Фантазия апрельской ночи

Antonio Machado. FANTASIA DE UNA NOCHE DE ABRIL
Антонио Мачадо. ФАНТАЗИЯ АПРЕЛЬСКОЙ НОЧИ.
Пер. с исп.


Севилья? Гранада? Вечером лунным
мавританская улочка не уснула –
белые стены, окна чернеют,
жалюзи сомкнуты, ставни плотнеют.
В газовой шали небо апреля.
Подсказал мне дорогу винный бокал –
я добрым советом не пренебрегал –
советы вина драгоценней мечты.
Ночь, апрель и веселый напиток псалмы
в унисон затянули, славя любовь.
Воспроизводила тенью на стенах
поступь-виденье и сон кабальеро
узкая улица: статный постав,
шпага, сомбреро и кружев рукав.
Серебряный свет расплескала луна.
Как лабиринт извивается сон
из улицы в улочку. Тенью вплетен
я в лабиринт тот, и, будто змея,
вползаю на тайную площадь. Луна
слезится сладостью белизны.
Дом и окно, белоусом обвитое,
светится в полночь полуприкрытое
жасмином, белее, чем лунные сны.
– Сеньора, мои намеренья честны!
Кого ждет? (Подносит к окну канделябр)
Знаю – очередная химера, сеньора,
тень моя, ищущая аврору
среди звезд и луны. Хоть сие и обман,
но ночной белизною он так осиян,
что с лучистого трона подвинул луну.
Вы, сеньора, прекрасней рассветной звезды,
одиноко сияющей в небе. Молчите
почему Вы, прислушиваясь к ночным
взываньям и просьбам любовным моим?
Кто превратил Ваш голос в кристалл?
Белеет химера и, кажется, спит.
Хозяйка во тьме своё место таит.
– Сеньора, если вы опасаетесь тени
какой-то иной, моей шпаге доверьтесь.
Сверкнула луной по клинку побежалость.
Вам кажется жест мой анахроничным?
Ваш, о, сеньора, сверхлаконичен.
Или Вас испугали тенью мой плащ,
перья на шляпе и выпад клинка?
Да Вы не рабыня ли мавра Гасуля?
Если б Вы мне открылись, то милые шутки
любовных признаний и гуслей бы звуки
услышали б, слаще которых окно
это не знало. Я спел бы Вам ночь,
белую ночь апрельской луны.
Я спел бы о дворике мавританском
серебряным голосом, а серенадой
о благоуханье любовных стенаний
тревожил балкон бы и плотные ставни,
и ещё спел псалом бы о лунном виденье.
О танцах распущенных кос рассказал бы,
о молниях взглядов притворно-усталых,
о скачке в мечтах сладострастных желаний,
о теплых духах, о дорожке вглубь сада
и о запахе смерти в застенках гарема.
В стареньких гуслях хранится куплет
о мистерии белой – сладостнее
и мудрей, и нежнее слог этой песни
взываний арабских к звездам небесным
и ароматней всей амбры Востока.
Андалусия. Ночь. Тишина…
Оконный проем освещает луна,
по старому мху капли влаги сползают,
плющ камень за камнем в стене отрывает.
Плачем луны истекает апрель.
– Если белой весны Вы тень средь жасминов,
или виденье из песен старинных,
спящее в сладостных лэ трубадуров,
я тогда – тень давних стихотворений
и из уравнения страсти фигура.
Арабских видений ночь белая лунна,
возвышен и страстен стиль чувственных мнений –
в придворных ли стансах, в псалмах ли молений,
в моих ли устах;
я – тень той же любви.
Луна уж мертва, сон движется вспять
по извилистой улочке мавританской.
На востоке опять
заулыбались краски.