Вдадимир Ягличич Краснобайство и другое
Владимир Ягличич Краснобайство
(С сербского).
Болтун, трещащий без умолку,
как чемпион - и долго, и красно -
порой сойдёт за мудреца
(и кажется учёней всех).
А тот, что не бренчит без толку
и скажет тихо, кратко, но умно,
тот часто сходит за глупца
(и вызывает общий смех).
Владимир Ягличич Встреча
(С сербского).
Подвигнутый на то безумным Фебом,
сжав плечи, руку сунувши в карман,
скажу соседу в череде за хлебом,
всё то, чем я обычно обуян.
Ещё не кончу речь, как он поспешно,
понявши, что рассудок мой не здрав,
ответит: "Всё понятно ! Да ! Конечно !"
Нет чтоб сказать: "Напрасно ! Ты не прав !"
Владимир Ягличич Свеча
(С сербского).
Время настало - я будто в изгнанье.
Прошлое выжжено, как пепелище.
Что бы ни вымолвил - как отпеванье.
Только лишь в памяти наше жилище.
Я при свече. Никого нет кроме.
Ночь наступает, а дом обесточен.
Весь он скрипит под дождём да при громе.
Вот и сижу: одинок, озабочен.
Старая куртка стесняет движенье.
В детстве, бывало, от голода стонем.
Больше не ждём от черешен спасенья.
Нынче всё реже кого-то хороним.
Помню отец да друзья с ним совместно
раз на Дуленку* пошли артелью.
После рыбалки затеяли песни,
чтоб, по-славянски, устроить веселье.
Славные песни звучали на речке.
После случились Содом и Гоморра.
Я не солгу ни в одном словечке.
Все мы в том детстве хлебнули позора.
Так не пытайте, зачем так страстно
я осеняюсь трёхперстным знаменьем
и, ни на что не смотря безучастно,
час при свече посвящаю моленьям.
Примечание.
*Дуленка - речка в Шумадии.
Владимир Ягличич Путешествие
(С сербского).
Посвящено памяти Ивана В.Лалича*.
В автобусе мы оба,
бессонные, как все,
продрогши до озноба,
катили по шоссе.
Там, в Сербии Боснийской,
беседа наша шла
о жизни, полной риска,
про сложные дела.
К какой стремятся цели
смертельные смерчи ?
Как много не успели
мы высказать в ночи !
Мы мчались под бомбёжку.
Беседуя впотьмах,
старались, хоть немножко,
смирить пожар в умах.
Как можем мы заочно
узнать, что ждёт нас "ТАМ" ?
Теперь всё это точно
успел узнать ты сам.
При мне - пустое место.
С ним речь не завести.
А тьма густа, как тесто,
и я ещё в пути.
1996
Примечание.
*Иван В.Лалич (1931-1996) - сербский поэт, один из лучших европейских поэтов своего времени. Его стихи переведены на более чем двадцать разных языков, включая и русский.
Владимир Ягличич Кто ты ?
(С сербского).
О Боже ! Кто ты ? Свет пречистый ?
Как верить в эти измышленья,
раз каждый кочет голосистый
кричит, внушая нам сомненья ?
Но сон мне снится ночью мглистой -
разящее мой мозг виденье,
что в нашей жизни неказистой
без Бога всё лишь прах и тленье.
Ты скрыт от нас, от глаз, от слуха,
а мы должны тебе безмерно
за жар в нас вложенного духа.
Но мы бесстыдны и упрямы.
Казни ж нас грозно и примерно !
Но в чём, скажи, вина Адама ?
Владимир Ягличич Киоск
(С сербского).
Киоск заснул в серёдке лета.
Закрылся на недолгий срок.
Меня ж один журнал завлёк -
на нём большой портрет атлета
и женщины. Она раздета.
В устах - кокетливый смешок.
Прилажен фиговый листок
и яблоко на грудь воздето.
К витрине ластятся зефиры,
а солнце жарит всё сильней.
Герои нынешнего мира:
он простоват, она - умней,
два бестелесные кумира,
Адам и Ева наших дней.
Владимир Ягличич Сети
(С сербского).
Подумалось, не кажется ли мне,
вдруг бросился в глпза объект с булавку.
То был паук, ползущий по стене.
Я крепко стукнул и расшиб козявку.
Стряхнул на стол останки существа,
чтоб не пятнал мне стенку тот калека -
и тут же заболела голова:
неуж бы так убил и человека ?
А жертва стала двигаться опять.
Всё корчится, неугомонно силясь.
Паук куда-то хочет добежать.
Настала смерть, а ноги не смирились.
Тем серым утром до меня дошло:
я действовать был должен по-другому -
не трогать, не увечить что жило
и никогда не быть врагом живому.
Но мухам, паукам и комарам
не стоит умножать мои мученья,
когда в моём углу по вечерам
с трудом гоню дурные наважденья.
Ведь есть хлева, запасы в погребах,
собаки, кошки, овцы при баранах,
конгрессы и партийцы при штабах,
банкиры с миллиардами в карманах.
Для них для всех - и пляж, и писсуар,
и золото на пальчиках девицы,
для них любой проспект, любой бульвар,
все города и пышные столицы.
Для них Вселенная, любой закут,
и Ад, и Рай, все горы и долины.
Но пусть не лезут в скромный мой уют,
дадут дожить спокойно до кончины.
Зачем они нас мучат по ночам,
доняв и по хлевам всё поголовье
с неодолимой страстью к ним и к нам ? -
Хотят напиться нашей сладкой кровью.
Вот отчего я закусил губу
и, сжавши пальцы, мчусь за пауками:
они придут сосать глаза в гробу
под крышкой, приколоченной гвоздями.
Куда б ни шёл сегодня мой паук,
домой уж не вернётся кровопийца,
а я терзаюсь от душевных мук:
ведь я теперь, возможно, - сам убийца.
Вот так я и живу в кольце погонь,
бессилен против тварей - самых лютых.
то мстительно вздыму бездумную ладонь,
то извиваюсь в смертоносных путах.
Владимир Ягличич Плач о друге Б.Х*.
Не считаю, что жизнь - упоенье,
но покуда владею ногами,
но, тоскуя, тешусь звонками,
тешусь Слатиной* в ярком цвтенье.
Покупаю ребёнку обновку.
Прохожу ради сыра по рынку.
Вижу: ветер ласкает былинку.
Вижу гол, забиваемый ловко.
Не считаю, что жизнь - это счастье,
но дружили мы верно и всяко,
но вдвоём побеждали ненастья.
Сердце - глупенькая собака:
позабыла про все напасти,
где бывали - не сыщет знака.
Примечания.
*Стихотворение посвящено автором своему учителю и другу - поэту Бориславу
Хорвату (1942-2001).
*Слатина - местность в родной деревне поэта.
Владимир Ягличич Утро
Мой завтрак - с кока-колой. Всё вокруг безмятежно.
А дед, скрестивши руки, - будто опять средь нивы.
Те неживые лица, кажется вечно живы,
но не беседуют с нами. - Горе моё безбрежно.
Смерть теребит рассудок, бьёт по зренью со слухом...
Напиток всё пузырится, газы кверху стремятся -
будто бы плоть живая хочет с духом задраться.
И почему-то слышу треск пузырьков над ухом.
Вижу, открывши окна, как там идёт торговля.
Солнце вновь выставляет всё зоревое богатство.
Нужно скорей собраться. Галстук свой приноровлю,
чтобы бежать в свой офис - пешкой в конторской роли.
Те пузырьки в стакане всё ещё пузырятся,
а дед мой мёртвый - на поле, вне рассудка и боли.
Владимир Ягличич Пень
Пень у ворот сиротлив и гол,
ждёт ходока с неблизких окраин.
Кто же тут сядет на царский престол,
раз не присутствует царь-хозяин ?
Только вернусь на село опять,
всё представляется эта картина:
сел, как привык, на пеньке размышлять
старый отец в ожидании сына.
Скажут: "Что ж дела себе не найдёшь ?"
Сядет с цыгаркой, умаявшись малость.
Он на больную хохлатку похож.
Знает, что дней ему мало осталось.
Боль его мучит. Не мучит ? Молчит.
Что с ним творится, не скажешь словами.
Глядя, хотелось мне плакать навзрыд.
Хоть посижу с ним, пока он с нами.
Жизнь завершилась. Настал конец.
Руки - пустые. Голос - дрожащий.
Снись мне, пожалуйста, милый отец !
Наши покойники ! Снитесь почаще...
(С сербского).
Болтун, трещащий без умолку,
как чемпион - и долго, и красно -
порой сойдёт за мудреца
(и кажется учёней всех).
А тот, что не бренчит без толку
и скажет тихо, кратко, но умно,
тот часто сходит за глупца
(и вызывает общий смех).
Владимир Ягличич Встреча
(С сербского).
Подвигнутый на то безумным Фебом,
сжав плечи, руку сунувши в карман,
скажу соседу в череде за хлебом,
всё то, чем я обычно обуян.
Ещё не кончу речь, как он поспешно,
понявши, что рассудок мой не здрав,
ответит: "Всё понятно ! Да ! Конечно !"
Нет чтоб сказать: "Напрасно ! Ты не прав !"
Владимир Ягличич Свеча
(С сербского).
Время настало - я будто в изгнанье.
Прошлое выжжено, как пепелище.
Что бы ни вымолвил - как отпеванье.
Только лишь в памяти наше жилище.
Я при свече. Никого нет кроме.
Ночь наступает, а дом обесточен.
Весь он скрипит под дождём да при громе.
Вот и сижу: одинок, озабочен.
Старая куртка стесняет движенье.
В детстве, бывало, от голода стонем.
Больше не ждём от черешен спасенья.
Нынче всё реже кого-то хороним.
Помню отец да друзья с ним совместно
раз на Дуленку* пошли артелью.
После рыбалки затеяли песни,
чтоб, по-славянски, устроить веселье.
Славные песни звучали на речке.
После случились Содом и Гоморра.
Я не солгу ни в одном словечке.
Все мы в том детстве хлебнули позора.
Так не пытайте, зачем так страстно
я осеняюсь трёхперстным знаменьем
и, ни на что не смотря безучастно,
час при свече посвящаю моленьям.
Примечание.
*Дуленка - речка в Шумадии.
Владимир Ягличич Путешествие
(С сербского).
Посвящено памяти Ивана В.Лалича*.
В автобусе мы оба,
бессонные, как все,
продрогши до озноба,
катили по шоссе.
Там, в Сербии Боснийской,
беседа наша шла
о жизни, полной риска,
про сложные дела.
К какой стремятся цели
смертельные смерчи ?
Как много не успели
мы высказать в ночи !
Мы мчались под бомбёжку.
Беседуя впотьмах,
старались, хоть немножко,
смирить пожар в умах.
Как можем мы заочно
узнать, что ждёт нас "ТАМ" ?
Теперь всё это точно
успел узнать ты сам.
При мне - пустое место.
С ним речь не завести.
А тьма густа, как тесто,
и я ещё в пути.
1996
Примечание.
*Иван В.Лалич (1931-1996) - сербский поэт, один из лучших европейских поэтов своего времени. Его стихи переведены на более чем двадцать разных языков, включая и русский.
Владимир Ягличич Кто ты ?
(С сербского).
О Боже ! Кто ты ? Свет пречистый ?
Как верить в эти измышленья,
раз каждый кочет голосистый
кричит, внушая нам сомненья ?
Но сон мне снится ночью мглистой -
разящее мой мозг виденье,
что в нашей жизни неказистой
без Бога всё лишь прах и тленье.
Ты скрыт от нас, от глаз, от слуха,
а мы должны тебе безмерно
за жар в нас вложенного духа.
Но мы бесстыдны и упрямы.
Казни ж нас грозно и примерно !
Но в чём, скажи, вина Адама ?
Владимир Ягличич Киоск
(С сербского).
Киоск заснул в серёдке лета.
Закрылся на недолгий срок.
Меня ж один журнал завлёк -
на нём большой портрет атлета
и женщины. Она раздета.
В устах - кокетливый смешок.
Прилажен фиговый листок
и яблоко на грудь воздето.
К витрине ластятся зефиры,
а солнце жарит всё сильней.
Герои нынешнего мира:
он простоват, она - умней,
два бестелесные кумира,
Адам и Ева наших дней.
Владимир Ягличич Сети
(С сербского).
Подумалось, не кажется ли мне,
вдруг бросился в глпза объект с булавку.
То был паук, ползущий по стене.
Я крепко стукнул и расшиб козявку.
Стряхнул на стол останки существа,
чтоб не пятнал мне стенку тот калека -
и тут же заболела голова:
неуж бы так убил и человека ?
А жертва стала двигаться опять.
Всё корчится, неугомонно силясь.
Паук куда-то хочет добежать.
Настала смерть, а ноги не смирились.
Тем серым утром до меня дошло:
я действовать был должен по-другому -
не трогать, не увечить что жило
и никогда не быть врагом живому.
Но мухам, паукам и комарам
не стоит умножать мои мученья,
когда в моём углу по вечерам
с трудом гоню дурные наважденья.
Ведь есть хлева, запасы в погребах,
собаки, кошки, овцы при баранах,
конгрессы и партийцы при штабах,
банкиры с миллиардами в карманах.
Для них для всех - и пляж, и писсуар,
и золото на пальчиках девицы,
для них любой проспект, любой бульвар,
все города и пышные столицы.
Для них Вселенная, любой закут,
и Ад, и Рай, все горы и долины.
Но пусть не лезут в скромный мой уют,
дадут дожить спокойно до кончины.
Зачем они нас мучат по ночам,
доняв и по хлевам всё поголовье
с неодолимой страстью к ним и к нам ? -
Хотят напиться нашей сладкой кровью.
Вот отчего я закусил губу
и, сжавши пальцы, мчусь за пауками:
они придут сосать глаза в гробу
под крышкой, приколоченной гвоздями.
Куда б ни шёл сегодня мой паук,
домой уж не вернётся кровопийца,
а я терзаюсь от душевных мук:
ведь я теперь, возможно, - сам убийца.
Вот так я и живу в кольце погонь,
бессилен против тварей - самых лютых.
то мстительно вздыму бездумную ладонь,
то извиваюсь в смертоносных путах.
Владимир Ягличич Плач о друге Б.Х*.
Не считаю, что жизнь - упоенье,
но покуда владею ногами,
но, тоскуя, тешусь звонками,
тешусь Слатиной* в ярком цвтенье.
Покупаю ребёнку обновку.
Прохожу ради сыра по рынку.
Вижу: ветер ласкает былинку.
Вижу гол, забиваемый ловко.
Не считаю, что жизнь - это счастье,
но дружили мы верно и всяко,
но вдвоём побеждали ненастья.
Сердце - глупенькая собака:
позабыла про все напасти,
где бывали - не сыщет знака.
Примечания.
*Стихотворение посвящено автором своему учителю и другу - поэту Бориславу
Хорвату (1942-2001).
*Слатина - местность в родной деревне поэта.
Владимир Ягличич Утро
Мой завтрак - с кока-колой. Всё вокруг безмятежно.
А дед, скрестивши руки, - будто опять средь нивы.
Те неживые лица, кажется вечно живы,
но не беседуют с нами. - Горе моё безбрежно.
Смерть теребит рассудок, бьёт по зренью со слухом...
Напиток всё пузырится, газы кверху стремятся -
будто бы плоть живая хочет с духом задраться.
И почему-то слышу треск пузырьков над ухом.
Вижу, открывши окна, как там идёт торговля.
Солнце вновь выставляет всё зоревое богатство.
Нужно скорей собраться. Галстук свой приноровлю,
чтобы бежать в свой офис - пешкой в конторской роли.
Те пузырьки в стакане всё ещё пузырятся,
а дед мой мёртвый - на поле, вне рассудка и боли.
Владимир Ягличич Пень
Пень у ворот сиротлив и гол,
ждёт ходока с неблизких окраин.
Кто же тут сядет на царский престол,
раз не присутствует царь-хозяин ?
Только вернусь на село опять,
всё представляется эта картина:
сел, как привык, на пеньке размышлять
старый отец в ожидании сына.
Скажут: "Что ж дела себе не найдёшь ?"
Сядет с цыгаркой, умаявшись малость.
Он на больную хохлатку похож.
Знает, что дней ему мало осталось.
Боль его мучит. Не мучит ? Молчит.
Что с ним творится, не скажешь словами.
Глядя, хотелось мне плакать навзрыд.
Хоть посижу с ним, пока он с нами.
Жизнь завершилась. Настал конец.
Руки - пустые. Голос - дрожащий.
Снись мне, пожалуйста, милый отец !
Наши покойники ! Снитесь почаще...
Метки:
