А. Теннисон. Вергилию

написано по просьбе жителей Мантуи
к 1900-й годовщине со дня кончины поэта

О Вергилий, показавший
Трои храмов пепел и разор,
Смерть её, явленье Рима
и Дидоны горестный костёр.

Языка властитель мощный,
ярче ты писал, чем Гесиод;
Средь ценнейших фраз изыскан
у твоей фантазии полёт.

Пел дубравы ты и пашни,
табуны, стада и отчий дом,
И всех Муз очарованье
очень часто в слове лишь одном.

Был тобой прославлен Титир,
на свирели что играл для всех,
И Сатир, весёлым пеньем
вызывавший у подпасков смех.

Славил ты и Поллиона,
и приход грядущих светлых дней:
Без трудов – поля и море,
и луга, свободные от змей.

Естество, Всемирный Разум
даже смог представить ты себе,
Беспримерный в этой грусти
о неведомой людской судьбе,

Свет среди веков ушедших
и звезда, украсившая брег,
Ветвь златая меж тенями
и царями, что ушли навек.

Форум не гремит отныне,
цезарей всех пали купола;
Голосом твоим прибоем
Риму на века звучит хвала.

Нет рабов отныне в Риме,
вкруг него – свободы ореол;
Я в Италию посланцем
северного острова пришёл.

Мой поклон прими, Вергилий:
с отроческих лет пленён тобой;
Ты владел высоким слогом
несравненно, как никто другой!


TO VIRGIL
written at the request of the Mantuans
for the nineteenth centenary of Virgil's death

Roman Virgil, thou that singest
Ilion's lofty temples robed in fire,
Ilion falling, Rome arising,
wars, and filial faith, and Dido's pyre;

Landscape-lover, lord of language
more than he that sang the "Works and Days,"
All the chosen coin of fancy
flashing out from many a golden phrase;

Thou that singest wheat and woodland,
tilth and vineyard, hive and horse and herd;
All the charm of all the Muses
often flowering in a lonely word;

Poet of the happy Tityrus
piping underneath his beechen bowers;
Poet of the poet-satyr
whom the laughing shepherd bound with flowers;

Chanter of the Pollio, glorying
in the blissful years again to be,
Summers of the snakeless meadow,
unlaborious earth and oarless sea;

Thou that seлst Universal
Nature moved by Universal Mind;
Thou majestic in thy sadness
at the doubtful doom of human kind;

Light among the vanish'd ages;
star that gildest yet this phantom shore;
Golden branch amid the shadows,
kings and realms that pass to rise no more;

Now thy Forum roars no longer,
fallen every purple Cжsar's dome--
Tho' thine ocean-roll of rhythm
sound forever of Imperial Rome--

Now the Rome of slaves hath perish'd,
and the Rome of freemen holds her place,
I, from out the Northern Island
sunder'd once from all the human race,

I salute thee, Mantovano,
I that loved thee since my day began,
Wielder of the stateliest measure
ever moulded by the lips of man.