Из Лины Костенко. Переводы с украинского
Из Лины Костенко
* * *
И день. И ночь. И миг. И вечность.
И тишь. И чувств девятый вал.
И колдовского взгляда нежность.
И губ расплавленный металл.
Вдруг зазвучу – дотронься только –
струной – внезапно, сгоряча,
лишь прислонишь к плечу легонько
бессмертным жестом скрипача.
* * *
Всего-то дел: любовь и лето.
Любовь и лето, час и миг.
Ужели всё? А, в общем, это
не так уж мало – на двоих.
Но август выжжет ночи страсти.
Сентябрь разрядится грозой.
Расколет небо вдруг на части
зимы холодной звёздный рой.
И вновь пчела к цветку приникнет.
Сыграет лето вновь в лото.
Сплетёт на спицах сплетен нитку
сторукий велетень – Никто.
В дней бесконечной круговерти,
где всё меняется, спеша,
как письмецо в цветном конверте,
пусть отдохнёт моя душа.
* * *
Те журавли… Их клёкот в поднебесье –
сюита лёта к тёплой стороне.
Натянет струны дождь – польётся песня,
лишь прикоснётся верба к той струне.
Грустна арфистка. Вербовые руки
в туман густой укутаны до плеч.
Сыграй мне песнь любви и сладкой муки.
А без неё и слово студит речь.
Сыграй, сыграй осенний плач калины.
Сыграй, сыграй, о чём ни попрошу.
Я не скрипичный ключ, а журавлиный
тебе над полем в небе напишу.
Львовские голуби
Тень чёрная стремится камнем вниз.
То белый голубь ввысь взмывает споро.
Проспект пернатых – солнечный карниз –
собой венчает строгий лик собора.
Поток людской по гулкой мостовой.
И крыш под старину покатых плечи.
И голуби, воркуя меж собой,
о чём-то там ведут по-птичьи речи.
А может, о соборе, о войне,
о роде человечьем, о просторе?
– Когда летал, скучала ты по мне? –
обронит фразу голубь в разговоре.
* * *
Великий Боже, всюду фарисеи!
Но всё равно мне правды семя сеять.
Не отдавай меня им на закланье.
У них ведь даже вера без названья.
Оплачь меня и болью изойди.
Тоскою по друзьям не изводи.
* * *
У белеющей башни
древо чёрное. Спи…
Одиноки в пространстве.
Снится пусть ширь степи.
Пусть приснится, что хочет:
дол, ветряк и челнок.
Может, кто-то там с Марса
наблюдает в бинокль?
А ему что за дело?
Мы летим налегке.
Мы – вот здесь, на планете,
он же – там, вдалеке.
Только общие звёзды,
ширь небесной степи.
У белеющей башни
древо чёрное. Спи…
* * *
Зряшно лето тратили –
право слово.
Карнавалы осени
снова, снова.
Душа засмотрится в туман,
где лета контуры размыты:
– Ужели только снится нам
купанье в речке Гераклита5?..
* * *
Расписывает осень клёнов кроны:
в палитре красный, желтый, золотой.
А листья просят: ?Лучше бы – зеленый.
И с веток не спеши срывать, постой!?
А листья просят: ?Дай глоток утехи.
Сады прекрасны, росы – как вино?.
Слетевшись, вороньё клюёт орехи.
А чёрному ужель не все равно?
* * *
Побагровели яблоки-цыганки.
И крыша проморгала небосвод.
Кострища, разгораясь спозаранку,
в ночи ведут неспешный хоровод.
Сады стоят, обдутые ветрами,
кружит, кружит листва, сорвавшись с крон.
И кем я – здесь? Статистом этой драмы.
Сгребаю их, сгребаю и - в огонь.
Безропотно в костре они сгорают,
садам пустынным руку золотят.
Минуло лето – вот и облетают.
А облетели – вот и шелестят…
* * *
Передохну. И, выкроив минутку,
я подойду к укромному закутку –
зажгу гирлянды трепетные свечи.
Снежинки пусть опустятся на плечи.
Порасспрошу о жизни я кукушку.
Она молчит, бумажная игрушка,
залюбовавшись кедровою шишкой.
А жизнь сложна. И может быть, с излишком…
И поживу в избушке я с окошком,
что примостилась там на курьих ножках.
А вдруг заглянет в звёздные оконца
кот в сапогах с усищами гасконца?..
И никому ко мне уж не добраться.
А дождику идти – и не кончаться.
Гашу я ёлку. Прочь из сердца смуту.
Сама с собой была всего минуту.
* * *
Пишите письма – в срок, а то ль вне срока –
далёкие их ждут ведь адресаты.
И даже если нет от писем прока,
пишите – отправляйте их куда-то.
Пишите вы, что живы и здоровы.
Не говорите, почему молчали.
К чему слова, посылки, бандероли?
Ау! – и всё – сквозь годы и печали.
* * *
Осенний день, осенний день, осенний.
О синий день! Осенних чувств смятенье!
Осанна осени. Печаль к тому же.
Неужто осень, осень, о! – Неужто?
И астр последнее ?прощай?,
как крик от боли.
И полотна – из птичьих стай –
полёт над полем.
Багдадский вор тепло унёс,
тепло и лето.
Кузнечик плачет – море слёз –
мелодий нету…
* * *
Нежданно и негаданно –
и я у той черты,
где сосны пахнут ладаном
в кадильницах мечты.
Где вечер пахнет мятой,
где холодно шмелю
и где трава примята.
А я тебя люблю!
Ловлю твоё обличье
сквозь музыку берёз.
Люблю до неприличья –
до стона и до слёз.
Без коньяка, шампана –
который день подряд! –
пьяна я – без обмана.
И нет пути назад.
* * *
Гудит огонь – весёлый сатана.
Багровым хохотом он рвётся вон из печи.
Застыла силуэтом у окна.
Опять печаль берёт меня за плечи.
Сама ушла свет за очи – авось
толику хоть найду от Вас спасенья?
Но мысли голубями – вместе, врозь –
на поиски покоя, вдохновенья.
Сама ушла в заснеженную даль.
Покой найти – пустая ведь затея.
Нашла рассветов горькую печаль –
от браги той несброженной пьянею.
И чуда из чудес всё жду и жду.
Читаю ночь, как книгу чернокнижник.
Коль любишь, то на радость, на беду
в краях отыщешь – дальних или ближних.
И на оконной льдинке вновь одна
плыву в ночи – ни знаков, и ни вешек.
И спит в печи весёлый сатана,
уткнувшись жаром в лапы головешек.
* * *
Я не скажу и в памяти – любимый.
Но всё ж однажды всуе помяни.
Пути Господни неисповедимы.
И судьбы наши порознь. Где они?..
* * *
Забыть тебя? Сумей, попробуй –
душой у края бездны плыть.
Отравы горькой вкус особый.
Не доводилось раньше пить
печали чистой, как росинка,
и жажды страстной, как огонь.
Молчанья сладкого слезинку,
что с век скатилась на ладонь.
И звёздной паузы в вопросе.
Вниманья чуткого к шагам.
И не стихи то были вовсе –
цветы, что брошены к ногам.
Пинг-понг
– день добрый – здравствуйте – ну, что там? –
– да так – спасибо – ничего –
– жара – и лето – и работа –
– а настроенье какого? –
– всё хорошо – неправда – очи… –
– вам показалось – мяч, смотри! –
огнём молчанья, что есть мочи
скрестили взгляды мы внутри –
слова пусты… Друг другу можем
их повторять хоть сотню лет –
но только так смотреть негоже
в настольном теннисе бесед –
* * *
Увижу ль Вас?.. Во времени реке
растает след желанного мгновенья.
Вы там, в своём далёком далеке,
как будто жажда мне, – без утоленья.
Я счастье не моё не позову –
туда не долетает даже эхо.
Я думаю о Вас. Я тем живу.
Вы – свет души. Вы – в горестях утеха.
* * *
Очами тихо молвил ты: ?Моя!?.
Душа сдавала тяжко свой экзамен.
Как будто звон волшебный хрусталя,
несказанное стало несказанным.
А жизнь текла – и минула перрон.
Лишь тишь аукнет рупором вокзальным.
Немало слов написано пером.
Несказанное стало несказанным.
От смены дат кружилась голова…
Весы судьбы качались в танце странном…
Во мне всходили солнечно слова.
Несказанное стало несказанным.
* * *
Осенний день мой начался с берёз…
Печаль-гравёр сумела постараться.
Непрошеный моих ты мыслей гость,
хотя о том не стоит повторяться.
Ты вновь придёшь – и будем мы на ?Вы?.
Неповторимому откуда взяться?
В моих глазах печаль переплыви,
хотя о том не стоит повторяться.
Пусть будет так, как я себе велю.
В одном самой себе хочу признаться.
Я Вас люблю. О, как я Вас люблю!..
Хотя о том не стоит повторяться.
* * *
Поэту в ссылке пелось на пределе.
А в каземате батюшки-царя
оковы переливчато звенели
и заглушали пенье Кобзаря.
Но в замкнутом пространстве песне тесно.
Она рвалась на волю сквозь цемент.
А перезвон оков взамен оркестра –
привычный слуху аккомпанемент.
Астральный вскрик
Привет, друзья! Убит я и воскрес.
Хочу общаться с вами, но живыми.
Всё то, что на земле имеет вес,
здесь схожее с цветами восковыми.
То на земле всё зрело и цвело.
Тон розовый, зелёный там и синий.
Меня там ветры брали на крыло.
Там землю видел сквозь века. А ныне
жить без души устал – в кромешной мгле –
без праздников, в сплошном потоке буден.
Арапы-предки дремлют там в седле,
и пушкари хлопочут у орудий.
Я сам не знаю, сколько пробыл тут.
Ни славы мне, ни вечности не надо.
Меня там, в Петербурге, дети ждут,
друзья и та, что для души отрада.
Перо лежит на письменном столе.
К прискорбию, оно давно не пишет.
О царскоселькой мне б черкнуть поре.
О том, как ветер веткою колышет.
Глаз не смыкать до утренней зари.
Быть с женщиной, ждать писем из Одессы.
Свободы мне!.. А что ж тогда цари?
Дышать и жить!.. А что ж тогда Дантесы?
О, сколько сотворил бы для людей!..
Но пистолета глаз нацелен в сердце.
В бессмертьи хлад. И в жизни не теплей.
О Боже мой! Куда поэту деться?!
8 – Геракли;т Эфе;сский (др. - греч. ;;;;;;;;;; ; ;;;;;;;, 544 - 483 г. г. до н. э) – древнегреческий философ-досократик. Единственное сочинение - ?О природе?. Основатель первой исторической или первоначальной формы диалектики. Гераклит был известен как Мрачный или Тёмный, и его философская система контрастировала с идеями Демокрита, на что обратили внимание последующие поколения. Автор известной фразы ?Всё течёт, всё меняется? (др.-греч. ;;;;; ;;; ;;; ;;;;; ;;;;;) [1][2]. Точная формулировка фразы ?;;;;; ;;; ;;; ;;;;;;;;, ;;; ;;;;; ;;;;;?. Потому и перевод более правильный: ?Все течет и движется, и ничего не пребывает?.
* * *
И день. И ночь. И миг. И вечность.
И тишь. И чувств девятый вал.
И колдовского взгляда нежность.
И губ расплавленный металл.
Вдруг зазвучу – дотронься только –
струной – внезапно, сгоряча,
лишь прислонишь к плечу легонько
бессмертным жестом скрипача.
* * *
Всего-то дел: любовь и лето.
Любовь и лето, час и миг.
Ужели всё? А, в общем, это
не так уж мало – на двоих.
Но август выжжет ночи страсти.
Сентябрь разрядится грозой.
Расколет небо вдруг на части
зимы холодной звёздный рой.
И вновь пчела к цветку приникнет.
Сыграет лето вновь в лото.
Сплетёт на спицах сплетен нитку
сторукий велетень – Никто.
В дней бесконечной круговерти,
где всё меняется, спеша,
как письмецо в цветном конверте,
пусть отдохнёт моя душа.
* * *
Те журавли… Их клёкот в поднебесье –
сюита лёта к тёплой стороне.
Натянет струны дождь – польётся песня,
лишь прикоснётся верба к той струне.
Грустна арфистка. Вербовые руки
в туман густой укутаны до плеч.
Сыграй мне песнь любви и сладкой муки.
А без неё и слово студит речь.
Сыграй, сыграй осенний плач калины.
Сыграй, сыграй, о чём ни попрошу.
Я не скрипичный ключ, а журавлиный
тебе над полем в небе напишу.
Львовские голуби
Тень чёрная стремится камнем вниз.
То белый голубь ввысь взмывает споро.
Проспект пернатых – солнечный карниз –
собой венчает строгий лик собора.
Поток людской по гулкой мостовой.
И крыш под старину покатых плечи.
И голуби, воркуя меж собой,
о чём-то там ведут по-птичьи речи.
А может, о соборе, о войне,
о роде человечьем, о просторе?
– Когда летал, скучала ты по мне? –
обронит фразу голубь в разговоре.
* * *
Великий Боже, всюду фарисеи!
Но всё равно мне правды семя сеять.
Не отдавай меня им на закланье.
У них ведь даже вера без названья.
Оплачь меня и болью изойди.
Тоскою по друзьям не изводи.
* * *
У белеющей башни
древо чёрное. Спи…
Одиноки в пространстве.
Снится пусть ширь степи.
Пусть приснится, что хочет:
дол, ветряк и челнок.
Может, кто-то там с Марса
наблюдает в бинокль?
А ему что за дело?
Мы летим налегке.
Мы – вот здесь, на планете,
он же – там, вдалеке.
Только общие звёзды,
ширь небесной степи.
У белеющей башни
древо чёрное. Спи…
* * *
Зряшно лето тратили –
право слово.
Карнавалы осени
снова, снова.
Душа засмотрится в туман,
где лета контуры размыты:
– Ужели только снится нам
купанье в речке Гераклита5?..
* * *
Расписывает осень клёнов кроны:
в палитре красный, желтый, золотой.
А листья просят: ?Лучше бы – зеленый.
И с веток не спеши срывать, постой!?
А листья просят: ?Дай глоток утехи.
Сады прекрасны, росы – как вино?.
Слетевшись, вороньё клюёт орехи.
А чёрному ужель не все равно?
* * *
Побагровели яблоки-цыганки.
И крыша проморгала небосвод.
Кострища, разгораясь спозаранку,
в ночи ведут неспешный хоровод.
Сады стоят, обдутые ветрами,
кружит, кружит листва, сорвавшись с крон.
И кем я – здесь? Статистом этой драмы.
Сгребаю их, сгребаю и - в огонь.
Безропотно в костре они сгорают,
садам пустынным руку золотят.
Минуло лето – вот и облетают.
А облетели – вот и шелестят…
* * *
Передохну. И, выкроив минутку,
я подойду к укромному закутку –
зажгу гирлянды трепетные свечи.
Снежинки пусть опустятся на плечи.
Порасспрошу о жизни я кукушку.
Она молчит, бумажная игрушка,
залюбовавшись кедровою шишкой.
А жизнь сложна. И может быть, с излишком…
И поживу в избушке я с окошком,
что примостилась там на курьих ножках.
А вдруг заглянет в звёздные оконца
кот в сапогах с усищами гасконца?..
И никому ко мне уж не добраться.
А дождику идти – и не кончаться.
Гашу я ёлку. Прочь из сердца смуту.
Сама с собой была всего минуту.
* * *
Пишите письма – в срок, а то ль вне срока –
далёкие их ждут ведь адресаты.
И даже если нет от писем прока,
пишите – отправляйте их куда-то.
Пишите вы, что живы и здоровы.
Не говорите, почему молчали.
К чему слова, посылки, бандероли?
Ау! – и всё – сквозь годы и печали.
* * *
Осенний день, осенний день, осенний.
О синий день! Осенних чувств смятенье!
Осанна осени. Печаль к тому же.
Неужто осень, осень, о! – Неужто?
И астр последнее ?прощай?,
как крик от боли.
И полотна – из птичьих стай –
полёт над полем.
Багдадский вор тепло унёс,
тепло и лето.
Кузнечик плачет – море слёз –
мелодий нету…
* * *
Нежданно и негаданно –
и я у той черты,
где сосны пахнут ладаном
в кадильницах мечты.
Где вечер пахнет мятой,
где холодно шмелю
и где трава примята.
А я тебя люблю!
Ловлю твоё обличье
сквозь музыку берёз.
Люблю до неприличья –
до стона и до слёз.
Без коньяка, шампана –
который день подряд! –
пьяна я – без обмана.
И нет пути назад.
* * *
Гудит огонь – весёлый сатана.
Багровым хохотом он рвётся вон из печи.
Застыла силуэтом у окна.
Опять печаль берёт меня за плечи.
Сама ушла свет за очи – авось
толику хоть найду от Вас спасенья?
Но мысли голубями – вместе, врозь –
на поиски покоя, вдохновенья.
Сама ушла в заснеженную даль.
Покой найти – пустая ведь затея.
Нашла рассветов горькую печаль –
от браги той несброженной пьянею.
И чуда из чудес всё жду и жду.
Читаю ночь, как книгу чернокнижник.
Коль любишь, то на радость, на беду
в краях отыщешь – дальних или ближних.
И на оконной льдинке вновь одна
плыву в ночи – ни знаков, и ни вешек.
И спит в печи весёлый сатана,
уткнувшись жаром в лапы головешек.
* * *
Я не скажу и в памяти – любимый.
Но всё ж однажды всуе помяни.
Пути Господни неисповедимы.
И судьбы наши порознь. Где они?..
* * *
Забыть тебя? Сумей, попробуй –
душой у края бездны плыть.
Отравы горькой вкус особый.
Не доводилось раньше пить
печали чистой, как росинка,
и жажды страстной, как огонь.
Молчанья сладкого слезинку,
что с век скатилась на ладонь.
И звёздной паузы в вопросе.
Вниманья чуткого к шагам.
И не стихи то были вовсе –
цветы, что брошены к ногам.
Пинг-понг
– день добрый – здравствуйте – ну, что там? –
– да так – спасибо – ничего –
– жара – и лето – и работа –
– а настроенье какого? –
– всё хорошо – неправда – очи… –
– вам показалось – мяч, смотри! –
огнём молчанья, что есть мочи
скрестили взгляды мы внутри –
слова пусты… Друг другу можем
их повторять хоть сотню лет –
но только так смотреть негоже
в настольном теннисе бесед –
* * *
Увижу ль Вас?.. Во времени реке
растает след желанного мгновенья.
Вы там, в своём далёком далеке,
как будто жажда мне, – без утоленья.
Я счастье не моё не позову –
туда не долетает даже эхо.
Я думаю о Вас. Я тем живу.
Вы – свет души. Вы – в горестях утеха.
* * *
Очами тихо молвил ты: ?Моя!?.
Душа сдавала тяжко свой экзамен.
Как будто звон волшебный хрусталя,
несказанное стало несказанным.
А жизнь текла – и минула перрон.
Лишь тишь аукнет рупором вокзальным.
Немало слов написано пером.
Несказанное стало несказанным.
От смены дат кружилась голова…
Весы судьбы качались в танце странном…
Во мне всходили солнечно слова.
Несказанное стало несказанным.
* * *
Осенний день мой начался с берёз…
Печаль-гравёр сумела постараться.
Непрошеный моих ты мыслей гость,
хотя о том не стоит повторяться.
Ты вновь придёшь – и будем мы на ?Вы?.
Неповторимому откуда взяться?
В моих глазах печаль переплыви,
хотя о том не стоит повторяться.
Пусть будет так, как я себе велю.
В одном самой себе хочу признаться.
Я Вас люблю. О, как я Вас люблю!..
Хотя о том не стоит повторяться.
* * *
Поэту в ссылке пелось на пределе.
А в каземате батюшки-царя
оковы переливчато звенели
и заглушали пенье Кобзаря.
Но в замкнутом пространстве песне тесно.
Она рвалась на волю сквозь цемент.
А перезвон оков взамен оркестра –
привычный слуху аккомпанемент.
Астральный вскрик
Привет, друзья! Убит я и воскрес.
Хочу общаться с вами, но живыми.
Всё то, что на земле имеет вес,
здесь схожее с цветами восковыми.
То на земле всё зрело и цвело.
Тон розовый, зелёный там и синий.
Меня там ветры брали на крыло.
Там землю видел сквозь века. А ныне
жить без души устал – в кромешной мгле –
без праздников, в сплошном потоке буден.
Арапы-предки дремлют там в седле,
и пушкари хлопочут у орудий.
Я сам не знаю, сколько пробыл тут.
Ни славы мне, ни вечности не надо.
Меня там, в Петербурге, дети ждут,
друзья и та, что для души отрада.
Перо лежит на письменном столе.
К прискорбию, оно давно не пишет.
О царскоселькой мне б черкнуть поре.
О том, как ветер веткою колышет.
Глаз не смыкать до утренней зари.
Быть с женщиной, ждать писем из Одессы.
Свободы мне!.. А что ж тогда цари?
Дышать и жить!.. А что ж тогда Дантесы?
О, сколько сотворил бы для людей!..
Но пистолета глаз нацелен в сердце.
В бессмертьи хлад. И в жизни не теплей.
О Боже мой! Куда поэту деться?!
8 – Геракли;т Эфе;сский (др. - греч. ;;;;;;;;;; ; ;;;;;;;, 544 - 483 г. г. до н. э) – древнегреческий философ-досократик. Единственное сочинение - ?О природе?. Основатель первой исторической или первоначальной формы диалектики. Гераклит был известен как Мрачный или Тёмный, и его философская система контрастировала с идеями Демокрита, на что обратили внимание последующие поколения. Автор известной фразы ?Всё течёт, всё меняется? (др.-греч. ;;;;; ;;; ;;; ;;;;; ;;;;;) [1][2]. Точная формулировка фразы ?;;;;; ;;; ;;; ;;;;;;;;, ;;; ;;;;; ;;;;;?. Потому и перевод более правильный: ?Все течет и движется, и ничего не пребывает?.
Метки:
