Антонио Нобре. На дороге в Бейру

Прошло шесть месяцев, как здесь я, на чужбине,
Живу один, а ты… в родных горах, в ложбине
Осталась, добрая моя, вздыхая и грустя,
Старушка славная! Ведь ты была – дитя.
И здесь, во Франции, во тьме, в часы ночные
Я видел столько раз твои черты родные:
Заходишь в комнату тихонько в тишине,
И мёртвая, опять тревожась обо мне?
Когда могильщик спит, тайком ты из могилы
Встаёшь, о Доброта, Душа великой силы,
Издалека идёшь, и видно, по звездам
Тебя в ночи ведёт Господь, Отец наш, Сам…
Маран прошла уже, там нынче полнолунье,
Испания в ночи – смуглянка и колдунья,
Ты спросишь пастуха со стадом, там, у вод,
Где только лунный свет и звёздный небосвод,
Как Францию найти, а он тебе ответит:
?Смотри, моя звезда тебе в пути посветит…?
И думает, душой витая в вещих снах:
?Мадонна, нищенка иль призрак, лунный прах??
Идёшь с улыбкою… Чешуйчаты, как змеи,
Остались позади, чернея Пиренеи,
Где нетерпение стремит людской поток
В курьерских поездах на север, юг, восток…
Приходишь!
……………..Сыплется земля твоей могилы
На деревянный пол. О, этот звук унылый!
В одежде спрятана, в тончайшем полотне,
Могила шла с тобой без устали ко мне.
Опора страждущих! Помилуй грешных, Боже,
Как странно жребии у нас с тобой похожи:
Ведь с Родины своей, Господь её храни,
Ушли мы странствовать в одни и те же дни:
Ты боль свою в гробу, как в сундуке укрыла,
Мою ж со мной - несла морской стихии сила:
По океану плыл, где грозный вал бурлит,
А под водой – всегда покой могильных плит.
Но жизнь – лишь день один, каприз, игра узора…
Увидимся мы вновь… я знаю, очень скоро!
И в мире том, ином, хочу тебе служить,
Святая Доброта….

……………………..Как страшно должен стыть
Твой дом подземный: льда он, видно, холоднее,
Чтоб тело в целости твоё хранить вернее.
И о могиле мне старик сказал, смирен:
Не пахнет смертью там, не тронул тела тлен…
Святая! Как я мог тебя одну оставить
Средь сов – им только мрак полночный, жуткий славить,
Одну, и в холоде… Мой Бог! ты лишена
Той дружеской руки, что так тебе нужна:
Чтобы могла тебя укутать в одеяло,
Чтоб молоко тебе согретое давала
Впускала светлые рассветные лучи,
Лампадку теплила, как оберег в ночи,
И голос не звучит у той плиты холодной,
В тревоге искренней, в печали безысходной,
Не спросит: чем помочь? спокойно ль нынче спать?
Бедняжка милая! Моя вторая мать!

Чу! Колокол звонит: то в сердце стон печали.

И в одиночестве застылом зазвучали
Воспоминания, мечты - летучий прах…
Ах, мавританочка – Коимбра, где ты, ах!
Дом золотой, где вдоль тропы цветёт татарник,
И песней соловьёв заполонён кустарник.
Твой это дом, и ты, сидящей у окна,
С улыбкой доброю своею мне видна.
Твой взгляд тревожный сквозь кустарника чащобу,
Следящий, как с утра спешил я на учёбу,
Чтоб дворик проходя, тишайший дворик ваш,
Как раз не угодил под чей-то экипаж.
Я вижу спаленку мою, всех комнат выше,
Воркуют голуби над ней, на самой крыше,
Часы, не торопясь, бьют глухо надо мной,
Как будто за стеной хрипит во сне больной.
И вижу я тебя январскими ночами:
При свете лампы шьёшь, порой же – со свечами.
И вижу я, твой сын, на ощупь он бредёт:
Тот взгляд невидящий, бровей крутой разлёт:
Прикрытый веками, как он сияет чисто
В очах у горлицы – цвет нежный аметиста.
Эмилио любим, с тобой тепло ему,
Да, этой горлице вольно в твоём дому.
И вижу девочку-дитя я меж родными,
Чьё, нежного цветка, так мелодично имя,
Чьё имя, как твоё. Всё вижу, как вчера…
В пунцовом платье Мак идёт среди двора,
О, Маргарет, краса, цветущий алый мак!
Господь, позволь же мне её запомнить так!
И вижу взгляд, твой взгляд, о, свет благословенный,
Когда из церкви ты вернёшься от новены.
Под похоронный звон, под звон колоколов
Читаешь жития святых и часослов.
Привет студенческий - он для твоей кареты:
Плащи распахнуты, поклон, в руках – береты…
И вижу: Руй с тобой, твой сын – артиллерист,
И взгляд твой любящий - весь день слезой искрист.
И вижу я гвоздик благоуханных ноты:
По ним тебе играть мазурку и гавоты.
И вижу гнёзда: их надёжно дом хранит,
Там ласточки живут, весёлый клич звенит.
И вижу пруд, воды лазурно-чисты очи,
Лягушек жалобы, что изливают ночи,
И вижу рощи, где толпится беднота:
Ты смоквы всем даёшь, чтоб славили Христа.
И слышу экипаж звенит ночной, почтовый,
И вижу: стол накрыт в украшенной столовой.
И вижу я тебя: ты во главе стола,
Такая же, какой ты в эти дни была.
В глухом чепце, черты твои так величавы!
А локоны, как снег, они белы, кудрявы.
(На кладбище пойти -хоть прядку срежу я!)
И вижу Вашку, он серьёзен, грусть тая.
Благословенный дом!...

……………………………Оставь, себя не мучай.

Ведь в мире всё пройдёт, уйдёт с водой текучей,
И всё останется, и миру нет конца,
И бесконечна жизнь по замыслу Творца.
Всё вижу я окно, где ты стоишь– всё та же,
(Но не секрет, что дом давно готов к продаже.)
И Вашку тот же, грусть его из прежних дней,
(Но, с кладбища придя, глядит ещё грустней.)
И вижу спаленку, она осталась прежней
(Но помнится она мне всё же белоснежней).
Всё цело: и окно, и белый парапет,
(Но я не тороплюсь теперь на факультет).
И в зале стол стоит, как встарь, красивый, длинный
(Но скатертью он не накрыт уже старинной.)
На патине часов луч солнца не погас
(Но стрелки спят: на них один и тот же час.)
И в лампе масло, и она глядится чинно,
(Но свет её погас навек с твоей кончиной.)
И дилижанс опять пройдёт, в тиши звеня
(Но не тебе смотреть на спорый бег коня.)
Пройдут студенты вновь: в них блеск огня и пыла
(Но нет, не распахнут они плащей, как было.)
И от новен идёт толпа людей других
(Тебя не вижу: нет уже тебя меж них).
И ласточки птенцов опять выводят вскоре
(Но трижды совершён их перелёт за море.)
И погребальный звон в церквах по вечерам,
(Но ты молиться не пойдёшь уже во храм).
Смоковницы твои, как встарь, близки к жилищам
(Но смоквы уж не ты теперь даруешь нищим.)
Руй в форме воинской, ткань та же, не бледней
(Но знак отличия теперь иной на ней).
Лягушки всё кричат о боли, что есть мочи
(Но ты не слышишь их из мрака Вечной Ночи)
Эмильо скорбь унял и горе превозмог
(Но взгляд лучистый строг и очень одинок.)
Ещё гвоздики здесь в саду посеял кто-то
(Другие ноты, не подходят для гавота).
Ещё я слышу плеск – рыдания пруда
(Но замутилась в нём с тех давних дней вода.)
И Маргарет ещё – цветок, отрада взора
(Но прежний алый Мак, увы… уже сеньора.)
Всё рдеют маки, всё дрожат в росе листы
(Но нет старушки, что польёт в саду цветы.)
И ты, моя душа, ещё Долина боли
(Но лилиям не цвесть уже в моей юдоли.)
Светает, я живу… (Но ты – уже мертва!)
Пройдя, пребудет всё…

……………………………..........Века летит листва…


Париж, 1891.