Лiна Костенко. Чекаю дня, коли собi скажу

Я жду тот час, когда себе скажу:
Вот та строфа изящна до предела.
О, как тогда, должно быть, затужу!
Как захочу, чтоб вдруг она истлела.
Как испугаюсь: где теперь почин?!
Уже вершина, где мои дороги?
… Он старый был. Был старый. И почил.
Ему лизали руки эпилоги.
Во снах он видел камень с сотней жил.
Орган стенал смертельным сожаленьем.
Он Богом был и мир свой сотворил.
И отвернулся. Претило творенье.
Блуждали руки в окружных путях,
Тускнели фрески, глыбы упирались.
Те руки были в ранах и рубцах –
Они всю жизнь с камнями пререкались.
Есть небо. Нет всего лишь потолка.
Пошли дожди. В подмостках всё шаталось.
Толпа ждала неверного мазка.
И снова кисть сомненьем отягчалась.
А он едва держался над толпой.
Этруски, скифы, шквал насмешек едких.
И вдруг сорвался... Боль? Какая боль?
Он разлетелся в каменные щепки.
И вот лежит. И некому сложить
Его в одно в базилике на плитах…
Проснулся. Ничего и не болит.
Всё напрочь отнялось. Как пережиток.
Нажился он. И недругов нажил.
Достигнул лет без года девяноста.
Осилил жизнь, друзей всех пережил,
И умирал расстроенно и просто.
Свинцовость век… дорожка от слезы…
Безмерно жаль единственной утраты:
?В искусстве я постигнул лишь азы.
Одни азы! Как жалко умирать-то…?
Земля пером. Чудной был человек.
Выносливость на грани нереального.
Чтоб так искать, и всё ж за целый век –
Одни азы! – ни капли идеального.
Ты бесконечна, совесть мастеров,
Лети, тебе не страшно навигаций.
Был тяжкий час. Теперь любой готов
Поэтом и художником назваться.
Все гении.
На вечные весы
Кладут шедевры. Щедры по природе.
Тот, кто познал в искусстве лишь азы,
Был Микеланджело Буонаротти.


Чекаю дня, коли соб? скажу:
оця строфа, нарешт?, досконала.
О, як тод?, мабуть, я затужу!
? як захочу, щоб вона сконала.
? як злякаюсь: а куди ж тепер?!
Уже вершина, де ж мо? дороги?
...В?н був старий. Старий в?н був. Помер.
Йому лизали руки еп?логи.
Йому приснився жилавий гран?т.
Смертельна туга плакала органно,
В?н Богом був. ? в?н створив св?й св?т.
? одвернувся: все було погано.
Блукали руки десь на ман?вцях,
тьмян?ли фрески ? пручались брили.
Були т? руки в саднах ? в рубцях —
усе життя з кам?нням говорили.
Вже й небо ?. А стел? все нема.
П?шли дощ?. Хитались риштування.
Внизу ревла ? тюкала юрма.
Вагою пензля металися вагання.
А в?н боявся впасти на юрму.
См?ялись в спину ск?фи ? етруски.
? в?н з?рвавсь. Не боляче йому,
бо в?н розбився на кам?нн? друзки.
? ось лежить. Нема кому стули'ть
його в одне на плитах базил?ки...
Прокинувся. Н?чого не болить.
Все в?днялось. ? це уже нав?ки,
Нажився в?н. ? недруг?в нажив.
Було йому без року дев'яносто.
Життя стужив ? друз?в пережив,
? умирав зажурено ? просто.
Важк? пов?ки... стежечка сльози'…
? жаль безм?рний одн??? втрати:
“В мистецтв? я п?знав лише ази.
Лише ази! Як шкода умирати...”
Земля пером. Чудний був чолов?к.
Душа понад межею витривалост?.
Щоб так шукати, ? за ц?лий в?к —
лише ази! — н? грана досконалост?.

Ти, незглибима сов?сте майстр?в,
тоб? не страшно нав?гац?й Ле'ти!
Тяжкий був час. Тепер кого не стр?в, —
ус? митц?, художники й поети.
Вс? ген??.
На в?чн? терези
кладуть шедеври у сво?й щедрот?.
Той, хто п?знав в мистецтв? лиш ази,
був М?келанджело Буонаррот?.