой рысцой,
Сейчас он в чайной чаю попьет,
Лошадь сена пока пожует.
На дверях чайной — засов
И надпись: ?Закрыто по случаю дров?.
Извозчик вздохнул: ?Ух, чертов стул!?
Почесал затылок и снова вздохнул.
Голодный извозчик едет домой,
Лошадь снова трусит усталой рысцой.
Наутро подъехал он в пасмурный день
К дому по Бассейной, шестьдесят,
Чтоб вести комиссара в комиссариат -
Комиссару ходить лень.
Извозчик уснул, извозчик ждет,
И лошадь спит и жует,
И оба ждут, и оба спят:
Пора комиссару в комиссариат.
На подъезд выходит комиссар Зон,
К извозчику быстро подходит он,
Извозчика в бок и лошадь в бок
И сразу в пролетку скок.
Но извозчик не дернул возжей,
Не дернула лошадь ногой.
Извозчик не крикнул: ?Ну!?
Не подняла лошадь ногу одну,
Извозчик не щелкнул кнутом,
Не двинулись в путь с трудом.
Комиссар вскричал: "Что за черт!
Лошадь мертва, извозчик мертв!
Теперь пешком мне придется бежать,
На площадь Урицкого, пять".
Небесной дорогой голубой
Идет извозчик и лошадь ведет за собой.
Подходят они к райским дверям:
?Апостол Петр, отворите нам!?
Раздался голос святого Петра:
?А много вы сделали в жизни добра??
— "Мы возили комиссара в комиссариат
Каждый день туда и назад,
Голодали мы тысячу триста пять дней,
Сжальтесь над лошадью бедной моей!
Хорошо и спокойно у вас в раю,
Впустите меня и лошадь мою!"
Апостол Петр отпер дверь,
На лошадь взглянул: "Ишь, тощий зверь!
Ну, так и быть, полезай!"
И вошли они в Божий рай.
АЛЕКСАНДР РОЗЕНБАУМ
* * *
По трапу самолета
Погода дрянь, как, впрочем и дела, Вернется все, как, впрочем, и погода. Вода вскипает под ударами весла, А мы вскипаем под ударами невзгоды.
И щеки рвут, вздуваясь, желваки,
Не опоздать! Рубаха вымокла от пота.
От всех и вся, веселья и тоски
Взбегаю вверх по трапу самолета.
На этот рейс билеты в кассах есть всегда, И нет проблем, и вечно кланяться не надо, Ведь я спешу до Страшного суда, А не до райского безоблачного сада.
И я спешку. Я знать хочу, кто прав,
И не затем, что правым быть охота,
А лишь затем, что мне себя понять пора.
И я бегу по трапу самолета.
Ревут моторы, и сейчас уйдем в полет. Мой летчик - ас. Он прирожденный лидер. Мы долетим. Я верю в свой "Аэрофлот", В свой собственный, которого пока никто не видел.
Освободите быстро полосу!
Освободите, мы желаем взлета!
Суд начался, мой самый страшный суд,
И я бегу по трапу самолета.
* * *
САША ЧЕРНЫЙ (1880-1932) Стихотворения ВБП
На пруду
Не ангелы ль небо с утра
Раскрасили райскою синькой?
Даль мирно сквозит до бугра
Невинною белой пустынькой…
Березки толпятся кольцом
И никнут в торжественной пудре,
А солнце румяным лицом
Сияет сквозь снежные кудри.
На гладком безмолвном пруду
Сверкают и гаснут крупицы.
Подтаяв, мутнеют во льду
Следы одинокой лисицы…
Пожалуй, лежит за кустом —
Глядит и, готовая к бегу,
Поводит тревожно хвостом
По свежему, рыхлому снегу…
Напрасно! Я кроток, как мышь…
И первый, сняв дружески шляпу,
Пожму, раздвигая камыш,
Твою оснеженную лапу.
<1916>
Уильям Блейк в переводах С. Маршака
Из книги ?Вечносущее Евангелие?
Христос, которого я чту,
Враждебен твоему Христу.
С горбатым носом твой Христос,
А мой, как я, слегка курнос.
Твой — друг всем людям без различья,
А мой слепым читает притчи.
Что ты считаешь райским садом,
Я назову кромешным адом.
Сократ милетов идеал
Народным бедствием считал.
И был Кайафа убежден,
Что благодетельствует он.
* * *
ИГОРЬ ИРТЕНЬЕВ СТИХИ И ПРОЗА 2009
Мы с тобой, правительство родное…
Мы с тобой, правительство родное,
В этот трудный для отчизны час,
Повышая цены на спиртное,
Можешь вновь рассчитывать на нас.
Понимаем, повышенье это,
Как ни крой его, ни поноси,
Служит укреплению бюджета,
То есть, процветанию Руси.
Чтоб врачу, шахтеру, инженеру
Вовремя зарплату заплатить,
С пониманьем встретим эту меру,
Стиснув зубы, дальше будем пить.
Роста экономики добиться -
Вот девиз сегодняшних властей,
Если скажут до чертей напиться,
Всей страной напьемся до чертей.
Проложить дорогу к райским кущам
Можем мы лишь только сообща.
Да помогут пьющие непьющим,
На себе их волоком таща.
Маргарита Аль Дружба Народов, номер 1, 2018
Ей было минус восемнадцать
был час весны из будущего лета зим
был миг из точки невозврата в мир
был сон без сна
ей было минус восемнадцать
так смотрят зеркала друг в друга
так океан бездонного сосуда
так ладонь в сплетении дорог
то воздух то вода то лёд
ей было минус восемнадцать
без райских кущ и адова огня
без славы и позора
слагающему повесть о мирах
и небо и земля
гнетущий страх и каменные крылья
ей было минус восемнадцать
ВАЛЕРИАН БОРОДАЕВСКИЙ (1874-1923)
УЕДИНЕННЫЙ ДОЛ. ВТОРАЯ КНИГА СТИХОВ. (М.: Мусагет, 1914)
VI. ?Я пью мой долгий день, лазурный и прохладный…?
Эрнесту Кейхелю
Я пью мой долгий день, лазурный и прохладный,
Где каждый час – как дар и каждый миг – певуч;
И в сердце, трепеща, влетает рдяный луч,
Как птица райская из кущи виноградной.
Я пью мой синий день, как брагу хмелевую
Из чьих-то смуглых рук, склонивших древний жбан.
От утра до зари брожу, смятен и пьян,
И землю под ногой жалею и милую.
И тайно верится, что в струях этой влаги
Отныне и вовек душа не отцветет…
Но тише… Меж дерев – ты слышишь? – Бог идет.
И ветви, заалев, колышатся, как стяги.
АЛЕКСАНДР РОЗЕНБАУМ
* * *
Сцена на ярмарке
Ой, дуда-дудари, Лапотники-гусляры, Потешники-пересмешники.
Блаженные головы, звоните в Царь-колокол, Развесельтесь, барыни-боярыни... Перехожие калики, научите уму-разуму. Насмотрелись, навидалися всякого-разного...
Напоили медовухой, залили...
Помянули святым духом - сжалились.
Русь мешочная, босоногая,
С теремами да с острогами.
А в степи и вольному воля...
Ой, дуда-дудари, Лапотники-гусляры, Потешники-пересмешники.
Крылья сплел из лыка я,
Завтра с церквы прыгаю...
Ваня, Ваня, подсоби в небо взмыть.
В небе-то легко,
В райских кущах босиком,
А в дому все едоком меньше, меньше.
Со двора по мужику в рекруты
Озлопамятились, нехристи.
Породнилась баба да со злой кручиною,
Коло омута искали да с лучиною...
Ай да барин. Да что за молодец!
Не вели казнить меня, голого.
Не про то Антип свои песни пел,
Вели миловать - ое как лучше хотел.
Господи, помолимся, Коли не неволится, На коленках в горнице, Только больно колется... Господи, помилуй нас, награди-ка силою... Дай Паране милого. Милого, постылого...
А вчера у крайних у дворов
Утопили в проруби щенков...
Ой, дуда-дудари, Лапотники-гусляры, Потешники-пересмешники.
Корабель-то выстрою,
Прямо в небо выстрелю
По воронам-воронам... Здорово.
Ваня помнит-то, было времечко,
Знай сиди себе - лузгай семечки.
Прорастало семя - до небес подсолнухи,
А мальцы-то были рады, вот олухи.
Помнишь, Ваня, зорьку ту раннюю?
Тридцать три сполняли желания.
Только было то сто лет тому назад...
Да не то, не то,
Ты прости уж, брат.
Господи, помолимся, Коли не неволится, На коленках в горнице, Только больно колется... Слышу звон малиновый... Рваную холстину я Сделаю картиной.
Обещаю, Ваня, так и быть,
С завтрака кончаю водку пить.
Ой, дуда-дудари, Лапотники-гусляры, Потешники-пересмешники.
МИХАИЛ ЛЕРМОНТОВ
Две невольницы
Beware, my Lord, of jealousy
Othello. W. Shakespear. [1]
I
?Люблю тебя, моя Заира!
Гречанка нежная моя! –
У ног твоих богатства мира
И правоверная земля.
Когда глазами голубыми
Ты водишь медленно кругом,
Я молча следую за ними,
Как раб с мечтами неземными
За неземным своим вождем.
Пусть пляшет бойкая Гюльнара,
Пускай под белою рукой
Звенит испанская гитара:
О не завидуй, ангел мой!
Все песни пламенной Гюльнары,
Все звуки трепетной гитары,
Всех роз восточных аромат,
Топазы, жемчуг и рубины
Султан Ахмет оставить рад
За поцелуя звук единый,
И за один твой страстный взгляд! ?
– ?Султан! Я в дикой, бедной доле,
Но с гордым духом рождена;
И в униженье, и в неволе
Я презирать тебя вольна!
Старик, забудь свои желанья:
Другой уж пил мои лобзанья –
И первой страсти я верна!
Конечно, грозному султану
Сопротивляться я не стану;
Но знай: ни пыткой, ни мольбой
Любви из сердца ледяного
Ты не исторгнешь: я готова!
Скажи, палач готов ли твой-?
II
Тиха, душиста и светла
Настала ночь. Она была
Роскошнее, чем ночь Эдема. [2]
Заснул обширный Цареград,
Лишь волны дальные шумят
У стен крутых. Окно гарема
Отворено, и свет луны,
Скользя, мелькает вдоль стены;
И блещут стекла расписные
Холодным, радужным огнем;
И блещут стены парчевые,
И блещут кисти золотые,
Диваны мягкие кругом.
Дыша прохладою ночною,
Сложивши ноги под собою,
Облокотившись на окно,
Сидела смуглая Гюльнара.
В молчанье всё погружено,
Из белых рук ее гитара
Упала тихо на диван;
И взор чрез шумный океан
Летит: туда ль, где в кущах мира
Она ловила жизни сон -
Где зреет персик и лимон
На берегу Гвадалкивира -
Нет! Он боязненно склонен
К подножью стен, где пена дремлет!
Едва дыша, испанка внемлет,
И светит ей в лицо луна:
Не оттого ль она бледна -
Чу! Томный крик… волной плеснуло…
И на кристалле той волны
Заколебалась тень стены…
И что-то белое мелькнуло –
И скрылось! – Снова тишина.
Гюльнары нет уж у окна;
С улыбкой гордости ревнивой
Она гитару вновь берет
И песнь Испании счастливой
С какой-то дикостью поет;
И часто, часто слово мщенье
Звучит за томною струной,
И злобной радости волненье
Во взорах девы молодой!
[1] Избави, боже, от ревности.
Отелло. В. Шекспир.
(Англ. ).
[2] Эдем – мифическая страна, в которой, согласно библейскому рассказу, находился рай.
ЭДЕМ
Потому что здесь был\пресловутый Эдем нашей жизни,\потому что не место\ни каверзе, ни укоризне\там, где дали кусок\и налили граненый стаканчик,\где ломался басок\и бывал неуживчивый мальчик. Евгений Рейн ЕЛИСЕЕВСКИЙ
С Эдемом схож окрестный мир: вокруг плоды, плоды, Так цену на запретный плод ужель не снизишь ты? Один лишь тайный поцелуй,— ужель предел мечты? О легконогий кипарис, власть осени продли! Ахмед Недим. Перевод Ю.Ряшенцева
ОЛЬГА ЕРМОЛАЕВА
Я так же, как ты, от стыда опускаю ресницы...
Я так же, как ты, от стыда опускаю ресницы,
Когда что-то лепит, как, рухнувши с дуба, Москва
По ящику… Знаешь, уже перешло все границы
Твое невниманье ко мне. И “Спартак” — “ЦСКА”
Навряд ли приманят тебя таксебешной игрою…
Еще бы, еще бы, чтбо в обществе тусклом земном
Тому, чья стоянка теперь под Свинцовой горою,
Кто, видно, освоился там, в измеренье ином.
… В беспамятном счастье сквозные качаются кроны
Бегущих вдоль насыпи лесозащитных полос,
Слоящийся воздух на шпалах, сухие перроны,
И палом весенним причудливо выжжен откос.
И ваш постоянно взволнованный, радостный ветер:
Он с моря, он перевалил за Маркхотский хребет!
И твой, из Терскола, овечий подвытертый свитер,
И хатка на синем до рези бела — это солнечный свет…
Слоистые мергели, в складку косую все склоны,
Белы обнажения скал… Хоть бы пыльный самшит…
Я так же, как ты, старомодные одеколоны
Люблю в хуторских магазинах: какой-нибудь “Шипр”.
Хоть пыльный самшит посадить бы на холм материнский.
Волшебные Гбайдук, Темрюк — твой кубанский Эдем.
По вашей дороге — Афипский, Ахтырский, Абинский,
И, верно, адыгские, дикие: Хабль и Энем.
Степные походы — естественно, в самое пекло,
По рисовым чекам — искать, где лежит Тиховской.
В молочно-зеленой Кубани, нырнувши, ослепло
(Пржевальский с Арсеньевым! ) поцеловались с тобой.
Тогда, в посрамление лермонтоведу-невежде
(который сим фактом и не был нимало смущен! ) —
Открыли, что Ольгинка там, на морском побережье,
Не то же, что Ольгинский в адской степи тед-де-пон.
Иконы из Хортицы, быт в турлуке и самане,
Полоскою Крым с маяком розовеет в заре.
Фигура поручика. Глины обрывов Тамани,
Сигнальные бакены в сером морском серебре.
Там Ялта пыльцой кипарисной усеяна щедро,
И след оставляешь зеленый, в нее заступив.
Твои щегольские, с немыслимым запахом кедра
Тебе же носила точить я, нещадно ступив
Твои карандашики…
… Что, из Табакосовхоза
Идут серпантином машины на твой перевал,
А горный родник — беглых друз его метаморфозы
Тебя утешают ли так, как того ожидал -
Живая субстанция, коей присуща и память,
И вечный обмен информацией с внешней средой.
О родоначальница! Хоть изваять, хоть обрамить
Ту вечную странницу, что, простецы, называем водой.
Вот так и душа твоя, то ослабляючи узы,
То вдруг приникаючи в бестолочь и разнобой
К сидящей с безвременником аметистовой друзы:
Ее с геологии часто ношу я с собой.
22 — 24 февраля 2003
НИКОЛАЙ ОЦУП (1894-1958) Кн. ОКЕАН ВРЕМЕНИ 1993
ДНЕВНИК В СТИХАХ. Поэма
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ (1945–1950)
20
Если это старость — возле схимы
От мирского отлучать себя
И глядеть в поток, глазами зримый,
Вечность на минуточки дробя;
Но своим не любоваться прахом,
Пожираемым сперва живьем
Многими микробами и страхом,
А затем в могиле — червяком.
Если это старость — поглощенье
Только тем, чье синее кипенье
За непостижимым потолком
Ходит океаном жизни вечной,
Если это старость о ?потом?
Больше, чем о точке, о конечной, —
То, к чему о плоти молодой,
Отлюбившей и отбушевавшей,
Плачут безрассудные с такой
Безысходностью, как будто ставший
Немощным не более могуч,
Из скитальца обращаясь в луч.
Если бы с полотен Возрожденья
Белый ангел с лилией в руке
Прилетел и все твои мученья
Предсказал на вещем языке, —
Ты ему бы так же отвечала,
Как стремившаяся в рудники
К мужу-декабристу… Генерала,
Чьи не здесь, а в небесах полки,
Ты смутила бы: Эдема житель
Так же уступил бы, как смотритель.
Но сперва и он, как делал тот,
Объяснил бы, что ты покидаешь:
Роскошь, уважение, почет,
Все, чему ты и цены не знаешь,
А узнать придется, променяв
Их на скорбь, лишенья и обиды.
ИРИНА ОДОЕВЦЕВА 2008 Стихи. Избранное
БАЛЛАДА ОБ ИЗВОЗЧИКЕ
Георгию Адамовичу
К дому по Бассейной, шестьдесят,
Подъезжает извозчик каждый день,
Чтоб везти комиссара в комиссариат -
Комиссару ходить лень.
Извозчик заснул, извозчик ждет,
И лошадь спит и жует,
И оба ждут, и оба спят:
Пора комиссару в комиссариат.
На подъезд выходит комиссар Зон,
К извозчику быстро подходит он,
Уже не молод, еще не стар,
На лице отвага, в глазах пожар -
Вот каков собой комиссар.
Он извозчика в бок и лошадь в бок
И сразу в пролетку скок.
Извозчик дернет возжей,
Лошадь дернет ногой,
Извозчик крикнет: ?Ну!?
Лошадь поднимет ногу одну,
Поставит на земь опять,
Пролетка покатится вспять,
Извозчик щелкнет кнутом
И двинется в путь с трудом.
В пять часов извозчик едет домой,
Лошадь трусит усталой рысцой,
Сейчас он в чайной чаю попьет,
Лошадь сена пока пожует.
На дверях чайной — засов
И надпись: ?Закрыто по случаю дров?.
Извозчик вздохнул: ?Ух, чертов стул!?
Почесал затылок и снова вздохнул.
Голодный извозчик едет домой,
Лошадь снова трусит усталой рысцой.
Наутро подъехал он в пасмурный день
К дому по Бассейной, шестьдесят,
Чтоб вести комиссара в комиссариат -
Комиссару ходить лень.
Извозчик уснул, извозчик ждет,
И лошадь спит и жует,
И оба ждут, и оба спят:
Пора комиссару в комиссариат.
На подъезд выходит комиссар Зон,
К извозчику быстро подходит он,
Извозчика в бок и лошадь в бок
И сразу в пролетку скок.
Но извозчик не дернул возжей,
Не дернула лошадь ногой.
Извозчик не крикнул: ?Ну!?
Не подняла лошадь ногу одну,
Извозчик не щелкнул кнутом,
Не двинулись в путь с трудом.
Комиссар вскричал: "Что за черт!
Лошадь мертва, извозчик мертв!
Теперь пешком мне придется бежать,
На площадь Урицкого, пять".
Небесной дорогой голубой
Идет извозчик и лошадь ведет за собой.
Подходят они к райским дверям:
?Апостол Петр, отворите нам!?
Раздался голос святого Петра:
?А много вы сделали в жизни добра??
— "Мы возили комиссара в комиссариат
Каждый день туда и назад,
Голодали мы тысячу триста пять дней,
Сжальтесь над лошадью бедной моей!
Хорошо и спокойно у вас в раю,
Впустите меня и лошадь мою!"
Апостол Петр отпер дверь,
На лошадь взглянул: "Ишь, тощий зверь!
Ну, так и быть, полезай!"
И вошли они в Божий рай.
АЛЕКСАНДР РОЗЕНБАУМ
* * *
По трапу самолета
Погода дрянь, как, впрочем и дела, Вернется все, как, впрочем, и погода. Вода вскипает под ударами весла, А мы вскипаем под ударами невзгоды.
И щеки рвут, вздуваясь, желваки,
Не опоздать! Рубаха вымокла от пота.
От всех и вся, веселья и тоски
Взбегаю вверх по трапу самолета.
На этот рейс билеты в кассах есть всегда, И нет проблем, и вечно кланяться не надо, Ведь я спешу до Страшного суда, А не до райского безоблачного сада.
И я спешку. Я знать хочу, кто прав,
И не затем, что правым быть охота,
А лишь затем, что мне себя понять пора.
И я бегу по трапу самолета.
Ревут моторы, и сейчас уйдем в полет. Мой летчик - ас. Он прирожденный лидер. Мы долетим. Я верю в свой "Аэрофлот", В свой собственный, которого пока никто не видел.
Освободите быстро полосу!
Освободите, мы желаем взлета!
Суд начался, мой самый страшный суд,
И я бегу по трапу самолета.
* * *
САША ЧЕРНЫЙ (1880-1932) Стихотворения ВБП
На пруду
Не ангелы ль небо с утра
Раскрасили райскою синькой?
Даль мирно сквозит до бугра
Невинною белой пустынькой…
Березки толпятся кольцом
И никнут в торжественной пудре,
А солнце румяным лицом
Сияет сквозь снежные кудри.
На гладком безмолвном пруду
Сверкают и гаснут крупицы.
Подтаяв, мутнеют во льду
Следы одинокой лисицы…
Пожалуй, лежит за кустом —
Глядит и, готовая к бегу,
Поводит тревожно хвостом
По свежему, рыхлому снегу…
Напрасно! Я кроток, как мышь…
И первый, сняв дружески шляпу,
Пожму, раздвигая камыш,
Твою оснеженную лапу.
<1916>
Уильям Блейк в переводах С. Маршака
Из книги ?Вечносущее Евангелие?
Христос, которого я чту,
Враждебен твоему Христу.
С горбатым носом твой Христос,
А мой, как я, слегка курнос.
Твой — друг всем людям без различья,
А мой слепым читает притчи.
Что ты считаешь райским садом,
Я назову кромешным адом.
Сократ милетов идеал
Народным бедствием считал.
И был Кайафа убежден,
Что благодетельствует он.
* * *
ИГОРЬ ИРТЕНЬЕВ СТИХИ И ПРОЗА 2009
Мы с тобой, правительство родное…
Мы с тобой, правительство родное,
В этот трудный для отчизны час,
Повышая цены на спиртное,
Можешь вновь рассчитывать на нас.
Понимаем, повышенье это,
Как ни крой его, ни поноси,
Служит укреплению бюджета,
То есть, процветанию Руси.
Чтоб врачу, шахтеру, инженеру
Вовремя зарплату заплатить,
С пониманьем встретим эту меру,
Стиснув зубы, дальше будем пить.
Роста экономики добиться -
Вот девиз сегодняшних властей,
Если скажут до чертей напиться,
Всей страной напьемся до чертей.
Проложить дорогу к райским кущам
Можем мы лишь только сообща.
Да помогут пьющие непьющим,
На себе их волоком таща.
Маргарита Аль Дружба Народов, номер 1, 2018
Ей было минус восемнадцать
был час весны из будущего лета зим
был миг из точки невозврата в мир
был сон без сна
ей было минус восемнадцать
так смотрят зеркала друг в друга
так океан бездонного сосуда
так ладонь в сплетении дорог
то воздух то вода то лёд
ей было минус восемнадцать
без райских кущ и адова огня
без славы и позора
слагающему повесть о мирах
и небо и земля
гнетущий страх и каменные крылья
ей было минус восемнадцать
ВАЛЕРИАН БОРОДАЕВСКИЙ (1874-1923)
УЕДИНЕННЫЙ ДОЛ. ВТОРАЯ КНИГА СТИХОВ. (М.: Мусагет, 1914)
VI. ?Я пью мой долгий день, лазурный и прохладный…?
Эрнесту Кейхелю
Я пью мой долгий день, лазурный и прохладный,
Где каждый час – как дар и каждый миг – певуч;
И в сердце, трепеща, влетает рдяный луч,
Как птица райская из кущи виноградной.
Я пью мой синий день, как брагу хмелевую
Из чьих-то смуглых рук, склонивших древний жбан.
От утра до зари брожу, смятен и пьян,
И землю под ногой жалею и милую.
И тайно верится, что в струях этой влаги
Отныне и вовек душа не отцветет…
Но тише… Меж дерев – ты слышишь? – Бог идет.
И ветви, заалев, колышатся, как стяги.
АЛЕКСАНДР РОЗЕНБАУМ
* * *
Сцена на ярмарке
Ой, дуда-дудари, Лапотники-гусляры, Потешники-пересмешники.
Блаженные головы, звоните в Царь-колокол, Развесельтесь, барыни-боярыни... Перехожие калики, научите уму-разуму. Насмотрелись, навидалися всякого-разного...
Напоили медовухой, залили...
Помянули святым духом - сжалились.
Русь мешочная, босоногая,
С теремами да с острогами.
А в степи и вольному воля...
Ой, дуда-дудари, Лапотники-гусляры, Потешники-пересмешники.
Крылья сплел из лыка я,
Завтра с церквы прыгаю...
Ваня, Ваня, подсоби в небо взмыть.
В небе-то легко,
В райских кущах босиком,
А в дому все едоком меньше, меньше.
Со двора по мужику в рекруты
Озлопамятились, нехристи.
Породнилась баба да со злой кручиною,
Коло омута искали да с лучиною...
Ай да барин. Да что за молодец!
Не вели казнить меня, голого.
Не про то Антип свои песни пел,
Вели миловать - ое как лучше хотел.
Господи, помолимся, Коли не неволится, На коленках в горнице, Только больно колется... Господи, помилуй нас, награди-ка силою... Дай Паране милого. Милого, постылого...
А вчера у крайних у дворов
Утопили в проруби щенков...
Ой, дуда-дудари, Лапотники-гусляры, Потешники-пересмешники.
Корабель-то выстрою,
Прямо в небо выстрелю
По воронам-воронам... Здорово.
Ваня помнит-то, было времечко,
Знай сиди себе - лузгай семечки.
Прорастало семя - до небес подсолнухи,
А мальцы-то были рады, вот олухи.
Помнишь, Ваня, зорьку ту раннюю?
Тридцать три сполняли желания.
Только было то сто лет тому назад...
Да не то, не то,
Ты прости уж, брат.
Господи, помолимся, Коли не неволится, На коленках в горнице, Только больно колется... Слышу звон малиновый... Рваную холстину я Сделаю картиной.
Обещаю, Ваня, так и быть,
С завтрака кончаю водку пить.
Ой, дуда-дудари, Лапотники-гусляры, Потешники-пересмешники.
МИХАИЛ ЛЕРМОНТОВ
Две невольницы
Beware, my Lord, of jealousy
Othello. W. Shakespear. [1]
I
?Люблю тебя, моя Заира!
Гречанка нежная моя! –
У ног твоих богатства мира
И правоверная земля.
Когда глазами голубыми
Ты водишь медленно кругом,
Я молча следую за ними,
Как раб с мечтами неземными
За неземным своим вождем.
Пусть пляшет бойкая Гюльнара,
Пускай под белою рукой
Звенит испанская гитара:
О не завидуй, ангел мой!
Все песни пламенной Гюльнары,
Все звуки трепетной гитары,
Всех роз восточных аромат,
Топазы, жемчуг и рубины
Султан Ахмет оставить рад
За поцелуя звук единый,
И за один твой страстный взгляд! ?
– ?Султан! Я в дикой, бедной доле,
Но с гордым духом рождена;
И в униженье, и в неволе
Я презирать тебя вольна!
Старик, забудь свои желанья:
Другой уж пил мои лобзанья –
И первой страсти я верна!
Конечно, грозному султану
Сопротивляться я не стану;
Но знай: ни пыткой, ни мольбой
Любви из сердца ледяного
Ты не исторгнешь: я готова!
Скажи, палач готов ли твой-?
II
Тиха, душиста и светла
Настала ночь. Она была
Роскошнее, чем ночь Эдема. [2]
Заснул обширный Цареград,
Лишь волны дальные шумят
У стен крутых. Окно гарема
Отворено, и свет луны,
Скользя, мелькает вдоль стены;
И блещут стекла расписные
Холодным, радужным огнем;
И блещут стены парчевые,
И блещут кисти золотые,
Диваны мягкие кругом.
Дыша прохладою ночною,
Сложивши ноги под собою,
Облокотившись на окно,
Сидела смуглая Гюльнара.
В молчанье всё погружено,
Из белых рук ее гитара
Упала тихо на диван;
И взор чрез шумный океан
Летит: туда ль, где в кущах мира
Она ловила жизни сон -
Где зреет персик и лимон
На берегу Гвадалкивира -
Нет! Он боязненно склонен
К подножью стен, где пена дремлет!
Едва дыша, испанка внемлет,
И светит ей в лицо луна:
Не оттого ль она бледна -
Чу! Томный крик… волной плеснуло…
И на кристалле той волны
Заколебалась тень стены…
И что-то белое мелькнуло –
И скрылось! – Снова тишина.
Гюльнары нет уж у окна;
С улыбкой гордости ревнивой
Она гитару вновь берет
И песнь Испании счастливой
С какой-то дикостью поет;
И часто, часто слово мщенье
Звучит за томною струной,
И злобной радости волненье
Во взорах девы молодой!
[1] Избави, боже, от ревности.
Отелло. В. Шекспир.
(Англ. ).
[2] Эдем – мифическая страна, в которой, согласно библейскому рассказу, находился рай.
Метки:
