Цикл в долине людей
Из Ури Цви Гринберга (иврит)
Из книги "Анакреон на плюсе скорби".
Вторая половина 20-х годов 20-го века.
В ДОЛИНЕ ЛЮДЕЙ
1.
Я не жил на Олимпе – воспетой вершине богов.
Рос в долине людей, где хлеб растили,
пил там чистую воду ручьёв – питьё коров,
мясом которых меня кормили.
Предки мои не были фаворитами королев.
Короли их не звали к себе в радости или горе.
Они были бедны, но светились и пели, когда напев
дудки пастушьей слышали в поле.
Потому-то легко мне влачиться от боли к боли,
овечкой в стаде – что век по воле
своего пастуха бредёт.
День багров на закате и ал восход.
=
Оригинал:
2
Нет мамы на полюсе, что спросила бы "как живёшь?",
лишь божий глас, вопрошающий: "Где пасёшь?".
То Бог юности с пропащим юнцом говорит,
который лика божьего в радости более не узрит.
Дальней музыки звуки волнуют кровь -
всё новые анакреоны там поют любовь,
и дев божественных на вершинах огонь.
Я? – Я на полюсе добродетели и добра.
Одесную – Бог скорби. О, глас Живога...
Б-г подносит флейту к губам...
Соло
Бога.
=
Оригинал:
3
Блажен и прекрасен и нетерпелив
юноша, фантазиями разукрашивающий явь.
В царственной любови лунных ночей
девушка – царица ему, чувство – царь,
а походка – по клавишам пляс.
Если он скорбит –
Б-г закутывается в плед из слёз,
если весел – в лучезарный талит.
Так-то вот...
Но я нисколько не завидую ему
и не сержусь ничуть.
Время есть гореть купине, и время цвести.
В угольнице золотой несёт душа свой огонь
к субботе одиночества на полюсе слёз.
Телам - скрипкам таящим сладость свою,
Телам - деревьям погружённым
в буйноцветную сирень
золотая лестница в сумерках предстоит.
Вот я: с поля юности уносящий талит и тень,
солнца шар провожающий до ворот,
и чело моё – к нему, пока не угас...
Мир вам, братья мои на лике земли,
на дороге к полюсу, что ждёт вас.
=
Оригинал:
4.
Как прелюдия органа к реквиему, доносящаяся из какого-то храма,
новая моя печаль на исходе дней весёлых.
Выхожу ей навстречу – паломником ко вратам далёкого храма,
и все мои речи возвращаются в душу снова,
как наигравшиеся вдоволь дети домой под вечер.
Иногда чувствую, будто топором по сердцу саданули,
иногда – узким тихим скальпелем по старой ране...
И ни слова! Молчу. Слова все дома.
Только гул в крови и музыка в гуле.
Дети дома. Отец их - в далёком храме.
=
Оригинал:
5.
В час смертельной усталости перед сном –
беспризорник – пропащий давно –
пишу белой рукою в пространстве ночном:
Всё-равно, всё-равно...
Моя крынка найдена чёрным котом,
опрокинуто молоко и вылакано,
и смежаются веки последним сном:
Всё-равно, всё-равно...
6.
... Человек познаёт на вершине тоски
возложенье последней в мире руки –
божьей руки
?????????? на зрачки.
=
Оригинал:
--
Конец 20-х годов 20-го века.
---
Источник иллюстрации:
Из книги "Анакреон на плюсе скорби".
Вторая половина 20-х годов 20-го века.
В ДОЛИНЕ ЛЮДЕЙ
1.
Я не жил на Олимпе – воспетой вершине богов.
Рос в долине людей, где хлеб растили,
пил там чистую воду ручьёв – питьё коров,
мясом которых меня кормили.
Предки мои не были фаворитами королев.
Короли их не звали к себе в радости или горе.
Они были бедны, но светились и пели, когда напев
дудки пастушьей слышали в поле.
Потому-то легко мне влачиться от боли к боли,
овечкой в стаде – что век по воле
своего пастуха бредёт.
День багров на закате и ал восход.
=
Оригинал:
2
Нет мамы на полюсе, что спросила бы "как живёшь?",
лишь божий глас, вопрошающий: "Где пасёшь?".
То Бог юности с пропащим юнцом говорит,
который лика божьего в радости более не узрит.
Дальней музыки звуки волнуют кровь -
всё новые анакреоны там поют любовь,
и дев божественных на вершинах огонь.
Я? – Я на полюсе добродетели и добра.
Одесную – Бог скорби. О, глас Живога...
Б-г подносит флейту к губам...
Соло
Бога.
=
Оригинал:
3
Блажен и прекрасен и нетерпелив
юноша, фантазиями разукрашивающий явь.
В царственной любови лунных ночей
девушка – царица ему, чувство – царь,
а походка – по клавишам пляс.
Если он скорбит –
Б-г закутывается в плед из слёз,
если весел – в лучезарный талит.
Так-то вот...
Но я нисколько не завидую ему
и не сержусь ничуть.
Время есть гореть купине, и время цвести.
В угольнице золотой несёт душа свой огонь
к субботе одиночества на полюсе слёз.
Телам - скрипкам таящим сладость свою,
Телам - деревьям погружённым
в буйноцветную сирень
золотая лестница в сумерках предстоит.
Вот я: с поля юности уносящий талит и тень,
солнца шар провожающий до ворот,
и чело моё – к нему, пока не угас...
Мир вам, братья мои на лике земли,
на дороге к полюсу, что ждёт вас.
=
Оригинал:
4.
Как прелюдия органа к реквиему, доносящаяся из какого-то храма,
новая моя печаль на исходе дней весёлых.
Выхожу ей навстречу – паломником ко вратам далёкого храма,
и все мои речи возвращаются в душу снова,
как наигравшиеся вдоволь дети домой под вечер.
Иногда чувствую, будто топором по сердцу саданули,
иногда – узким тихим скальпелем по старой ране...
И ни слова! Молчу. Слова все дома.
Только гул в крови и музыка в гуле.
Дети дома. Отец их - в далёком храме.
=
Оригинал:
5.
В час смертельной усталости перед сном –
беспризорник – пропащий давно –
пишу белой рукою в пространстве ночном:
Всё-равно, всё-равно...
Моя крынка найдена чёрным котом,
опрокинуто молоко и вылакано,
и смежаются веки последним сном:
Всё-равно, всё-равно...
6.
... Человек познаёт на вершине тоски
возложенье последней в мире руки –
божьей руки
?????????? на зрачки.
=
Оригинал:
--
Конец 20-х годов 20-го века.
---
Источник иллюстрации:
Метки: