Шри Ауробиндо, Савитри, Книга II, Песня X
Шри Ауробиндо
САВИТРИ
Книга Вторая
КНИГА ПУТЕШЕСТВЕННИКА ПО МИРАМ
Песня X
ЦАРСТВА И БОЖЕСТВА
МАЛОГО УМА
Сейчас и это нужно было отодвинуть прочь и превзойти,
И так со всем, пока не доберёмся мы до Наивысшего,
В котором мир и внутреннее "я", соединившись воедино, станут истиной:
Пока мы не достигнем Этого, наш путь не может прекратиться.
Всегда какая-то неведомая цель нас манит за пределы,
Всегда взбирается зигзагами богов
И в небо целится, идущее к высотам, Пламя духа.
Дыханье радости, играющее сотнями оттенков,
Её возвышенный и чистый образ наслаждений Времени,
Носимый в волнах незапятнанного счастья,
Стучащий в каждом пульсе этого экстаза,
Частица целостности духа,
Захваченная в страстное величье крайностей,
Всё это ограниченное бытиё, что поднимается в зенит блаженства,
Счастливо наслаждается от одного прикосновенья высочайшего,
Закрывшись в запечатанную маленькую бесконечность,
И нескончаемый, построенный во времени свой мир, что будоражит Время,
В одну из малых толик необъятного восторга Бога.
Мгновения расширились до вечного Сейчас,
Часы открыли для себя бессмертие,
Однако, радуясь своей возвышенной и тонкой полноте,
Они остановились рядом с пиками, что встав на пол-дороги к Небесам
Указывали на вершину, до которой им вовеки не добраться,
На то величие, в чьём воздухе они бы не смогли существовать.
В свою высокую, изысканную сферу приглашая,
К своим прекрасным, безопасным крайностям,
В творение, что держится пределов ради ощущения надёжности,
Высоты эти отклоняли зов иных, и более великих приключений.
Великолепие и сладость удовлетворённого желания
Привязывали дух к их позолоченным столбам блаженства.
Здесь невозможно стало поселить простор души,
Душе нужна вся бесконечность для жилища.
Воспоминанья, мягкие как травы, тающие, словно сон,
Призыв и красота, беззвучно отступая, опускались позади,
И слышались как сладостная затухающая песня,
Вдоль долгого высокого пути к Вневременью.
Над этим всем стояло пламенное чистое спокойствие.
О чём-то размышлявший дух смотрел оттуда на миры,
И, словно бриллиант в оправе из небес,
Пройдя прозрачности невидимого Света,
Широкие и светлые владения Ума сияли из безмолвия.
Но поначалу Ашвапати встретил серебристо-серые просторы,
Где День и Ночь обручены и были заодно:
То было областью неясных, переменчивых лучей,
Что отделяла Жизни чувствующее течение от саморавновесья Мысли.
Здесь коалиция из неопределённостей
Вела своё нелёгкое правление
На землях, что оставлены сомненьям и догадкам разума,
Для встречи Знания с Невежеством.
На этом низшем уровне удерживал своё нелёгкое правленье ум
Что еле видел и медлительно искал;
Его природа здесь близка земной природе нашей
И родственна обманчивой и ненадёжной смертной мысли,
Что смотрит - то с земли на небо, то с небес на землю,
Не зная ни о том, что ниже, ни о том, что за пределами,
И ощущает лишь себя и внешний мир.
Тот ум был первым средством нашего неспешного подъёма
От полуосознания души животного,
Живущей в свалке образов-событий,
В реальности, которую она не может ни понять, ни изменить;
Она лишь видит, действует в конкретной заданной ей сцене,
И в это время радуется, чувствует, страдает.
Идеи, что ведут неясный воплощённый дух
Дорогами страданий и желаний
В том мире, что сражается, стремясь увидеть Истину,
Нашли здесь силу быть, свою Природу-силу.
Так здесь изобретаются формации невежественной жизни,
Что видит факты опыта как установленный закон,
И трудится для часа, а не ради вечности,
Своими благами торгует под влиянием текущего момента:
Неторопливое движение материального ума,
Который служит телу, должен пользоваться им и управлять,
И вынужден искать опору в ошибающемся чувстве,
Родилось в той светящейся неясности.
Медлительно шагая от хромающего старта,
Он опирается в гипотезах своих на аргумент,
Свои теории возводит на престол как несомненное,
И рассуждает, двигаясь от полупонятого к неизвестному,
И постоянно конструирует свою непрочную обитель мысли,
И постоянно разрушает сеть, которая уже им сплетена.
Сидящий в сумерках мудрец, что тень свою считает высшим "я",
Живёт, от одного короткого мгновенья до другого;
Царь, подчиняющийся подданным,
Подписывает все распоряжения невежд-министров,
Судья, наполовину разобравшийся в своих уликах,
Он - голос шумно заявляющий о постулатах неопределённости,
Он архитектор знания, но не его источник.
Могучий раб своих же инструментов
Свой низший пост он видит высшим достижением Природы,
Забыв, какой удел его во всём творении
Высокомерно скромен он в своём воображении,
Себя считает порожденьем слякоти Материи,
Свои творенья принимает за свою причину.
Мы созданы, чтоб подниматься к вечным знаниям и свету,
От человеческой начальной стадии наш путь идёт наверх;
Нам надо оторваться от тяжёлой малости земли,
Нам надо отыскать с духовным пламенем свою природу:
Как ползание насекомого - прелюдия для нашего великолепного полёта;
Так человеческое состояние качает в колыбели будущего бога,
А наша хрупкость смертного готовит нам бессмертное могущество.
На светлячке-вершине этих бледных и едва мерцающих земель,
Там, где сияние зари резвилось с прирождённым сумраком
И помогало Дню расти, а Ночи - становиться всё слабее,
Покинув это место по широкому, искристому мосту,
Он (Ашвапати) прибыл в царство утреннего Света,
На попеченье полупоказавшегося солнца.
Вся сфера нашего ума родилась из его лучей.
Сам Дух Миров назначил этот мир
Посредничать с невежественной глубиной;
Как прототип искусного, утонченного Интеллекта,
Полупаря на равных крыльях мысли и сомнения,
С трудом, настойчиво, он шёл меж скрытыми от глаза полюсами бытия.
Дышала Тайна в движущемся действе жизни;
Замаскированный кормилец удивительных вещей Природы,
Он жизни чудеса лепил из слякоти Материи:
И вырезал узоры обликов вещей,
Раскидывал шатёр ума в неясном и незнающем Просторе.
Так главный Маг, хозяин способа и меры,
Из повторяющихся форм построил вечность,
И, как блуждающему наблюдателю,
Назначил место мысли в этой сцене несознания.
И на земле, по воле Архи-Интеллекта
Бесплотная энергия отныне облачилась в одеяние Материи;
Протон с фотоном служат Глазу, строящему образы,
Чтоб тонкие явленья превратились в мир физический,
Невидимое проявилось в виде формы,
Неосязаемое стало ощутимым, стало массой:
Так магия процесса восприятия слилась с искусством построения понятий
И наделила все объекты объясняющими именами:
Идея замаскировалась в артистизме тел,
И мистикою странных атомных законов
Построили каркас, в который ощущение могло вложить
Свой образ символической картины мира.
И даже сотворили чудо более великого масштаба.
Посредник-свет соединил здесь силу тела,
Воображение и сон деревьев и растений,
Трепещущее чувство у животных, мысли в человеке
С сиянием Луча над нами.
Его искусство, поддержавшее права Материи на мысль,
Прорезало проходы-ощущенья для телесного ума
И для Незнанья отыскало способ знать.
Так, предлагая маленькие кубики и клетки слов
Как символические заменители реальности,
Тот мнемонический мумифицированный алфавит,
Незрячей Силе помогал читать её творения.
Сознание, когда-то похороненное, воскресает в ней,
И вот она себя воображает человеком, пробуждается от сна.
Однако всё пока что оставалось здесь изменчивым Невежеством;
И Знанье не могло ещё придти и крепкими руками взять
Гигантское изобретение, что выглядело как вселенная.
Специалист по строгой логике машин
Навязывал душе свои негибкие уловки;
Помощник у изобретательного интеллекта,
Он резал Истину удобными частями,
Чтоб каждый получил паёк свой мысли-пищи, а потом -
Своим искусством заново выстраивал загубленное тело Истины:
Став точным исполнительным, фальшивым роботом,
Он вытеснил духовный тонкий взгляд на вещи:
Блестящая лощёная машина делала работу бога.
Никто не находил в ней истинной основы, её душа казалась умершей:
Никто не обладал тем взглядом изнутри, что видит Истину всю, в целом;
Всё прославляло яркие на вид подмены.
Затем с сокрытых ото всех высот вниз пронеслась волна,
Поднялся хаос из сверкавшего, бунтующего света;
Он посмотрел наверх - увидел ослепительные пики,
Он заглянул вовнутрь - и разбудил заснувшего там бога.
Воображение-богиня позвала свои великолепные отряды,
На это приключенье в неисследованных сценах,
Где прятались ещё никем не познанные чудеса:
Подняв свою прекрасную и удивительную голову,
С сестрою-вдохновеньем сговорясь, она задумала
Заполнить небеса мышления мерцающей туманностью.
По краю алтаря мистерии расположилась яркая Ошибка;
Над сокровенным солнцем мудрости нависла нянька - Темнота,
И вымыслы кормили знание своим сверкавшим молоком;
Дитя переходило от невыразительных грудей к сияющим.
Вот так трудилась эта Сила над растущим миром;
Её утонченное мастерство удерживало полное своё великолепие,
И сберегало детство для души, питая выдумками,
Которые в их сладостном нектарном соке
Гораздо лучше вскармливали юную божественность,
Чем грубое зерно и скучная солома пашни Разума,
Его нагромождённый корм неисчислимых фактов,
Еда плебеев, на которой мы сейчас растём.
Так устремлялся вниз из царства утреннего Света
Поток эфирных мыслей в мир Материи;
Их златорогие стада гурьбою шли в земную нишу сердца.
Своими ранними лучами озаряя наши очи сумерек,
Их юные формации толкали ум земли
Трудиться и мечтать, и заново творить,
И чувствовать касанье красоты и познавать себя и мир:
Так Золотой Ребёнок начинал смотреть и размышлять.
В тех ярких царствах делаются первые шаги Ума.
Во всём невежда, но желающий всё знать,
Он начинает там пытливое и медленное изучение;
Всё время поиски его хватаются за образы вокруг,
Всё время он в надежде обнаружить нечто более великое.
Сверкая золотом огней рассвета, страстный,
Внимательный ко всем вещам, живёт он там на грани выдумки.
Пока что все дела его - на уровне младенца,
Как если б космос был ребяческой игрой,
А жизнь и ум - забавами дитя Титана.
Он трудится, как будто делает игрушечную крепость,
Устойчивую чудом на короткий срок,
Построенную из песка на отмели-наносе Времени
Среди безбрежных океанов и морей оккультной вечности.
Великое Могущество избрало этот маленький и острый инструмент,
Со страстью устремляясь к трудным развлечениям;
Учить Невежество - её нелёгкая забота,
Её мысль начинает путь от неосознающей изначальной Пустоты,
И то, чему она стремится научить, она сама должна учиться,
Стараясь знание поднять из сонного его жилища.
Всё это потому, что знанье не приходит к нам как гость,
Которого позвали в комнату из внешней жизни;
Оно и друг и обитатель нашей тайной внутренней души,
Оно сокрыто позади умов и спит,
Неторопливо пробуждаясь от ударов жизни;
Бесформенный, могучий бог лежит у нас внутри,
Ему дать форму, разбудить - задача для Природы.
Всё оставалось хаосом из истины и лжи,
Ум вёл свой поиск посреди глубокой мглы Неведенья;
Он направлял взгляд внутрь себя, но там не видел Бога.
Так дипломатия материального посредника
Не подпускала Истину, чтобы могли жить временные истины,
Скрывала Божество под догмами, догадками религий,
Чтоб Мир Невежества мог медленно расти и становиться мудрым.
То было путаницей, созданной высоким независимым Умом,
Что со своих высоких пиков вглядывался в Ночь
И наблюдал за первыми её вмешательствами Несознанием:
Его чужие сумерки сбивали с толку ясные её глаза;
Её стремительным рукам пришлось учиться осторожному усердию;
Лишь постепенное движение вперёд способна вынести земля.
И всё таки, могущество той силы непохоже на могущество невидящей земли,
Что вынуждена брать кустарные и временные инструменты,
Изобретаемые силой жизни или плотью.
Земля воспринимает всё через сомнительные образы,
Она всё постигает сквозь рискованные струйки зрения,
Сквозь маленькие огоньки, зажжённые касаньем мысли, ищущей вслепую.
Так, неспособная к прямому виденью души,
Она всё видит лишь обрывками, сшивая лоскуты добытых знаний,
Из Правды делает рабыню-девочку для мелких нужд,
Отбросив всё мистическое единение Природы,
На массы, кванты разбивает динамичное Всецелое;
За измерительный шаблон она берёт своё невежество.
В своих чертогах - римский папа и провидец,
Та Сила, более великая, с её полувзошедшим солнцем
Работала внутри пределов, но владела собственною сферой;
Она могла знать привилегией владенья силой мысли,
Стремилась к зарождающейся независимости видения.
В её глазах, пусть окаймлённых тёмной бахромой,
Светился взгляд Архангела, что вдохновенно знает действия свои
И формирует мир в своём вдаль видящем огне.
В своих владениях она не спотыкается, не знает неудачи,
Но движется в границах тонкой силы,
Через которую ум может перейти, шагнув по направленью к солнцу.
Как кандидат на более высокое владычество,
Она рубила переход из Ночи к Свету,
Отыскивая недоступное Всеведенье.
Трёхтелый, триединый карлик был её рабом.
Так первый, самый маленький из этих трёх, но сильный телом,
Непритязательный, с квадратной и тяжёлой челюстью,
Пигмейский Бог Мышления, которому необходимо жить в границах,
Согнувшись, он ковал всё время факты, форму.
Зажатый, поглощённый внешним виденьем,
Свой уровень он принимал за прочную основу всей Природы.
Прекрасный техник, но незрелый как мыслитель,
Привязывавший Жизнь к знакомой колее привычки,
Послушный тирании грубости Материи
И узник тех шаблонов по которым он работает,
Он связывает сам себя всем тем, что создаёт.
Раб неизменной массы абсолютных правил,
Он видит как Закон привычки мира,
Как Истину - привычные движения ума.
В своей стране конкретных образов, событий,
Всё время двигаясь по кругу из избитых мыслей и идей
И постоянно повторяя старые привычные дела,
Живёт, довольный он обычным и понятным.
Он любит землю, где он прежде обитал:
Так, ненавидя измененье словно страшный грех,
И подозрительный к любому новому открытию,
Он осторожно продвигается, ступая шаг за шагом
И как смертельной пропасти боится неизвестного.
Расчётливый хранитель своего невежества,
Отшатывается от приключения, закрыв глаза на славную надежду,
Предпочитает твёрдую опору из вещей
Опасной радости просторов и высот.
Неспешные картины мира, отражённые в его трудящемся уме,
Почти неизгладимые, медлительные отпечатки,
От скудости становятся ценнее;
Надёжные знакомые воспоминанья - главной капитал:
Лишь то, что можно получить от чувства, он считает абсолютным:
Извне пришедший факт он видит как единственную истину,
Отождествляя мудрость с приземлённым взглядом,
А вещи, что давно ему известны и дела, которые всегда он выполнял -
В его цепляющемся понимании подобны балюстраде безопасности
На длинных и опасных лестничных пролётах Времени.
Так для него доверие небес - давно укоренившиеся, древние пути,
И непреложные законы, которых люди не имеют права изменять,
Священное наследие великого и умершего прошлого
Или один единственный возможный путь, что Бог нам дал для жизни,
Устойчивое состояние Природы, что никогда не будет изменяться,
И часть гигантского порядка во вселенной.
Улыбка от Хранителя Миров (Бога Вишну)
Издревле посылалась вниз на землю этому опекуну-Уму,
Чтоб всё могло здесь стать устойчивым в своём назначенном и неизменном типе
И никогда не отходить от многовекового положения.
Мы видим, как он кружится, как верен он своей задаче,
Неутомим в предписанном традициями круге;
В хиреющих и распадающихся учрежденьях Времени
Несёт он строгую охрану у стены обычая,
Или, возможно, в тусклом окруженьи древней Ночи
Насторожённо спит на камнях небольшого дворика
И гавкает на каждый незнакомый свет
Как на врага, что мог бы силою вломиться в дверь его жилища,
Сторожевой пёс дома духа, обнесённого забором чувств,
Чтоб не вторгались гости из Незримого;
Его вскормили на объедках жизни и костях Материи,
В собачей конуре уверенности, объективности.
И всё же, и за ним стоит космическая сила:
Размеренное, ровное Величие хранит свой грандиозный план,
Непостижимая похожесть отмеряет ритмы хода жизни;
Звёзд неизменные орбиты бороздят инертное Пространство,
И миллионы видов подчиняются единому безмолвному Закону.
Гигантская инертность - вот защита мира.
И даже в измененьи он оберегает неизменность;
В инерции слабеют, тонут революции,
И в новом одеяньи, старое - всё ту же продолжает роль;
Так действует Энергия, устойчивость - её печать:
И на груди у Шивы продолжается громадный танец.
Дух огненный пришёл, второй из трёх.
Горбун-наездник красного Осла Безумств,
Стремительный, неосторожный Интеллект, со львиной гривой,
Вниз спрыгнул из великого мистического Пламени, что окружает все миры
И поедает их со своего ужасного ножа в глубинном сердце бытия.
Затем оттуда прыгнуло горящее видение Желания.
Носил он (Интеллект) тысячи обличий, принимал бесчисленные имена:
Необходимость в множестве и неопределённости
Его пришпоривает вечно и всегда преследовать Единого
По всем бесчисленным дорогам на просторах Времени
По всем круговоротам бесконечного различия.
У всех он обжигает грудь своим двусмысленным огнём.
Сияние, что отражается от мрачного потока,
Он огненным столбом шёл в небеса, затем, поверженный, он падал в ад;
Он поднимался, чтобы Истину стащить в болото,
И пользовался в грязных целях своей сверкавшей Силой;
Огромнейший хамелеон, то золотой, то голубой, то алый,
Он превращался в чёрного, коричневого, серого,
Голодный, всматривался с пёстрых веток жизни,
Чтобы ухватить ничтожных радостей, его любимую еду,
Сомнительную пищу для его богатой, пышной оболочки,
Кормившую его роскошную и страстную игру оттенков цвета.
Он был как змей из пламени с неясным облаком на месте, где обычно хвост,
Потом шли грёзы-размышления мерцавших мыслей,
И поднятая голова с цветными и трепетными гребешками,
Которая на знание облизывалась дымным языком.
Водоворот, засасывающий в пустую атмосферу,
Он возводил на пустоте огромные претензии,
В Ничто рождённый, он в Ничто и возвращался,
Хотя, при этом, всю дорогу он невольно правил
К сокрытому, неведомому Нечто, что есть Всё.
Он пылкий в поиске, но неспособный удержать,
Сверкающая нестабильность - характерная его черта,
Блуждать - его обычная манера, склонность от рождения.
И в то же время, склонный к безрассудной вере,
Он видел истинным всё то, что льстило собственным его надеждам;
Лелеял золотые пустяки, рождённые желанием,
Хватал всё нереальное и делал это пищей.
Во тьме он открывал светящиеся формы;
И вглядываясь в полутёмную подвешенную тень,
Он видел разноцветные виденья, нарисованные на стенах пещер Фантазии;
Бывало, он описывал круги в ночи предположения
И в фотокамеру воображения ловил
Блестящие, живые сцены обещания, ухваченные в моментальных вспышках,
И привлекал шаги спешащих к нам мечтаний в воздух жизни,
Надолго сохраняя отпечатки мимолётных Форм, и скрытых под покровами Энергий,
И вспышки-образы наполовину видимых нам истин.
Нетерпеливо броситься, схватить и овладеть,
Не подчиняясь ни рассудку, ни глядящей внутрь душе,
Его естественное первое движение, оно же и последнее,
Он щедро тратил силу жизни, чтоб достигнуть невозможного:
Он презирал прямую ровную дорогу, нёсся по извилистым кривым
И оставлял всё прежде завоёванное ради неиспытанных вещей;
Он видел нереализованные цели настоятельной судьбой
И выбирал обрыв чтоб прыгнуть в небеса.
В азартных играх жизни авантюра - главная его система,
Случайные удачи принимал он за надёжный результат;
Ошибка не могла смутить его уверенный в успехе взгляд,
Не знавший про глубокие законы и дороги бытия,
А неудача не могла замедлить пылкой хватки;
Один лишь шанс оправдывал всё остальное.
Попытка, не победа, были для него очарованьем жизни.
Сомнительный призёр в сомнительной игре,
Инстинкт был матерью его, ум жизни был отцом,
Бежит он в гонке и приходит первым иль последним.
И всё таки, его труд был ни мелким, ни напрасным, ни пустым;
Он вскармливал часть силы бесконечности
И мог творить высокое, всё, что могла лишь пожелать его фантазия;
В нем страсть улавливала то, что упускал спокойный интеллект.
И озаренье импульса дотягивало прыгнувшее пониманье до небес,
Которые высокое Мышленье укрывало в ослепительном тумане,
Улавливало блеск, что выдавал таившееся солнце:
Исследовал он пустоту и находил в той пустоте сокровище.
Так полуинтуиция окрашивала в пурпур чувства;
Кидая вилы озарения он попадал в незримое.
Он видел в темноте и щурился беспомощно при свете,
Невежество - его большое поле, а неведомое - приз.
Из этих Сил последняя была и самою большой.
Явившись, под конец, из дальней сферы мысли
В наш иррациональный, переполненный мир Случая,
Где грубо всё для чувств и слепо сделано,
И где случайное нам предстаёт как неизбежное,
Пришла Богиня Разума, в обличии приземистой мастеровой,
В свой тесный дом, на гребень Времени.
Эксперт по замыслу и чистой выдумке,
С задумчивым лицом, внимательным и острым взглядом,
Она заняла прочное своё и несменяемое место,
Сильнейшая, мудрейшая из той троллеподобной Троицы.
Вооружившись линзами, линейкою и зондом,
Она смотрела на вселенную, как на объект,
На множество существ, что в ней живут и умирают,
На тело Космоса-Пространства, на летящую в нём душу Времени,
Затем брала всю землю, звёзды в собственные руки,
Попробовать, что можно сделать с теми странными вещами.
В своём могучем целеустремлённом и старательном уме,
Изобретая схемы-очертания реальности,
Геометрические линии кривых её по времени расписанного плана,
Она приумножала медленные половинчатые вырезки из Истины:
Нетерпящая всё загадочное, неизвестное,
И нетерпимая к тому, что уникально и не подчиняется закону,
Навязывая рефлексию маршу Силы,
Навязывая ясность, чистоту неизмеримому,
Она стремилась к правилам свести мистический наш мир.
Она не знала ничего, но всё надеялась познать.
Так, в некогда лишённых мысли, тёмных царствах несознания,
Однажды посланная высшим Интеллектом,
Чтоб бросить луч его на тусклые Просторы,
И на несовершенный свет, ведущий ошибавшуюся массу
Могуществом идеи, слова, чувств,
Она исследует процесс, причину и субстанцию Природы.
И чтобы привести всю жизнь в гармонию под управлением мысли,
Она до сей поры сражается с гигантским беспорядком;
Невежественная во всём, за исключеньем своего пытливого ума,
Она пришла спасти мир от Невежества.
Прекрасная работница, на протяжении столетий
Она смотрела, изучая и переплавляя всё, что существует,
Самоуверенно взвалив себе на плечи свой огромный замысел.
Склонившись низко, напряжённая, могучая фигура
Сидит, согнувшись, в бледном освещеньи заводского цеха,
Средь грохота и звона инструментов.
И строгий взгляд её творящих глаз,
Умело подчиняет гибкую материю вселенского Ума,
И вкладывает сложные изобретенья собственного мозга
В шаблоны вечной неизменности:
Так, безразличная к безмолвному космическому требованию,
Не сознавая слишком близкие реальности,
Беззвучный голос сердца, непроизнесённую вслух мысль,
Она склоняется ковать свои стальные кодексы и убеждения,
Железные структуры для посаженной в темницу жизни,
И механические обобщённые модели для всего, что существует.
Для мира зримого она ткёт мир задуманный:
Она сплетает в невещественных, но плотных линиях
Свою изысканную ткань словесных паутин абстрактной мысли,
Свои частичные системы Бесконечности,
Свои теодицеи и космогонические диаграммы,
И вымыслы, которыми она способна объяснить необъяснимое.
По усмотренью своему она развешивает в тонком воздухе ума,
Подобно картам, что висят на стенах школы интеллекта,
Упаковав обширнейшую Истину в искусственную узость схем,
Свои бесчисленные строгие враждующие философии;
Из корпуса проявленной Природы
Она выкраивает острой бритвой Мысли жёсткие края,
Похожие на рельсы, по которым сила Мира-Мага понесётся вдаль,
Свои науки, точные и абсолютные.
На высоченных голых стенах человеческого тусклого незнания,
Исписанных кругом глубокими немыми иероглифами-знаками Природы,
Она записывает ясными, понятными всем буквами
Обширную энциклопедию своих идей и мыслей;
Она выстраивает алгебру своих математических обозначений,
И безошибочные формулы, и числа,
Чтоб окончательно найти свои итоги для всего.
И как в космической мечети, во все стороны бежит,
Выписывая тщательно священные стихи её законов,
Затейливая вязь её украшенных узором арабесок,
Искусство мудрости её, изобретенье эрудиции.
Искусство это и изобретение - её единственные капиталы.
В её возвышенных твореньях чистой силы интеллекта,
В её уходе от ловушки чувств,
Не происходит разрушенье стен ума,
Не возникает разрывающая вспышка абсолютной силы,
Не разгорается зарёю свет божественной уверенности.
Её познанья носят миллионы лиц,
Но все они увенчаны тюрбанами сомнения.
Всё ныне под вопросом, и всё сводится к ничто.
Монументальные когда-то в массовом своём обмане,
Её мифические древние великие преданья исчезают,
И на их месте возникают строгие, но эфемерно существующие символы;
В её глазах идущее всё время измененье означает ход прогресса:
И мысль её - какой-то бесконечный марш без всякой цели.
И нет вершины, на которую она могла бы встать,
Единым взглядом охватив всю Бесконечность.
Незавершённая игра - вот тяжкий труд Богини Разума.
Любая сильная идея может пользоваться ею словно инструментом;
Во всяком деле, принятом в суде, она отстаивает лишь свой случай.
Открытая для каждой мысли, она не может познавать.
Она, как вечный Адвокат, в судейском кресле,
Одев в неуязвимую кольчугу логики
Десятки тысяч воинов за трон сокрытой Истины
Садится на высокий лошадиный круп дискуссии,
Чтобы вечно биться копьями из слов
В пародии-турнире, где никто не может победить.
Испытывая ценность мысли косными своими тестами,
Она сидит поддерживая равновесие в пустой, широкой атмосфере,
Поодаль, чистая и беспристрастная.
Её сужденья предстают как абсолютные, но нет ни одного надёжного;
И Время отменяет все её решения при аппеляции.
Хотя, подобное потокам солнечных лучей для наших светлячков-умов,
Её накопленное знанье притворяется, что падает с небес,
Его лучи - неяркий отсвет фонаря в Ночи;
Она набрасывает лишь блестящие одежды на Невежество.
Но в наши времена утрачена её высокая и древняя претензия
Повелевать высокой сферою ума, имея абсолютные права,
И связывать мышление непогрешимой кованою цепью логики,
И видеть правду неприкрытою в абстрактном и слепящем глаз тумане.
Хозяйка и раба застывшего явления,
Она, бывает, бродит по дорогам склонного к ошибкам зрения
Или, возможно, смотрит на установившийся механистичный мир,
Что для неё построен с помощью её же инструментов.
Как вол, запряжённый в телегу верного, доказанного факта,
Она везёт огромнейшие кипы знаний по пыли Материи,
Стремясь попасть на необъятны рынок пользы.
Из ученицы-новичка она сумела вырастить себе испытанную старую работницу;
И помогающее ощущение - арбитр её исканий.
Она использует его сейчас как пробный камень.
И словно бы не ведая, что факты - лишь скорлупки истины,
Она скорлупки бережёт, а ядрышко отбрасывает прочь.
Так мудрость древних постепенно исчезает в прошлом,
И многовековая вера превращается в пустую, праздную историю,
Уходит Бог из просыпающейся мысли,
Отброшенные старые мечты отныне стали не нужны:
Она отыскивает ключ лишь к механической Природе.
И принимая каменный закон за неизбежное,
Она копает в твёрдой и скрывающей земле Материи,
Чтобы найти источники процессов для всего творения.
И появляется гигантская, загруженная и работающая сама машина
Перед её нетерпеливым, восхищённым взглядом,
Запутанная и бессмысленная машинерия
Отточенного, рокового, безошибочного Случая:
Его искусное, детальное, дотошное,
Жестокое, несознающее, но аккуратное устройство
Развёртывает свой непогрешимый марш и чертит безопасный путь,
Оно планирует без размышлений, действует без собственных желаний,
И миллиону целей служит безо всякой цели,
И создаёт рациональный мир, не пользуясь умом.
И у него нет ни идеи, ни создателя, ни движущих устройств:
Его широкое самостоятельное действие идёт без принуждающей причины;
Неудержимо направляемая неодушевлённая Энергия,
И с головою Смерти, что венчает тело Настоятельной потребности,
Рождает жизнь, становится отцом сознанию,
И после удивляется - зачем всё это было и откуда что пришло.
Все наши мысли - это части этой коллосальнейшей машины,
Раздумья наши - лишь причуда, разрешённая законами Материи,
Мистическое знанье было или слепотою, или выдумкой;
Душа и дух сейчас нам не нужны:
Материя является прекрасною Реальностью,
Запатентованным и неизбежным чудом,
И твёрдой истиной всего, простой, единственной и вечной.
Стремительная и самоубийственная щедрость,
Творящая вселенную мистерией самопотери,
Разлила по пустому Космосу свои разбросанные тут и там творения;
А после - саморазрушающая Сила
Сожмёт безмерную и ею сотворённую экспансию:
Затем закончит этот весь бессмысленный, могучий труд,
Останется лишь Пустота, свободная и голая, как прежде.
Вот так, доказанная, коронованная, новая, возвышенная Мысль
Описывала, объясняла мир, осваивала все его законы,
Дотрагивалась до его немых корней, будила скрытые громадные энергии,
И вынуждала ей служить несознающих джиннов,
Что спят, попав в невежественный транс Материи, без всякой пользы.
Всё было точно, жёстко и бесспорно.
И вот когда на той скале веков Материи
Обосновалось нечто целое, и встало твёрдо и надёжно, с чёткими границами,
Шатнулось всё назад, в моря сомнения
И эта прочная система растворилась в нескончаемом потоке:
Так встретила она (Богиня Разума) бесформенную Силу, автора всех форм;
Она внезапно для себя споткнулась об незримое:
И молния из нераскрытой Истины
Слепила ей глаза своим ошеломляющим, невыносимым блеском
И углубляла пропасть меж Реальностью и Познанным,
Пока все знания свои не показались ей невежеством.
Мир снова стал переплетением чудес,
Движеньем магии в магическом пространстве,
Неясными глубинами чудесного,
Начала у которого затеряны в Невыразимом.
И снова встретились лицом к лицу мы с чистым, подлинным Непознаваемым.
В крушеньи ценностей, в гигантском роковом надломе,
В разбрасывании и превращеньи в пыль её разваленной работы,
Она теряла ясный неизменный, сконструированный мир.
Лишь оставался танец квантов, неуклюжее движенье случая
В огромном, перепутанном вращении Энергии:
И беспрестанное движенье в безграничной Пустоте
Изобретало формы безо всякой мысли или цели:
Необходимость и Причина были как бесформенные призраки;
Материя была случайностью в потоке бытия,
Закон - лишь заведённой, как часы привычкою ослепшей силы.
Системы, этика, и идеалы - теряли всякую основу
И вскоре разрушались или жили, потеряв на это санкцию;
Всё превращалось в хаос, качку, столкновенья и борьбу.
Неистовые и враждующие меж собой идеи налетали сверху вниз на жизнь;
Тяжёлое давленье насаждало там анархию,
Свобода оборачивалась именем для фикции:
Творение и разрушенье танцевали вальс, обнявшись на груди
Израненной, трясущейся земли;
И всё вертелось в мире танца Кали.
Так рушась, оседая, расползаясь в Пустоте,
Хватаясь за подпорки, почву, чтобы встать,
Она могла лишь видеть тонкий атомный Простор,
Отдельные вкрапления рассеянной субстанции вселенной,
Что держит на плаву феноменальный облик нашего устойчивного мира.
Там оставался лишь поток событий,
Пластичная, разнообразная изменчивость Природы,
И, смертью сильная, нацеленная убивать и создавать,
Всепобеждающая сила расщеплённого невидимого атома.
Был шанс, что здесь скрывается могущество,
Способное освободить людей от устаревших и несовершенных средств,
И сделать человека повелителем земли.
Богиня Разума могла бы ухватить первоначальное Могущество,
И повести свою машину по дорогам Времени.
Тогда бы всё служило нуждам мыслящего вида,
И в абсолютном Государстве был бы абсолют порядка,
Всё стало бы урезано до типового совершенства,
А общество бы превратили в точную машину.
Затем наука, разум, не заботясь о душе,
Смогли бы разутюжить всё в спокойный и однообразный мир,
Извечные искания свели бы к внешним истинами,
А в ум вложили бы мышление, построенное по единому шаблону,
Воображенью Духа навязали логику Материи,
Из человека сотворили бы разумное животное
Из жизни - симметричную структуру.
И это стало бы вершиною Природы на потерявшей блеск планете,
Великим результатом долгого труда эпох,
Венцом всей эволюции земли и завершённой миссией.
И так могло случиться, если б дух заснул;
Тогда бы человек мог стать довольным и зажить в покое,
Хозяином Природы, некогда трудившимся как крепостной,
Весь беспорядок мира сцементировав в Закон,
И если только ужасающее сердце Жизни не восстанет в бунте,
И если Бог внутри нам не подыщет более великий план.
Но у космической Души бывает много лиц;
Одно касание способно изменить застывший накрепко фасад Судьбы.
Придёт внезапный поворот, появится дорога.
И более великий Ум сумеет овладеть другой и более великой Истиной,
Или, возможно, сможем мы найти, когда всё остальное не удастся,
Сокрытый в нас самих ключ совершенной перемены.
Поднявшись с почвы, где ползут неторопливо наши дни,
Сознание Земли способно обвенчаться с Солнцем,
Жизнь смертного - парить на крыльях духа,
А наша ограниченная мысль - общаться с Бесконечностью.
В тех ярких царствах поднимавшегося Солнца
Всё есть рожденье в силу света:
Всё то, что здесь искажено, хранит там свой счастливый облик,
Здесь всё испорчено и перемешано, там - чистое и целое;
И всё здесь преходящий шаг, особенность момента.
Так, пробудившись к более великой Истине, за рамками своих привычных дел,
Богиня Разума, посредница, сидела и смотрела на свои труды
И ощущала чудо в них и силу,
Но знала о могуществе за ликом Времени:
Она хотела выполнить свою задачу, повинуясь данному ей знанию,
Глубины сердца в ней стремились подойти к великому и идеальному
И выглянуть в иной, широкий свет:
Сверкающая изгородь вокруг неё сужала силу;
Она работала, была верна своим ограничениям, но знала,
Что самый высший и широкий взгляд её был только полупоиском,
А самые её могучие дела - лишь переходом или стадией.
Ибо не Разум создал некогда творение,
Не через Разум можем мы увидеть Истину,
Которую через покровы мысли и экраны чувства
С трудом заметить может зренье духа,
Что затуманено из-за несовершенства средств:
Так малый Ум привязан к маленьким вещам:
В нём чувство - только внешнее касание духа,
Полупроснувшегося в тёмном мире Несознания;
Он ощущает существа его и формы
Как если б он наощупь шёл в невежественной Ночи.
В том маленьком шаблоне-заготовке зарождающихся чувств, ума
Желанье - крик младенческого сердца, плачущего по блаженству,
Наш разум - лишь механик по игрушкам,
Ведущий в странных запинающихся играх.
Она (Природа), однако, понимала этих карликов-помощников,
Чей убеждённый взгляд фрагмент открывшегося вида принимал за цель.
Тот мир, что создан ею - промежуточный отчёт
Мистического путешественника к полунайденной им истине вещей,
Идущего от одного незнанья до другого.
Ведь не известно ничего, пока хоть что-то остаётся нераскрытым;
Нам Истина известна лишь когда мы видим всё.
Притянутая Всем, которое - Единый,
Она стремится к свету, выше чем её;
Она мельком увидела лик Бога за её ученьями и культами:
Она осознает, что обнаружила лишь форму, одеяние,
Но каждый раз надеется его увидеть в сердце
И ощутить основу у его реальности.
Пока же маска там, а не чело,
Хотя, бывает, появляются два скрытых глаза:
Богине Разума не удаётся скинуть ту мерцающую маску,
Её усилия лишь заставляют маску ту мерцать ещё сильнее;
И собирает Неделимое она в свои тюки;
Найдя, что руки слишком коротки, чтоб охватить обширнейшую Истину,
Она раскалывает знание на чуждые фрагменты,
Отыскивает в пелене нависших туч исчезнувшее солнце:
И всматривается, не понимая то, что видит,
Через закрытые обличия конечного,
В неисчислимый мириад аспектов бесконечности.
Придёт однажды день и Лик прожжёт насквозь все эти маски.
Невежество у человека - кокон Мудрости,
Ошибка наша обручается со свежим, новым знаньем на своём пути,
И тьма её - лишь затемнённый узел света;
Так мысль танцует об руку с Незнанием
На сером серпантине, вьющемся всё выше к Солнцу.
И даже если пальцы рук её затягивают новые узлы,
Что связывают эту пару в странную компанию,
В моменты их семейных ссор
Подчас врываются зарницы просвещающего Пламени.
И даже здесь, сейчас, присутствуют великие, гуляющие в одиночку мысли:
Они спускаются, вооружившись безошибочным, надёжным словом
И облачившись в свой интуитивный свет,
Который - санкция из ока Бога;
Глашатаи далекой Истины, они пылают,
Прибыв сюда из отдалённейших окраин вечности.
Из этих бесконечностей когда-то должен вырваться огонь,
И более великий Гнозис станет наблюдать за миром,
Шагая из какого-то далекого всеведенья по ослепительным морям
Он выйдет из восторга и спокойствия Единого,
Чтоб озарить глубины сердца духа и вещей.
Он принесёт Уму вневременное знание,
Для жизни - цель, а для Невежества - его конец.
Над этим всем, в высокой, неподвижной стратосфере,
Затмив сияньем тройку карликов ума,
Скользили кандидатами на безграничность Запредельного,
Подобно пленникам Пространства, обнесённого границей из небес,
В безостановочном круговороте дней, часов
Тоскуя по прямым дорогам вечности,
Взирая со своих высот на этот мир,
Сияющим, как солнце, взглядом, два высоких Духа, видя всё.
Могущество, способное поднять наш вечно отстающий мир,
Летела полновластная, огромная высококрылая Мысль Жизни,
Ни разу не ступавшая на твёрдую и неменяющуюся почву:
Привыкнув к синей бесконечности,
Она парила в залитом горячим солнцем небе, в звёздной атмосфере
И видела вдали недостижимый дом Бессмертных,
Прислушиваясь к отдалённым голосам Богов.
Иконоборец, разрушитель бастионов Времени,
Превосходя границы, преступая через нормы
Она там зажигала мысли, что пылают сквозь столетия
И побуждала к действиям сверхчеловеческой, гигантской силы.
Так далеко, как могут долететь её аэропланы, окрыляемые духом,
Исследуя грядущее в сверкающих великих рейдах,
Она разведывала открывающийся вид судьбы- мечты.
Умея понимать, не в силах этого добиться,
Она чертила карты из понятий, планы представлений,
Что слишком велики для воплощения в архитектуре смертного Пространства.
А в Запредельном, в широте, где нет опоры для стопы,
Творящий бестелесные Идеи,
Бесстрастный к зову чувств и зову жизни,
Очищенный Ум Мысли изучал космическое действо.
Архангел белой трансцендентной сферы,
Он видел мир с уединённых пиков,
Светящихся в свободной и далёкой атмосфере.
Конец десятой песни
Перевод (второй) Леонида Ованесбекова
2000 янв 29 сб - 2006 июнь 28 ср, 2008 май 15 чт - 2008 окт 16 чт,
2014 сент 23 вт - 2014 окт 07 вт
САВИТРИ
Книга Вторая
КНИГА ПУТЕШЕСТВЕННИКА ПО МИРАМ
Песня X
ЦАРСТВА И БОЖЕСТВА
МАЛОГО УМА
Сейчас и это нужно было отодвинуть прочь и превзойти,
И так со всем, пока не доберёмся мы до Наивысшего,
В котором мир и внутреннее "я", соединившись воедино, станут истиной:
Пока мы не достигнем Этого, наш путь не может прекратиться.
Всегда какая-то неведомая цель нас манит за пределы,
Всегда взбирается зигзагами богов
И в небо целится, идущее к высотам, Пламя духа.
Дыханье радости, играющее сотнями оттенков,
Её возвышенный и чистый образ наслаждений Времени,
Носимый в волнах незапятнанного счастья,
Стучащий в каждом пульсе этого экстаза,
Частица целостности духа,
Захваченная в страстное величье крайностей,
Всё это ограниченное бытиё, что поднимается в зенит блаженства,
Счастливо наслаждается от одного прикосновенья высочайшего,
Закрывшись в запечатанную маленькую бесконечность,
И нескончаемый, построенный во времени свой мир, что будоражит Время,
В одну из малых толик необъятного восторга Бога.
Мгновения расширились до вечного Сейчас,
Часы открыли для себя бессмертие,
Однако, радуясь своей возвышенной и тонкой полноте,
Они остановились рядом с пиками, что встав на пол-дороги к Небесам
Указывали на вершину, до которой им вовеки не добраться,
На то величие, в чьём воздухе они бы не смогли существовать.
В свою высокую, изысканную сферу приглашая,
К своим прекрасным, безопасным крайностям,
В творение, что держится пределов ради ощущения надёжности,
Высоты эти отклоняли зов иных, и более великих приключений.
Великолепие и сладость удовлетворённого желания
Привязывали дух к их позолоченным столбам блаженства.
Здесь невозможно стало поселить простор души,
Душе нужна вся бесконечность для жилища.
Воспоминанья, мягкие как травы, тающие, словно сон,
Призыв и красота, беззвучно отступая, опускались позади,
И слышались как сладостная затухающая песня,
Вдоль долгого высокого пути к Вневременью.
Над этим всем стояло пламенное чистое спокойствие.
О чём-то размышлявший дух смотрел оттуда на миры,
И, словно бриллиант в оправе из небес,
Пройдя прозрачности невидимого Света,
Широкие и светлые владения Ума сияли из безмолвия.
Но поначалу Ашвапати встретил серебристо-серые просторы,
Где День и Ночь обручены и были заодно:
То было областью неясных, переменчивых лучей,
Что отделяла Жизни чувствующее течение от саморавновесья Мысли.
Здесь коалиция из неопределённостей
Вела своё нелёгкое правление
На землях, что оставлены сомненьям и догадкам разума,
Для встречи Знания с Невежеством.
На этом низшем уровне удерживал своё нелёгкое правленье ум
Что еле видел и медлительно искал;
Его природа здесь близка земной природе нашей
И родственна обманчивой и ненадёжной смертной мысли,
Что смотрит - то с земли на небо, то с небес на землю,
Не зная ни о том, что ниже, ни о том, что за пределами,
И ощущает лишь себя и внешний мир.
Тот ум был первым средством нашего неспешного подъёма
От полуосознания души животного,
Живущей в свалке образов-событий,
В реальности, которую она не может ни понять, ни изменить;
Она лишь видит, действует в конкретной заданной ей сцене,
И в это время радуется, чувствует, страдает.
Идеи, что ведут неясный воплощённый дух
Дорогами страданий и желаний
В том мире, что сражается, стремясь увидеть Истину,
Нашли здесь силу быть, свою Природу-силу.
Так здесь изобретаются формации невежественной жизни,
Что видит факты опыта как установленный закон,
И трудится для часа, а не ради вечности,
Своими благами торгует под влиянием текущего момента:
Неторопливое движение материального ума,
Который служит телу, должен пользоваться им и управлять,
И вынужден искать опору в ошибающемся чувстве,
Родилось в той светящейся неясности.
Медлительно шагая от хромающего старта,
Он опирается в гипотезах своих на аргумент,
Свои теории возводит на престол как несомненное,
И рассуждает, двигаясь от полупонятого к неизвестному,
И постоянно конструирует свою непрочную обитель мысли,
И постоянно разрушает сеть, которая уже им сплетена.
Сидящий в сумерках мудрец, что тень свою считает высшим "я",
Живёт, от одного короткого мгновенья до другого;
Царь, подчиняющийся подданным,
Подписывает все распоряжения невежд-министров,
Судья, наполовину разобравшийся в своих уликах,
Он - голос шумно заявляющий о постулатах неопределённости,
Он архитектор знания, но не его источник.
Могучий раб своих же инструментов
Свой низший пост он видит высшим достижением Природы,
Забыв, какой удел его во всём творении
Высокомерно скромен он в своём воображении,
Себя считает порожденьем слякоти Материи,
Свои творенья принимает за свою причину.
Мы созданы, чтоб подниматься к вечным знаниям и свету,
От человеческой начальной стадии наш путь идёт наверх;
Нам надо оторваться от тяжёлой малости земли,
Нам надо отыскать с духовным пламенем свою природу:
Как ползание насекомого - прелюдия для нашего великолепного полёта;
Так человеческое состояние качает в колыбели будущего бога,
А наша хрупкость смертного готовит нам бессмертное могущество.
На светлячке-вершине этих бледных и едва мерцающих земель,
Там, где сияние зари резвилось с прирождённым сумраком
И помогало Дню расти, а Ночи - становиться всё слабее,
Покинув это место по широкому, искристому мосту,
Он (Ашвапати) прибыл в царство утреннего Света,
На попеченье полупоказавшегося солнца.
Вся сфера нашего ума родилась из его лучей.
Сам Дух Миров назначил этот мир
Посредничать с невежественной глубиной;
Как прототип искусного, утонченного Интеллекта,
Полупаря на равных крыльях мысли и сомнения,
С трудом, настойчиво, он шёл меж скрытыми от глаза полюсами бытия.
Дышала Тайна в движущемся действе жизни;
Замаскированный кормилец удивительных вещей Природы,
Он жизни чудеса лепил из слякоти Материи:
И вырезал узоры обликов вещей,
Раскидывал шатёр ума в неясном и незнающем Просторе.
Так главный Маг, хозяин способа и меры,
Из повторяющихся форм построил вечность,
И, как блуждающему наблюдателю,
Назначил место мысли в этой сцене несознания.
И на земле, по воле Архи-Интеллекта
Бесплотная энергия отныне облачилась в одеяние Материи;
Протон с фотоном служат Глазу, строящему образы,
Чтоб тонкие явленья превратились в мир физический,
Невидимое проявилось в виде формы,
Неосязаемое стало ощутимым, стало массой:
Так магия процесса восприятия слилась с искусством построения понятий
И наделила все объекты объясняющими именами:
Идея замаскировалась в артистизме тел,
И мистикою странных атомных законов
Построили каркас, в который ощущение могло вложить
Свой образ символической картины мира.
И даже сотворили чудо более великого масштаба.
Посредник-свет соединил здесь силу тела,
Воображение и сон деревьев и растений,
Трепещущее чувство у животных, мысли в человеке
С сиянием Луча над нами.
Его искусство, поддержавшее права Материи на мысль,
Прорезало проходы-ощущенья для телесного ума
И для Незнанья отыскало способ знать.
Так, предлагая маленькие кубики и клетки слов
Как символические заменители реальности,
Тот мнемонический мумифицированный алфавит,
Незрячей Силе помогал читать её творения.
Сознание, когда-то похороненное, воскресает в ней,
И вот она себя воображает человеком, пробуждается от сна.
Однако всё пока что оставалось здесь изменчивым Невежеством;
И Знанье не могло ещё придти и крепкими руками взять
Гигантское изобретение, что выглядело как вселенная.
Специалист по строгой логике машин
Навязывал душе свои негибкие уловки;
Помощник у изобретательного интеллекта,
Он резал Истину удобными частями,
Чтоб каждый получил паёк свой мысли-пищи, а потом -
Своим искусством заново выстраивал загубленное тело Истины:
Став точным исполнительным, фальшивым роботом,
Он вытеснил духовный тонкий взгляд на вещи:
Блестящая лощёная машина делала работу бога.
Никто не находил в ней истинной основы, её душа казалась умершей:
Никто не обладал тем взглядом изнутри, что видит Истину всю, в целом;
Всё прославляло яркие на вид подмены.
Затем с сокрытых ото всех высот вниз пронеслась волна,
Поднялся хаос из сверкавшего, бунтующего света;
Он посмотрел наверх - увидел ослепительные пики,
Он заглянул вовнутрь - и разбудил заснувшего там бога.
Воображение-богиня позвала свои великолепные отряды,
На это приключенье в неисследованных сценах,
Где прятались ещё никем не познанные чудеса:
Подняв свою прекрасную и удивительную голову,
С сестрою-вдохновеньем сговорясь, она задумала
Заполнить небеса мышления мерцающей туманностью.
По краю алтаря мистерии расположилась яркая Ошибка;
Над сокровенным солнцем мудрости нависла нянька - Темнота,
И вымыслы кормили знание своим сверкавшим молоком;
Дитя переходило от невыразительных грудей к сияющим.
Вот так трудилась эта Сила над растущим миром;
Её утонченное мастерство удерживало полное своё великолепие,
И сберегало детство для души, питая выдумками,
Которые в их сладостном нектарном соке
Гораздо лучше вскармливали юную божественность,
Чем грубое зерно и скучная солома пашни Разума,
Его нагромождённый корм неисчислимых фактов,
Еда плебеев, на которой мы сейчас растём.
Так устремлялся вниз из царства утреннего Света
Поток эфирных мыслей в мир Материи;
Их златорогие стада гурьбою шли в земную нишу сердца.
Своими ранними лучами озаряя наши очи сумерек,
Их юные формации толкали ум земли
Трудиться и мечтать, и заново творить,
И чувствовать касанье красоты и познавать себя и мир:
Так Золотой Ребёнок начинал смотреть и размышлять.
В тех ярких царствах делаются первые шаги Ума.
Во всём невежда, но желающий всё знать,
Он начинает там пытливое и медленное изучение;
Всё время поиски его хватаются за образы вокруг,
Всё время он в надежде обнаружить нечто более великое.
Сверкая золотом огней рассвета, страстный,
Внимательный ко всем вещам, живёт он там на грани выдумки.
Пока что все дела его - на уровне младенца,
Как если б космос был ребяческой игрой,
А жизнь и ум - забавами дитя Титана.
Он трудится, как будто делает игрушечную крепость,
Устойчивую чудом на короткий срок,
Построенную из песка на отмели-наносе Времени
Среди безбрежных океанов и морей оккультной вечности.
Великое Могущество избрало этот маленький и острый инструмент,
Со страстью устремляясь к трудным развлечениям;
Учить Невежество - её нелёгкая забота,
Её мысль начинает путь от неосознающей изначальной Пустоты,
И то, чему она стремится научить, она сама должна учиться,
Стараясь знание поднять из сонного его жилища.
Всё это потому, что знанье не приходит к нам как гость,
Которого позвали в комнату из внешней жизни;
Оно и друг и обитатель нашей тайной внутренней души,
Оно сокрыто позади умов и спит,
Неторопливо пробуждаясь от ударов жизни;
Бесформенный, могучий бог лежит у нас внутри,
Ему дать форму, разбудить - задача для Природы.
Всё оставалось хаосом из истины и лжи,
Ум вёл свой поиск посреди глубокой мглы Неведенья;
Он направлял взгляд внутрь себя, но там не видел Бога.
Так дипломатия материального посредника
Не подпускала Истину, чтобы могли жить временные истины,
Скрывала Божество под догмами, догадками религий,
Чтоб Мир Невежества мог медленно расти и становиться мудрым.
То было путаницей, созданной высоким независимым Умом,
Что со своих высоких пиков вглядывался в Ночь
И наблюдал за первыми её вмешательствами Несознанием:
Его чужие сумерки сбивали с толку ясные её глаза;
Её стремительным рукам пришлось учиться осторожному усердию;
Лишь постепенное движение вперёд способна вынести земля.
И всё таки, могущество той силы непохоже на могущество невидящей земли,
Что вынуждена брать кустарные и временные инструменты,
Изобретаемые силой жизни или плотью.
Земля воспринимает всё через сомнительные образы,
Она всё постигает сквозь рискованные струйки зрения,
Сквозь маленькие огоньки, зажжённые касаньем мысли, ищущей вслепую.
Так, неспособная к прямому виденью души,
Она всё видит лишь обрывками, сшивая лоскуты добытых знаний,
Из Правды делает рабыню-девочку для мелких нужд,
Отбросив всё мистическое единение Природы,
На массы, кванты разбивает динамичное Всецелое;
За измерительный шаблон она берёт своё невежество.
В своих чертогах - римский папа и провидец,
Та Сила, более великая, с её полувзошедшим солнцем
Работала внутри пределов, но владела собственною сферой;
Она могла знать привилегией владенья силой мысли,
Стремилась к зарождающейся независимости видения.
В её глазах, пусть окаймлённых тёмной бахромой,
Светился взгляд Архангела, что вдохновенно знает действия свои
И формирует мир в своём вдаль видящем огне.
В своих владениях она не спотыкается, не знает неудачи,
Но движется в границах тонкой силы,
Через которую ум может перейти, шагнув по направленью к солнцу.
Как кандидат на более высокое владычество,
Она рубила переход из Ночи к Свету,
Отыскивая недоступное Всеведенье.
Трёхтелый, триединый карлик был её рабом.
Так первый, самый маленький из этих трёх, но сильный телом,
Непритязательный, с квадратной и тяжёлой челюстью,
Пигмейский Бог Мышления, которому необходимо жить в границах,
Согнувшись, он ковал всё время факты, форму.
Зажатый, поглощённый внешним виденьем,
Свой уровень он принимал за прочную основу всей Природы.
Прекрасный техник, но незрелый как мыслитель,
Привязывавший Жизнь к знакомой колее привычки,
Послушный тирании грубости Материи
И узник тех шаблонов по которым он работает,
Он связывает сам себя всем тем, что создаёт.
Раб неизменной массы абсолютных правил,
Он видит как Закон привычки мира,
Как Истину - привычные движения ума.
В своей стране конкретных образов, событий,
Всё время двигаясь по кругу из избитых мыслей и идей
И постоянно повторяя старые привычные дела,
Живёт, довольный он обычным и понятным.
Он любит землю, где он прежде обитал:
Так, ненавидя измененье словно страшный грех,
И подозрительный к любому новому открытию,
Он осторожно продвигается, ступая шаг за шагом
И как смертельной пропасти боится неизвестного.
Расчётливый хранитель своего невежества,
Отшатывается от приключения, закрыв глаза на славную надежду,
Предпочитает твёрдую опору из вещей
Опасной радости просторов и высот.
Неспешные картины мира, отражённые в его трудящемся уме,
Почти неизгладимые, медлительные отпечатки,
От скудости становятся ценнее;
Надёжные знакомые воспоминанья - главной капитал:
Лишь то, что можно получить от чувства, он считает абсолютным:
Извне пришедший факт он видит как единственную истину,
Отождествляя мудрость с приземлённым взглядом,
А вещи, что давно ему известны и дела, которые всегда он выполнял -
В его цепляющемся понимании подобны балюстраде безопасности
На длинных и опасных лестничных пролётах Времени.
Так для него доверие небес - давно укоренившиеся, древние пути,
И непреложные законы, которых люди не имеют права изменять,
Священное наследие великого и умершего прошлого
Или один единственный возможный путь, что Бог нам дал для жизни,
Устойчивое состояние Природы, что никогда не будет изменяться,
И часть гигантского порядка во вселенной.
Улыбка от Хранителя Миров (Бога Вишну)
Издревле посылалась вниз на землю этому опекуну-Уму,
Чтоб всё могло здесь стать устойчивым в своём назначенном и неизменном типе
И никогда не отходить от многовекового положения.
Мы видим, как он кружится, как верен он своей задаче,
Неутомим в предписанном традициями круге;
В хиреющих и распадающихся учрежденьях Времени
Несёт он строгую охрану у стены обычая,
Или, возможно, в тусклом окруженьи древней Ночи
Насторожённо спит на камнях небольшого дворика
И гавкает на каждый незнакомый свет
Как на врага, что мог бы силою вломиться в дверь его жилища,
Сторожевой пёс дома духа, обнесённого забором чувств,
Чтоб не вторгались гости из Незримого;
Его вскормили на объедках жизни и костях Материи,
В собачей конуре уверенности, объективности.
И всё же, и за ним стоит космическая сила:
Размеренное, ровное Величие хранит свой грандиозный план,
Непостижимая похожесть отмеряет ритмы хода жизни;
Звёзд неизменные орбиты бороздят инертное Пространство,
И миллионы видов подчиняются единому безмолвному Закону.
Гигантская инертность - вот защита мира.
И даже в измененьи он оберегает неизменность;
В инерции слабеют, тонут революции,
И в новом одеяньи, старое - всё ту же продолжает роль;
Так действует Энергия, устойчивость - её печать:
И на груди у Шивы продолжается громадный танец.
Дух огненный пришёл, второй из трёх.
Горбун-наездник красного Осла Безумств,
Стремительный, неосторожный Интеллект, со львиной гривой,
Вниз спрыгнул из великого мистического Пламени, что окружает все миры
И поедает их со своего ужасного ножа в глубинном сердце бытия.
Затем оттуда прыгнуло горящее видение Желания.
Носил он (Интеллект) тысячи обличий, принимал бесчисленные имена:
Необходимость в множестве и неопределённости
Его пришпоривает вечно и всегда преследовать Единого
По всем бесчисленным дорогам на просторах Времени
По всем круговоротам бесконечного различия.
У всех он обжигает грудь своим двусмысленным огнём.
Сияние, что отражается от мрачного потока,
Он огненным столбом шёл в небеса, затем, поверженный, он падал в ад;
Он поднимался, чтобы Истину стащить в болото,
И пользовался в грязных целях своей сверкавшей Силой;
Огромнейший хамелеон, то золотой, то голубой, то алый,
Он превращался в чёрного, коричневого, серого,
Голодный, всматривался с пёстрых веток жизни,
Чтобы ухватить ничтожных радостей, его любимую еду,
Сомнительную пищу для его богатой, пышной оболочки,
Кормившую его роскошную и страстную игру оттенков цвета.
Он был как змей из пламени с неясным облаком на месте, где обычно хвост,
Потом шли грёзы-размышления мерцавших мыслей,
И поднятая голова с цветными и трепетными гребешками,
Которая на знание облизывалась дымным языком.
Водоворот, засасывающий в пустую атмосферу,
Он возводил на пустоте огромные претензии,
В Ничто рождённый, он в Ничто и возвращался,
Хотя, при этом, всю дорогу он невольно правил
К сокрытому, неведомому Нечто, что есть Всё.
Он пылкий в поиске, но неспособный удержать,
Сверкающая нестабильность - характерная его черта,
Блуждать - его обычная манера, склонность от рождения.
И в то же время, склонный к безрассудной вере,
Он видел истинным всё то, что льстило собственным его надеждам;
Лелеял золотые пустяки, рождённые желанием,
Хватал всё нереальное и делал это пищей.
Во тьме он открывал светящиеся формы;
И вглядываясь в полутёмную подвешенную тень,
Он видел разноцветные виденья, нарисованные на стенах пещер Фантазии;
Бывало, он описывал круги в ночи предположения
И в фотокамеру воображения ловил
Блестящие, живые сцены обещания, ухваченные в моментальных вспышках,
И привлекал шаги спешащих к нам мечтаний в воздух жизни,
Надолго сохраняя отпечатки мимолётных Форм, и скрытых под покровами Энергий,
И вспышки-образы наполовину видимых нам истин.
Нетерпеливо броситься, схватить и овладеть,
Не подчиняясь ни рассудку, ни глядящей внутрь душе,
Его естественное первое движение, оно же и последнее,
Он щедро тратил силу жизни, чтоб достигнуть невозможного:
Он презирал прямую ровную дорогу, нёсся по извилистым кривым
И оставлял всё прежде завоёванное ради неиспытанных вещей;
Он видел нереализованные цели настоятельной судьбой
И выбирал обрыв чтоб прыгнуть в небеса.
В азартных играх жизни авантюра - главная его система,
Случайные удачи принимал он за надёжный результат;
Ошибка не могла смутить его уверенный в успехе взгляд,
Не знавший про глубокие законы и дороги бытия,
А неудача не могла замедлить пылкой хватки;
Один лишь шанс оправдывал всё остальное.
Попытка, не победа, были для него очарованьем жизни.
Сомнительный призёр в сомнительной игре,
Инстинкт был матерью его, ум жизни был отцом,
Бежит он в гонке и приходит первым иль последним.
И всё таки, его труд был ни мелким, ни напрасным, ни пустым;
Он вскармливал часть силы бесконечности
И мог творить высокое, всё, что могла лишь пожелать его фантазия;
В нем страсть улавливала то, что упускал спокойный интеллект.
И озаренье импульса дотягивало прыгнувшее пониманье до небес,
Которые высокое Мышленье укрывало в ослепительном тумане,
Улавливало блеск, что выдавал таившееся солнце:
Исследовал он пустоту и находил в той пустоте сокровище.
Так полуинтуиция окрашивала в пурпур чувства;
Кидая вилы озарения он попадал в незримое.
Он видел в темноте и щурился беспомощно при свете,
Невежество - его большое поле, а неведомое - приз.
Из этих Сил последняя была и самою большой.
Явившись, под конец, из дальней сферы мысли
В наш иррациональный, переполненный мир Случая,
Где грубо всё для чувств и слепо сделано,
И где случайное нам предстаёт как неизбежное,
Пришла Богиня Разума, в обличии приземистой мастеровой,
В свой тесный дом, на гребень Времени.
Эксперт по замыслу и чистой выдумке,
С задумчивым лицом, внимательным и острым взглядом,
Она заняла прочное своё и несменяемое место,
Сильнейшая, мудрейшая из той троллеподобной Троицы.
Вооружившись линзами, линейкою и зондом,
Она смотрела на вселенную, как на объект,
На множество существ, что в ней живут и умирают,
На тело Космоса-Пространства, на летящую в нём душу Времени,
Затем брала всю землю, звёзды в собственные руки,
Попробовать, что можно сделать с теми странными вещами.
В своём могучем целеустремлённом и старательном уме,
Изобретая схемы-очертания реальности,
Геометрические линии кривых её по времени расписанного плана,
Она приумножала медленные половинчатые вырезки из Истины:
Нетерпящая всё загадочное, неизвестное,
И нетерпимая к тому, что уникально и не подчиняется закону,
Навязывая рефлексию маршу Силы,
Навязывая ясность, чистоту неизмеримому,
Она стремилась к правилам свести мистический наш мир.
Она не знала ничего, но всё надеялась познать.
Так, в некогда лишённых мысли, тёмных царствах несознания,
Однажды посланная высшим Интеллектом,
Чтоб бросить луч его на тусклые Просторы,
И на несовершенный свет, ведущий ошибавшуюся массу
Могуществом идеи, слова, чувств,
Она исследует процесс, причину и субстанцию Природы.
И чтобы привести всю жизнь в гармонию под управлением мысли,
Она до сей поры сражается с гигантским беспорядком;
Невежественная во всём, за исключеньем своего пытливого ума,
Она пришла спасти мир от Невежества.
Прекрасная работница, на протяжении столетий
Она смотрела, изучая и переплавляя всё, что существует,
Самоуверенно взвалив себе на плечи свой огромный замысел.
Склонившись низко, напряжённая, могучая фигура
Сидит, согнувшись, в бледном освещеньи заводского цеха,
Средь грохота и звона инструментов.
И строгий взгляд её творящих глаз,
Умело подчиняет гибкую материю вселенского Ума,
И вкладывает сложные изобретенья собственного мозга
В шаблоны вечной неизменности:
Так, безразличная к безмолвному космическому требованию,
Не сознавая слишком близкие реальности,
Беззвучный голос сердца, непроизнесённую вслух мысль,
Она склоняется ковать свои стальные кодексы и убеждения,
Железные структуры для посаженной в темницу жизни,
И механические обобщённые модели для всего, что существует.
Для мира зримого она ткёт мир задуманный:
Она сплетает в невещественных, но плотных линиях
Свою изысканную ткань словесных паутин абстрактной мысли,
Свои частичные системы Бесконечности,
Свои теодицеи и космогонические диаграммы,
И вымыслы, которыми она способна объяснить необъяснимое.
По усмотренью своему она развешивает в тонком воздухе ума,
Подобно картам, что висят на стенах школы интеллекта,
Упаковав обширнейшую Истину в искусственную узость схем,
Свои бесчисленные строгие враждующие философии;
Из корпуса проявленной Природы
Она выкраивает острой бритвой Мысли жёсткие края,
Похожие на рельсы, по которым сила Мира-Мага понесётся вдаль,
Свои науки, точные и абсолютные.
На высоченных голых стенах человеческого тусклого незнания,
Исписанных кругом глубокими немыми иероглифами-знаками Природы,
Она записывает ясными, понятными всем буквами
Обширную энциклопедию своих идей и мыслей;
Она выстраивает алгебру своих математических обозначений,
И безошибочные формулы, и числа,
Чтоб окончательно найти свои итоги для всего.
И как в космической мечети, во все стороны бежит,
Выписывая тщательно священные стихи её законов,
Затейливая вязь её украшенных узором арабесок,
Искусство мудрости её, изобретенье эрудиции.
Искусство это и изобретение - её единственные капиталы.
В её возвышенных твореньях чистой силы интеллекта,
В её уходе от ловушки чувств,
Не происходит разрушенье стен ума,
Не возникает разрывающая вспышка абсолютной силы,
Не разгорается зарёю свет божественной уверенности.
Её познанья носят миллионы лиц,
Но все они увенчаны тюрбанами сомнения.
Всё ныне под вопросом, и всё сводится к ничто.
Монументальные когда-то в массовом своём обмане,
Её мифические древние великие преданья исчезают,
И на их месте возникают строгие, но эфемерно существующие символы;
В её глазах идущее всё время измененье означает ход прогресса:
И мысль её - какой-то бесконечный марш без всякой цели.
И нет вершины, на которую она могла бы встать,
Единым взглядом охватив всю Бесконечность.
Незавершённая игра - вот тяжкий труд Богини Разума.
Любая сильная идея может пользоваться ею словно инструментом;
Во всяком деле, принятом в суде, она отстаивает лишь свой случай.
Открытая для каждой мысли, она не может познавать.
Она, как вечный Адвокат, в судейском кресле,
Одев в неуязвимую кольчугу логики
Десятки тысяч воинов за трон сокрытой Истины
Садится на высокий лошадиный круп дискуссии,
Чтобы вечно биться копьями из слов
В пародии-турнире, где никто не может победить.
Испытывая ценность мысли косными своими тестами,
Она сидит поддерживая равновесие в пустой, широкой атмосфере,
Поодаль, чистая и беспристрастная.
Её сужденья предстают как абсолютные, но нет ни одного надёжного;
И Время отменяет все её решения при аппеляции.
Хотя, подобное потокам солнечных лучей для наших светлячков-умов,
Её накопленное знанье притворяется, что падает с небес,
Его лучи - неяркий отсвет фонаря в Ночи;
Она набрасывает лишь блестящие одежды на Невежество.
Но в наши времена утрачена её высокая и древняя претензия
Повелевать высокой сферою ума, имея абсолютные права,
И связывать мышление непогрешимой кованою цепью логики,
И видеть правду неприкрытою в абстрактном и слепящем глаз тумане.
Хозяйка и раба застывшего явления,
Она, бывает, бродит по дорогам склонного к ошибкам зрения
Или, возможно, смотрит на установившийся механистичный мир,
Что для неё построен с помощью её же инструментов.
Как вол, запряжённый в телегу верного, доказанного факта,
Она везёт огромнейшие кипы знаний по пыли Материи,
Стремясь попасть на необъятны рынок пользы.
Из ученицы-новичка она сумела вырастить себе испытанную старую работницу;
И помогающее ощущение - арбитр её исканий.
Она использует его сейчас как пробный камень.
И словно бы не ведая, что факты - лишь скорлупки истины,
Она скорлупки бережёт, а ядрышко отбрасывает прочь.
Так мудрость древних постепенно исчезает в прошлом,
И многовековая вера превращается в пустую, праздную историю,
Уходит Бог из просыпающейся мысли,
Отброшенные старые мечты отныне стали не нужны:
Она отыскивает ключ лишь к механической Природе.
И принимая каменный закон за неизбежное,
Она копает в твёрдой и скрывающей земле Материи,
Чтобы найти источники процессов для всего творения.
И появляется гигантская, загруженная и работающая сама машина
Перед её нетерпеливым, восхищённым взглядом,
Запутанная и бессмысленная машинерия
Отточенного, рокового, безошибочного Случая:
Его искусное, детальное, дотошное,
Жестокое, несознающее, но аккуратное устройство
Развёртывает свой непогрешимый марш и чертит безопасный путь,
Оно планирует без размышлений, действует без собственных желаний,
И миллиону целей служит безо всякой цели,
И создаёт рациональный мир, не пользуясь умом.
И у него нет ни идеи, ни создателя, ни движущих устройств:
Его широкое самостоятельное действие идёт без принуждающей причины;
Неудержимо направляемая неодушевлённая Энергия,
И с головою Смерти, что венчает тело Настоятельной потребности,
Рождает жизнь, становится отцом сознанию,
И после удивляется - зачем всё это было и откуда что пришло.
Все наши мысли - это части этой коллосальнейшей машины,
Раздумья наши - лишь причуда, разрешённая законами Материи,
Мистическое знанье было или слепотою, или выдумкой;
Душа и дух сейчас нам не нужны:
Материя является прекрасною Реальностью,
Запатентованным и неизбежным чудом,
И твёрдой истиной всего, простой, единственной и вечной.
Стремительная и самоубийственная щедрость,
Творящая вселенную мистерией самопотери,
Разлила по пустому Космосу свои разбросанные тут и там творения;
А после - саморазрушающая Сила
Сожмёт безмерную и ею сотворённую экспансию:
Затем закончит этот весь бессмысленный, могучий труд,
Останется лишь Пустота, свободная и голая, как прежде.
Вот так, доказанная, коронованная, новая, возвышенная Мысль
Описывала, объясняла мир, осваивала все его законы,
Дотрагивалась до его немых корней, будила скрытые громадные энергии,
И вынуждала ей служить несознающих джиннов,
Что спят, попав в невежественный транс Материи, без всякой пользы.
Всё было точно, жёстко и бесспорно.
И вот когда на той скале веков Материи
Обосновалось нечто целое, и встало твёрдо и надёжно, с чёткими границами,
Шатнулось всё назад, в моря сомнения
И эта прочная система растворилась в нескончаемом потоке:
Так встретила она (Богиня Разума) бесформенную Силу, автора всех форм;
Она внезапно для себя споткнулась об незримое:
И молния из нераскрытой Истины
Слепила ей глаза своим ошеломляющим, невыносимым блеском
И углубляла пропасть меж Реальностью и Познанным,
Пока все знания свои не показались ей невежеством.
Мир снова стал переплетением чудес,
Движеньем магии в магическом пространстве,
Неясными глубинами чудесного,
Начала у которого затеряны в Невыразимом.
И снова встретились лицом к лицу мы с чистым, подлинным Непознаваемым.
В крушеньи ценностей, в гигантском роковом надломе,
В разбрасывании и превращеньи в пыль её разваленной работы,
Она теряла ясный неизменный, сконструированный мир.
Лишь оставался танец квантов, неуклюжее движенье случая
В огромном, перепутанном вращении Энергии:
И беспрестанное движенье в безграничной Пустоте
Изобретало формы безо всякой мысли или цели:
Необходимость и Причина были как бесформенные призраки;
Материя была случайностью в потоке бытия,
Закон - лишь заведённой, как часы привычкою ослепшей силы.
Системы, этика, и идеалы - теряли всякую основу
И вскоре разрушались или жили, потеряв на это санкцию;
Всё превращалось в хаос, качку, столкновенья и борьбу.
Неистовые и враждующие меж собой идеи налетали сверху вниз на жизнь;
Тяжёлое давленье насаждало там анархию,
Свобода оборачивалась именем для фикции:
Творение и разрушенье танцевали вальс, обнявшись на груди
Израненной, трясущейся земли;
И всё вертелось в мире танца Кали.
Так рушась, оседая, расползаясь в Пустоте,
Хватаясь за подпорки, почву, чтобы встать,
Она могла лишь видеть тонкий атомный Простор,
Отдельные вкрапления рассеянной субстанции вселенной,
Что держит на плаву феноменальный облик нашего устойчивного мира.
Там оставался лишь поток событий,
Пластичная, разнообразная изменчивость Природы,
И, смертью сильная, нацеленная убивать и создавать,
Всепобеждающая сила расщеплённого невидимого атома.
Был шанс, что здесь скрывается могущество,
Способное освободить людей от устаревших и несовершенных средств,
И сделать человека повелителем земли.
Богиня Разума могла бы ухватить первоначальное Могущество,
И повести свою машину по дорогам Времени.
Тогда бы всё служило нуждам мыслящего вида,
И в абсолютном Государстве был бы абсолют порядка,
Всё стало бы урезано до типового совершенства,
А общество бы превратили в точную машину.
Затем наука, разум, не заботясь о душе,
Смогли бы разутюжить всё в спокойный и однообразный мир,
Извечные искания свели бы к внешним истинами,
А в ум вложили бы мышление, построенное по единому шаблону,
Воображенью Духа навязали логику Материи,
Из человека сотворили бы разумное животное
Из жизни - симметричную структуру.
И это стало бы вершиною Природы на потерявшей блеск планете,
Великим результатом долгого труда эпох,
Венцом всей эволюции земли и завершённой миссией.
И так могло случиться, если б дух заснул;
Тогда бы человек мог стать довольным и зажить в покое,
Хозяином Природы, некогда трудившимся как крепостной,
Весь беспорядок мира сцементировав в Закон,
И если только ужасающее сердце Жизни не восстанет в бунте,
И если Бог внутри нам не подыщет более великий план.
Но у космической Души бывает много лиц;
Одно касание способно изменить застывший накрепко фасад Судьбы.
Придёт внезапный поворот, появится дорога.
И более великий Ум сумеет овладеть другой и более великой Истиной,
Или, возможно, сможем мы найти, когда всё остальное не удастся,
Сокрытый в нас самих ключ совершенной перемены.
Поднявшись с почвы, где ползут неторопливо наши дни,
Сознание Земли способно обвенчаться с Солнцем,
Жизнь смертного - парить на крыльях духа,
А наша ограниченная мысль - общаться с Бесконечностью.
В тех ярких царствах поднимавшегося Солнца
Всё есть рожденье в силу света:
Всё то, что здесь искажено, хранит там свой счастливый облик,
Здесь всё испорчено и перемешано, там - чистое и целое;
И всё здесь преходящий шаг, особенность момента.
Так, пробудившись к более великой Истине, за рамками своих привычных дел,
Богиня Разума, посредница, сидела и смотрела на свои труды
И ощущала чудо в них и силу,
Но знала о могуществе за ликом Времени:
Она хотела выполнить свою задачу, повинуясь данному ей знанию,
Глубины сердца в ней стремились подойти к великому и идеальному
И выглянуть в иной, широкий свет:
Сверкающая изгородь вокруг неё сужала силу;
Она работала, была верна своим ограничениям, но знала,
Что самый высший и широкий взгляд её был только полупоиском,
А самые её могучие дела - лишь переходом или стадией.
Ибо не Разум создал некогда творение,
Не через Разум можем мы увидеть Истину,
Которую через покровы мысли и экраны чувства
С трудом заметить может зренье духа,
Что затуманено из-за несовершенства средств:
Так малый Ум привязан к маленьким вещам:
В нём чувство - только внешнее касание духа,
Полупроснувшегося в тёмном мире Несознания;
Он ощущает существа его и формы
Как если б он наощупь шёл в невежественной Ночи.
В том маленьком шаблоне-заготовке зарождающихся чувств, ума
Желанье - крик младенческого сердца, плачущего по блаженству,
Наш разум - лишь механик по игрушкам,
Ведущий в странных запинающихся играх.
Она (Природа), однако, понимала этих карликов-помощников,
Чей убеждённый взгляд фрагмент открывшегося вида принимал за цель.
Тот мир, что создан ею - промежуточный отчёт
Мистического путешественника к полунайденной им истине вещей,
Идущего от одного незнанья до другого.
Ведь не известно ничего, пока хоть что-то остаётся нераскрытым;
Нам Истина известна лишь когда мы видим всё.
Притянутая Всем, которое - Единый,
Она стремится к свету, выше чем её;
Она мельком увидела лик Бога за её ученьями и культами:
Она осознает, что обнаружила лишь форму, одеяние,
Но каждый раз надеется его увидеть в сердце
И ощутить основу у его реальности.
Пока же маска там, а не чело,
Хотя, бывает, появляются два скрытых глаза:
Богине Разума не удаётся скинуть ту мерцающую маску,
Её усилия лишь заставляют маску ту мерцать ещё сильнее;
И собирает Неделимое она в свои тюки;
Найдя, что руки слишком коротки, чтоб охватить обширнейшую Истину,
Она раскалывает знание на чуждые фрагменты,
Отыскивает в пелене нависших туч исчезнувшее солнце:
И всматривается, не понимая то, что видит,
Через закрытые обличия конечного,
В неисчислимый мириад аспектов бесконечности.
Придёт однажды день и Лик прожжёт насквозь все эти маски.
Невежество у человека - кокон Мудрости,
Ошибка наша обручается со свежим, новым знаньем на своём пути,
И тьма её - лишь затемнённый узел света;
Так мысль танцует об руку с Незнанием
На сером серпантине, вьющемся всё выше к Солнцу.
И даже если пальцы рук её затягивают новые узлы,
Что связывают эту пару в странную компанию,
В моменты их семейных ссор
Подчас врываются зарницы просвещающего Пламени.
И даже здесь, сейчас, присутствуют великие, гуляющие в одиночку мысли:
Они спускаются, вооружившись безошибочным, надёжным словом
И облачившись в свой интуитивный свет,
Который - санкция из ока Бога;
Глашатаи далекой Истины, они пылают,
Прибыв сюда из отдалённейших окраин вечности.
Из этих бесконечностей когда-то должен вырваться огонь,
И более великий Гнозис станет наблюдать за миром,
Шагая из какого-то далекого всеведенья по ослепительным морям
Он выйдет из восторга и спокойствия Единого,
Чтоб озарить глубины сердца духа и вещей.
Он принесёт Уму вневременное знание,
Для жизни - цель, а для Невежества - его конец.
Над этим всем, в высокой, неподвижной стратосфере,
Затмив сияньем тройку карликов ума,
Скользили кандидатами на безграничность Запредельного,
Подобно пленникам Пространства, обнесённого границей из небес,
В безостановочном круговороте дней, часов
Тоскуя по прямым дорогам вечности,
Взирая со своих высот на этот мир,
Сияющим, как солнце, взглядом, два высоких Духа, видя всё.
Могущество, способное поднять наш вечно отстающий мир,
Летела полновластная, огромная высококрылая Мысль Жизни,
Ни разу не ступавшая на твёрдую и неменяющуюся почву:
Привыкнув к синей бесконечности,
Она парила в залитом горячим солнцем небе, в звёздной атмосфере
И видела вдали недостижимый дом Бессмертных,
Прислушиваясь к отдалённым голосам Богов.
Иконоборец, разрушитель бастионов Времени,
Превосходя границы, преступая через нормы
Она там зажигала мысли, что пылают сквозь столетия
И побуждала к действиям сверхчеловеческой, гигантской силы.
Так далеко, как могут долететь её аэропланы, окрыляемые духом,
Исследуя грядущее в сверкающих великих рейдах,
Она разведывала открывающийся вид судьбы- мечты.
Умея понимать, не в силах этого добиться,
Она чертила карты из понятий, планы представлений,
Что слишком велики для воплощения в архитектуре смертного Пространства.
А в Запредельном, в широте, где нет опоры для стопы,
Творящий бестелесные Идеи,
Бесстрастный к зову чувств и зову жизни,
Очищенный Ум Мысли изучал космическое действо.
Архангел белой трансцендентной сферы,
Он видел мир с уединённых пиков,
Светящихся в свободной и далёкой атмосфере.
Конец десятой песни
Перевод (второй) Леонида Ованесбекова
2000 янв 29 сб - 2006 июнь 28 ср, 2008 май 15 чт - 2008 окт 16 чт,
2014 сент 23 вт - 2014 окт 07 вт
Метки:
