Эудженио Монтале - Глас, достигнувший лысой вершин
Так как маршруты приняты, я привык
Придерживаться
Пути, который ведёт меня от козьего стада,
Туда, где человек тает восковой свечой,
Туда, где созерцание соцветий и тростникового плавня не успокоит сердце,
Веет кладбищенской кровью.
Вот что можно вылепить из того мрака,
Который держал Ты, Отче, составивший альманах,
Нам бы платок и шапку. Гудящая тревожность
Возвещает перед рассветом новость:
Грязные шахтёры из грузовых барж
Погружены наполовину на гладь чёрных вод.
Тень всюду следует за мной
Предупреждением к рытью могильной плиты,
К поминкам, к вспарыванию груди,
Морщинам на лбу. Зато у Скьяры
Горят глаза и колючие брови.
Бьокка из его детства…
Тени столько же весят, сколько и вы,
На похоронах солнечные иглы
Прокалывают день, а бабочки
На ослепительном острие
Трепетны и чувствительны.
Тени доверяют каждому и немеют,
Когда остаются без внутренней оболочки,
Без того слоя, что накопили за долгий срок.
(До чего же тяжёлый год для меня!) Хоть они бестелесны,
Но обмениваются многими фразами.
Я не слышу их окончаний: если бы было можно
Вновь обратиться в ту форму, в которой ты озарён
Своей самодостаточностью и вполне спокоен,
А другие страшатся и ужасаются
Лучины памяти, согревающей
После конца, давая твоим наследникам толчок к развитию.
- Я думал только о вас, я помнил
Обо всех вас. Но этой высокой скалы
Вы пробовали достичь? Нечто такое было.
Но отчего – то море, к которому я прикреплялся
Со своего берега ещё до наличия у меня крыльев,
Не просыхало. Я это помню.
Я храбрее их, и всё же они достигли лысой вершины,
В отличии от вас. Сама память
Не равна греху до той поры, пока явственна.
После
Высыпания на коже, слабости,
Действующих невпопад,
Дыхание дня
Смешивает призраков и живых,
Неохотно отклоняясь от заданного направления.
Мои жесты, моё бытие нарушаются,
Суживаются в точку, рушатся в провал,
Отдавая окружающим частицу памяти.
Вот и развёрнута взаимосвязь
Образов, слов, понятным становится смысл
Необитаемого вакуума теней,
Ждущих поры возвращения,
Сезон каракатиц. Мы обязательно встретимся вновь…
Придерживаться
Пути, который ведёт меня от козьего стада,
Туда, где человек тает восковой свечой,
Туда, где созерцание соцветий и тростникового плавня не успокоит сердце,
Веет кладбищенской кровью.
Вот что можно вылепить из того мрака,
Который держал Ты, Отче, составивший альманах,
Нам бы платок и шапку. Гудящая тревожность
Возвещает перед рассветом новость:
Грязные шахтёры из грузовых барж
Погружены наполовину на гладь чёрных вод.
Тень всюду следует за мной
Предупреждением к рытью могильной плиты,
К поминкам, к вспарыванию груди,
Морщинам на лбу. Зато у Скьяры
Горят глаза и колючие брови.
Бьокка из его детства…
Тени столько же весят, сколько и вы,
На похоронах солнечные иглы
Прокалывают день, а бабочки
На ослепительном острие
Трепетны и чувствительны.
Тени доверяют каждому и немеют,
Когда остаются без внутренней оболочки,
Без того слоя, что накопили за долгий срок.
(До чего же тяжёлый год для меня!) Хоть они бестелесны,
Но обмениваются многими фразами.
Я не слышу их окончаний: если бы было можно
Вновь обратиться в ту форму, в которой ты озарён
Своей самодостаточностью и вполне спокоен,
А другие страшатся и ужасаются
Лучины памяти, согревающей
После конца, давая твоим наследникам толчок к развитию.
- Я думал только о вас, я помнил
Обо всех вас. Но этой высокой скалы
Вы пробовали достичь? Нечто такое было.
Но отчего – то море, к которому я прикреплялся
Со своего берега ещё до наличия у меня крыльев,
Не просыхало. Я это помню.
Я храбрее их, и всё же они достигли лысой вершины,
В отличии от вас. Сама память
Не равна греху до той поры, пока явственна.
После
Высыпания на коже, слабости,
Действующих невпопад,
Дыхание дня
Смешивает призраков и живых,
Неохотно отклоняясь от заданного направления.
Мои жесты, моё бытие нарушаются,
Суживаются в точку, рушатся в провал,
Отдавая окружающим частицу памяти.
Вот и развёрнута взаимосвязь
Образов, слов, понятным становится смысл
Необитаемого вакуума теней,
Ждущих поры возвращения,
Сезон каракатиц. Мы обязательно встретимся вновь…
Метки: