Рассвет на улице Бурбонов Теннесси Уильямс

Он знал, что он скажет это. Но мог ли он в это поверить?
Он подумал о невинных рассветах на улице Бурбонов,
о залитом солнцем дворе,
о ручке двери в виде львиной головы...
Он подумал о том, что солнечный свет
не остается прежним после дождя;
о голубях и пьяницах - они появлялись навстречу
из-под одних и тех же каменных сводов,
чтоб шевелиться словно бы с удивленьем
под благословенными солнечными лучами.
Он подумал о высоком железном всаднике перед Кабильдо,
который галантно приподнимал шляпу
перед старыми проходимцами,
в то время, как туман с реки
медленно, крадучись наползал на него.
Он вспомнил сладковатый запах гнили
в Старом квартале,
похожий на предупреждение
о том, что он прежде узнал.
Он вспомнил о вере
и об ее постепенной потере
и о том,как вновь сложил из осколков
нечто подобное ей.
Но о, как закипела его кровь,
когда однажды, в ответ на нежданный зов из окна,
он остановился на обочине и впервые подумал:
"Любовь. Любовь. Любовь."
Он знал, что он скажет это. Но мог ли он в это поверить?
Он вспомнил об Ирен, чье тело продавалось
ночью за собором.
Картинки, похожие на выкрики, висели в публичных местах,
грубые, точно кулак, дробящий чужую улыбку.
Он вспомнил о моряке, который писал с борта судна,
нескладно, с огромной силой своего неуклюжего языка,
погибшем на танкере у побережья Флориды,
о скрытой, нерастраченной силе, которая сгорела в нефти.
Он вспомнил о богатых торговцах антиквариатом,
чьи столы из розового дерева сверкали,
словно кровь, под светом лампы.
Он вспомнил о своих друзьях,
он вспомнил о своих погибших товарищах,
обо всех, к кому он прикасался
и чье прикосновение прежде знал.
Он заплакал от воспоминаний.
Но когда он перестал плакать, он умылся,
он улыбнулся собственному отражению в зеркале,
готовясь сказать той, которую он ожидал:
"Любовь. Любовь. Любовь".
Но мог ли он в это поверить?