Поэзия Ани Туккерман

Когда-то, в почти мифические теперь семидесятые годы прошлого века, к нам в дом случайно залетел из-за железного занавеса фээргэшный журнал, поразивший мое юное воображение яркостью красок и совершенством печати. На обложке была фотография города.
...Сумерки над площадью только-только начинают перетекать в вечернюю синюю мглу. Хмурые коричневатые башни из стекла и бетона с неодобрением взирают на дождливую морось. Мокрые мостовые (на них летящими шлейфами — световые следы незримых автомобилей: белые в одну сторону, рубиновые в другую). Мокрые тротуары (в них отражаются огни фонарей). Под мокрыми блестящими зонтами стоят бюргеры в ожидании (заблудившегося) трамвая.
Я без конца всматривалась в невероятно четкое фото — и уже различала легкий шелест дождя, шуршание невидимых шин, звуки незнакомой немецкой речи... И надо всем, пронизывая все — такое сладостное, неизбывное одиночество, такое соблазнительное отчуждение, такая очаровательная атомизация общества... Я уже почти чувствовала, как пальцы сжимают мокрую ручку зонтика, уже почти готова была ждать и ждать трамвая вместе с небольшой, вежливой толпой, где каждый — в своей стеклянной капле-капсуле... Что это был за город? Да какая разница!..
К чему я? А к тому, что вот это самое настроение, когда одиночество — уже стезя, но еще не проклятие, определяет для меня стихи Ани Туккерман. Хотя, вполне возможно, я ошибаюсь, и читатель найдет в ее текстах совсем иное.
...Мы познакомились с Аней в Международном Центре писателей и переводчиков на острове Родос, где она заканчивала свою очередную документальную книгу. На Родосе было холодно, ветрено и дождливо. Погода располагала к общению при закрытых дверях. Аня все больше благожелательно молчала. По-английски говорила медленно, быть может, именно потому слова ее обретали дополнительную весомость. Держалась очень скромно и как-то немножко отстраненно. Лишь однажды вспыхнула: в ходе застольной дискуссии мы, писатели из разных стран, вспомнили слова Ангелы Меркель о провале мультикультурной политики в Германии. ?Да она ж не знает ничего! Ей совсем не про то говорят... Не рассказывают ей, что на самом-то деле происходит! А я знаю столько примеров, когда турки и немцы живут мирно, вместе, и замечательно общаются, и вообще...? — но тут Аня спохватилась, оборвала себя и просто улыбнулась. Улыбка у нее очень хорошая — светящаяся. И впрямь — лучезарная.
Далеко не сразу она рассказала, что, хотя по ?основной специальности? прозаик, но иногда пишет стихи. Верлибры. Почему-то мне сразу подумалось, что стихи у Ани должны быть хорошие. Еле уговорила ее прислать подборку. А потом стала искать, кто бы это все перевел. Я же не знаю немецкого!..
И тут помог Интернет. И добрые люди. Замечательная поэтесса Лена Павлова посоветовала написать Александру Таташеву, поэту и переводчику, с которым она познакомилась через Стихиру. Таташев с готовностью согласился принять участие в авантюре. К тому времени Ирина Канышева (она переводит, в основном, с английского и французского, но для меня сделала немецкий эксклюзив) уже закончила подстрочник, так что я была в теме. Работа закипела. Мы с Таташевым спорили. Я редактировала. Мы опять спорили. На мои стенания (?Вот, непонятно, что хотел сказать тем словом автор, вещий с давних пор, — ведь трактовать эти строки можно и так и этак!..?) мудрый Таташев отвечал, что не всегда и не все надо прояснять в поэзии. И это истинная правда!
Правда и то, что стихи Туккерман не появились бы на страницах журнала без участия еще двух замечательных людей. Это, конечно же, несгибаемая Людмила Мережко, возглавляющая Литфонд, и удивительная гречанка Матина Чизмаркоу, железной рукой правящая ковчегом под названием ?Международный центр писателей и переводчиков?. Именно Литфонд отправил меня в мою большую греческую командировку. Именно Матина создавала режим наибольшего благоприятствования для интернационального экипажа литераторов.
Спасибо всем!


//?Зинзивер? 2011, №8(28)