Mazeppa. Джордж Гордон Байрон

I

Полтавской битвы страшный день.
С удачей распростился швед.
Смерть распростёрла свою сень
Над армией, которой нет.
Фортуна - ветреная тварь,
Не всяк лицо её узрит.
С победой ныне русский царь.
Москва ликует, враг разбит
До дня, когда утихнет смех,
До года памятнее всех,
Который ввергнет в мрачный сон,
Покорный магии имён,
Одних в позор, других в порок
И всех в подобный грому шок.

II


По перелескам, будто тать,
Теперь учился Карл летать.
День, ночь, скорей долой домой
В своей крови, крови чужой.
Чтоб он летел во весь опор,
Ни слова не сказав в укор,
Полки дрались, спасенья для
Уже почти не короля.
Конь от безумной скачки пал,
И своего слуга отдал.
Только и он невдалеке
В бурливой утонул реке.
И снова лес, опять река.
Погоня всё еще близка.
Кругом огни, повсюду враг.
Карл сполз в обрывистый овраг.
И ради этого он жил,
Чтоб здесь без славы и без сил
Он, покорявший города,
Безвестно сгинул навсегда?
Болят и ноги, и спина,
А ночь темна и холодна,
Но дрожь в крови ведёт вперед,
Уснуть, забыться не даёт,
Чтоб в унижении своём
Он оставался королём.
И боль, и горечь этих дней
Карл воле подчинил своей.
И плоть смирилась до зари,
Как прежде страны и цари.

III

Стал круг вождей предельно мал;
Здесь каждый - рыцарь, каждый - лев,
Его безжалостно сужал
Разгрома ход. На дёрн присев,
Пресыщенные бурным днём,
Молились собственной звезде.
В одной упряжке с королём,
Как братья по одной беде.
Один из недругов Москвы,
Кто взбил подушку из листвы
В ту ночь, Мазепа - до седин
Всей Украины властелин.
И несмотря на кровь из ран,
Коня почистил атаман,
Погладил гриву и бока,
Подпругу отпустил слегка
И проследил за тем, как ест
Траву, растущую окрест,
И не мешает ли роса
Кусты щипать, взамен овса.
Казачий конь иных сильней,
Он без постели и яслей,
Послушно всадника вперёд
Несёт, пока не упадёт.
Лохматый быстрый сын степей,
Он всех хозяину верней;
Услышав глас, бежит на зов
И чует за пятьсот шагов
Средь многих прочих. И во тьме
Без звёзд, укрытых в вышине,
Когда закат убил восход,
Он за вождём своим идёт.

IV

Лишь после расстегнул камзол,
Копью позицию нашёл,
Чтоб под усталою рукой
Всегда было готово в бой.
Проверил порох. Не промок.
Проверил кремневый замок.
Поправил шашку на боку,
Ещё послужит казаку.
Затем почтенный и седой
Снял сак с нехитрою едой,
И каждому, кто рядом был,
Кусок, от сердца, предложил.
С таким достоинством при том,
Как на приёме мажордом.
И Карл в момент тоски и бед
Берёт свой нищенский обед
И, видя этот важный вид,
Друзьям со смехом говорит:
"Из всех, кто здесь сейчас со мной,
Кто крепок сердцем и рукой,
На марше, в схватке кто умел,
Не сделал, молча, больше дел,
Чем ты, Мазепа! Мир честной
Не видел парочки такой,
Чтоб седока конь почитал,
Как Александра Буцефал.
С ним славу скифскую деля,
Нёс через реки и поля".
"Не по добру прошёл, при том,
Я свой урок езды верхом".
Карл встал: "И это молвит тот,
Кто уж достиг таких высот".
И был ответ:" Длинны пути,
Что предстоит ещё пройти.
Ведь не отстанут, по всему,
Враги, что десять к одному.
Мы с облегчением вздохнём
Теперь лишь только за Днепром.
Усталым членам отдых дай,
А я готовлюсь охранять
Весь твой отряд". " Нет, обещай" -
Сказал монарх - " мне рассказать
Свою историю. Она
Дополнит дар - возможность сна.
Ведь больше, чем забвенья час,
Нужна надежда нам сейчас".
" Чтоб Вас потешить, был бы рад
Я годы отмотать назад.
Весной двадцатой, помню, сир,
Да...Королём был Казимир.
Шесть лет по молодости, ах,
Провёл я у него в пажах.
Он был умён и горд, не вру,
Но, то что Вам не по нутру,
Он войн не вёл, чтобы не взять
Того, что можно потерять.
Дебаты в Сейме каждый год
Правленья оживляли ход.
Но вот досадовал он сам,
Любимец муз, любимец дам,
На их коварство. Дескать, ну,
Он предпочёл бы им войну.
Но заведёт вельможный пан
Или прочтёт какой роман,
Как задаёт роскошный бал.
Народ к воротам припадал,
Дабы узреть чудесный двор
И дам, приехавших на сбор.
Он Соломоном себя мнил.
Поэты пели, лишь один,
Лишённый пенсии, со зла
Сатиру написал. Была
Там смесь галантов и шутов,
Где каждый рифмовать готов.
И я смешил стихами мир
Под псевдонимом: "Горький Тир".
Меж них один вельможа был,
Граф, выше всех возможных шляхт.
Он первым после Бога слыл,
Гордец, что описать нет сил,
Хозяин среброносных шахт.
Уж до того он был почтен,
Что впору королям рыдать.
Земли имел огромный лен,
А в родословной сто колен.
И предков столь достойно чтил
Так, что себе он не забыл
Все их заслуги приписать.
Его моложе лет на тридцать,
Другого мнения жена.
Уставши от замашек принца,
И страхами иссушена,
С восторженной слезой она
Юнцов варшавских взгляды ловит
И уж давно себя готовит,
Мечтая о большой любови,
К случайной встрече. Этом чуде,
Что в хладных дамах нежность будит,
Их словно титул украшает,
Как верный ключ к воротам рая.
Но, почему-то, меж друзей
Они не любят хвастать ей.

V

Я очень был красив тогда.
Скажу Вам с высоты седин,
Что в мои лучшие года
Не много бы нашлось мужчин
Из круга знатности одной,
Кто мог соперничать со мной.
Я наделён был силой льва.
Лицо, не то, что ныне, а
Как бархат гладкое. Дела,
Война смогли перепахать
Черты прекрасного чела,
Что я и вынужден признать.
Теперь испытываю стыд,
Когда припомню прежний вид.
Да, возраст мой, увы и ах,
Так много поменял в чертах.
Но не затронул он весьма
Ни сил, ни воли, ни ума,
Иначе, разве б я залез
Вести рассказ в суровый лес
Под черным куполом небес?!
Продолжу я. Терезы взор
И форм её прелестный вид
Поныне предо мной стоит.
Плутовка - память до сих пор
Свежа, и у меня нет слов,
Чтоб описать свою любовь.
Ах, глаз её косой разрез,
Доставшийся от турок ей,
Смешеньем с польскою кровей.
Чернее темноты небес,
Дарили нежный мягкий свет,
Которого желанней нет,
Её глаза. А томный взгляд?!
Я был в нём растворяться рад.
Любовь сравнима лишь с костром;
Святые, что сгорали в нём,
Взгляд направляли в облака,
Как будто смерть была сладка.
Её чело, как озерко
Прозрачное совсем, смотри,
Без плеска волн и так легко,
Как будто солнце там - внутри.
А губы, щёки...Продолжать?
Любил тогда, люблю сейчас.
Мне от любви не убежать
Ни в горе, ни в болезни час.
Жизнь утекает, как вода,
Но посещают иногда
Фантомы прошлого. И тут
Они к себе меня зовут.

VI

При встрече мы вздохнули в лад.
Она молчала, как молчат,
Когда и знаки и тона
Лишь вам ясны, но не видна
Желанья искра никому,
Что бьёт из сердца по уму,
И формирует странный ток.
Он непонятен и глубок
И вяжет крепче всех цепей,
Помимо воли двух людей,
Передавая, только тронь,
Всепоглощающий огонь.
Так вот. Ходил, смотрел, вздыхал
И всё ж дистанцию держал.
Лишь будучи представлен ей,
Мог безопасно меж гостей
К ней подойти. Хотелось мне
Поговорить наедине,
Но я тянул. Подспудный страх
Её внимание привлечь
Жёг, оставляя на губах
Давно заученную речь.
Тогда модна была игра,
Название забыл с тех пор.
Да только с ночи до утра
В неё играл весь польский двор.
Глупейшая, могу сказать.
Я был всегда готов играть.
Не ради выигрыша, отнюдь,
А потому, что мог успеть
Услышать и О! лицезреть,
Ту, что в мою ворвалась грудь.
При ней как страж стоял, точь-в-точь.
(И нашим бы всмотреться в ночь).
Глазам поверить не могу;
Она задумчива, ей нет
До поражений и побед
И дела. Угнетённый вид,
Но за столом весь день сидит,
Как будто привязь не даёт
Ей с места встать, иль карта прёт.
Мысль родилась в моём мозгу,
Как молнии безумный взрыв.
Я чуял в воздухе позыв:
Небезнадёжен мой порыв.
Тогда слова я стал лепить,
Своё стеснение забыв,
Корявые, каким им быть.
Но слушала, и без стыда.
Услышит вновь, кто слушал раз.
Ведь и она не изо льда,
А безучастность - не отказ.

VII

И я любил, и был любим.
О, сир, я слышал иногда,
Что эта слабость Вам чужда.
Вы склонны к радостям иным.
Но чувства вовсе не смешны,
Не все ведь править рождены,
И управляют лишь собой,
А не народом и страной.
Я - тоже князь, точнее, был,
С правами, как у всех вождей,
Послать на смерть своих людей,
Но умерять любовный пыл
Я не умел, и вот итог:
Я вновь любил, и был любим.
Воистину, счастливый рок,
Да боль приходит вместе с ним.
Мы тайно встретились. Пожар
Ворвался в дамский будуар.
То страсти был волшебный дар.
И день, и ночь, весь мир погас,
Был лишь безумный этот час.
Случалось многое потом,
Такого не было. Готов
Отдать я гетманство без слов,
Чтобы ещё раз стать пажом.
Счастливцем, что владел при том
Горячим сердцем и мечом,
И не желал богатств иных,
Чем сила, молодость и стих.
Мы тайно виделись. Дурак
Сказал бы, вдвое слаще так.
Я жизни бы не пожалел,
Чтобы своей её назвать,
Но Бог послал другой удел.
Мне оставалось лишь мечтать
О наших встречах воровских.

VIII

Любовь притягивает взгляд.
Так вышло с нами. Сатана;
Его ли в той беде вина?
Он покрывал, наверно, нас.
Скорей святоша записной,
Что в чванном ханжестве погряз,
Дал волю желчи разливной;
И соглядатаев отряд
Схватил нас в спальне в час ночной.
Граф брызгал злобною слюной;
Я - безоружен. В латах будь
От самых пяток и по грудь,
Что сделал бы? Их большинство.
Здесь графский замок, а не свет,
Друзей вблизи ни одного.
Смогу ли встретить я рассвет?
Уверен был, мой час настал;
Отсюда не уйти живым.
Молитвы деве посылал
И всем, известным мне, святым.
Согнув в поклоне до земли,
Меня к воротам волокли.
Тереза; что с ней? Вот беда,
Нас разлучили навсегда.
Разгневан был и в чём - то прав
В ту ночь высокородный граф.
Причина же совсем не та,
Что думал я, вводила в дрожь
Сего гиганта средь вельмож:
Его потомства чистота.
Не мог позволить он себе
Пятна на родовом гербе.
Чтоб золотой побег его
На древнем древе не зачах
И первым был в чужих глазах.
В моих так более всего.
Как так, с пажом! Ну с королём
Он примирился бы. Но злость
На связь с юнцом-пажом
Мне б описать не удалось.

IX

" Коня сюда!" Приводят вмиг.
То был красавец меж коней -
Татарских злых степных кровей
И быстр, как мысль. Но он был дик,
Как дикий зверь, мой знак беды,
И необъезжен. Полон сил.
Ни шпор не знал он, ни узды
С минуты той, как пойман был.
Напрасно бился он, ретив,
Храпя и гриву распустив.
Весь в пене, на людей взбешён,
Ко мне скакун был подведён.
Меня к нему на спину вдруг
Забросили десятки рук
И привязали к ней ремнём.
Взметнулась плеть, и мы с конём
Рванули вскачь, быстрей, чем гром.

Х

Прочь! Прочь! Уже дыханье вон.
Не вижу, где же мчится он.
В день, вроде, переходит ночь,
И в пене конь. Всё прочь и прочь.
В ушах стоял один лишь звук
С тех пор, как вырвался из рук
Своих врагов. Их жуткий смех
Мне в след нёс ветер без помех;
Самодовольный смех зевак.
Глаза поднял я к небесам
И резко тот ремень сорвал,
Что шею к гриве приковал,
И, извиваясь, как червяк,
Всё слал проклятья палачам,
Да только стук копыт коня
Усердно заглушал меня;
Но он не помешал решить
За оскорбленье отомстить.
И месть свершилась в свой черёд.
Уж не увидишь тех ворот,
Моста, решётки опускной,
Стен не осталось ни одной,
Ни рва, ни вала, ни камней.
Трава, да небольшой бочаг
На месте, где дымил очаг,
Дожили там до наших дней.
А крепость, вспомнят ли о ней?!
Я видел, как огонь жуёт
Её зубцов узор резной.
Как плавится свинец в огне,
И кровля корчится звеня,
Спуская моего коня,
Не думали об этом дне
Мои обидчики. Что я,
Вернувшись из небытия,
Заставлю вспомнить обо мне.
Я десять тысяч скакунов
Пригнал, чтоб отблагодарить
Этих жестоких шутников
За скачки, что не мог забыть.
Мне конский пот пришлось испить,
Чтоб изощрённо отомстить.
Я позже убедился сам:
Найдутся силы и пути.
Всё, что должно произойти
Расставит время по местам.
Коль кто-то ночи напролёт
Жестокой мести сеть плетёт.

XI

Прочь, прочь. Летим во весь опор
На крыльях ветра. Он и я.
От человечьего жилья,
Как одинокий метеор,
Когда ночная пелена
Стожарами освещена.
Ни деревень, ни городов.
Вокруг простор пустых долин,
Да очертания лесов,
Да камни голые руин
Тех крепостей, что в старину
Вели с татарами войну.
Нет ни жилья, ни огонька.
В тот год турецкие войска
Прошли там. Лопухи взросли
Из окровавленной земли.
Тускла, сера стояла ночь,
Дышал с ворчаньем ветерок.
Я вздохом отвечать не мог.
Мы молча мчались прочь и прочь,
И помолиться уж не в мочь.
Лишь тёк холодный пот сполна
Ручьём на гриву скакуна;
А страх и ярость жеребца
Вперёд несли нас без конца.
Со временем, я думал, ведь
Он всё же должен ослабеть.
Только привязанный седок
В нём злость такую вызвал вдруг,
Какую шпор удар не смог.
И каждый крохотный толчок
Моих затекших рук и ног
Будили ярость и испуг.
Я говорить пытался вслух,
Был голос непривычно глух,
Но конь мой взвился на дыбы,
Как от грохочущей трубы.
Натёрли тело в кровь ремни
И стали мокрыми они,
А жажда - худшая из кар,
Зажгла на языке пожар.

XII

Лес приближался. Уж видна
Его зелёная стена.
Столетние деревья в ряд -
При урагане устоят.
Когда его лихая мощь
Дотянется до наших рощ.
Стволы огромной высоты
Стояли редко, но кусты;
Их ветви с пышною листвой,
Готовой к смене годовой,
Сплелись вкруг них ещё с весны,
Теперь безжизненно красны.
Казалось, будто на кустах
Вся кровь, которую в боях
Пролили жертвы, что зимой
Тверды до степени такой,
Когда и ворон вечный лёд
С их лиц уже не исклюёт.
В подлеске пролегал наш путь.
Стоял орешник там и тут,
Дубы гигантские, сосна,
Но вдалеке, велик Господь,
И так удачно для меня,
Что ветви не терзали плоть,
Давая силы побороть
Боль ран. И холод был мне в масть.
Ремни не позволяли пасть.
Стрелой сквозь лес, и был таков.
От сучьев, листьев и волков.
Я ночью их услышал вой
И шум дыханья за спиной,
Что будит ненависть собак
И блеск в охотничьих глазах.
Они гнались за мной всю ночь
И утром не бежали прочь,
А шли открыто, на виду,
Пророча новую беду,
На расстоянии прыжка.
Уж больно цель была легка.
Эх, мне бы меч или копьё,
Чтоб встретить злобное зверьё.
Пусть умереть, я был готов,
Но в битве, взяв с собой врагов.
В начале гонки, что скрывать,
Я думал, нас им не догнать,
Но показалось, конь без сил.
Напрасно! Так же свеж, как был.
Он серной скачет, не сдаёт;
Быстрей и снег не упадёт,
Засыпав путника в горах
От двери дома в двух шагах
Слепящим вихрем; по камням
Неутомим и дик, и прям,
Взбешённый, через лес летя,
Словно капризное дитя
В обиде. Всё стремясь разнесть,
Как дама, чья задета честь.

XIII

Уж за спиной лесная сень.
Морозен был июньский день.
То мёрзла в венах кровь, простыв,
Мученьем дух мой укрепив.
Я был тогда совсем иным:
Холодным, дерзким, заводным.
Мог чувствам волю дать стремглав,
Последствия не просчитав.
Так вот, и злость, и боль, и жуть,
Страданья, что принёс мой путь,
Простуда, голод, жажда, стыд
Меняли нрав, оставив вид,
Огонь и хлад перемешав
В крови моей, родили сплав.
Гремучий сплав, какой знаком
Только змее перед прыжком.
Что странного, что тело вдруг
Мне изменило. Сделав круг,
Земля взметнулась к небесам.
И не взлетел за ней я сам,
Благодаря тугим ремням.
В висках стучало, в горле муть,
А сердце разрывало грудь.
Стволы быстрее колеса
Крутились, с ними небеса.
И звёзды сыпались из глаз
Слепых. Кто умер раз,
Навряд ли был чем я мертвей.
Измучен скачкою своей,
Я провалился в темноту,
И, как итог, уже не мог
Вернуть всем чувствам остроту.
Как в бурном море утлый чёлн
Под натиском могучих волн,
Что норовят и в небо взмыть
И, в то же время, в бездну смыть.
Жизнь, как свеча, сгорала в прах
Мерцаньем в сомкнутых очах.
Кончалась скорбная юдоль.
И вдруг ко мне вернулась боль.
За то, что я остался жить,
Её должно благодарить,
Но снова повторить, уволь.
Придётся много испытать,
Прежде чем снова пылью стать;
Но встретиться готов, при том,
С погибелью к лицу лицом.

XIV

Окоченевший, будто лёд,
С кружащеюся головой,
Где я? Куда меня несёт?
И снова боль, и сердца стук.
Так значит, я ещё живой?!
Вот потекла по жилам кровь,
В ушах противный резкий звук,
Вернулся в сердце трепет вновь.
Я вижу! Мутно, но светло,
Как будто бы через стекло.
Волна, ещё, они везде,
И звёздный отблеск на воде.
То был не сон: конь, зол и дик,
Плыл через реку напрямик.
Её чудовищный поток
Катил вперёд, силён, широк.
И на стремнине мы вдвоём
И в заводь вряд ли попадём.
Прервал мой транс воды разлив
И даже дал немного сил
Замёрзшим членам. А потом
Я к скакуна приник спине,
Что путь торил в речной волне.
В борьбу всю прыть свою вложив,
Не сдался он и победил -
На берег вырвался рывком.
Остались сзади ночь и мрак,
Но впереди тоска и страх.
И днём, и даже в редком сне
Одна лишь боль жила во мне.
Я не считал часов, устал,
А может вовсе не дышал.

XV

Стал тих и вял наш долгий гон.
Где сила, гордый дикий вид?
Скакун предельно утомлён.
И пеной весь покрыт
Усталый укрощённый зверь.
Младенец справится теперь,
Но мне то, что с того.
Я связан и почти без сил,
И плюсов я не уловил
В покорности его.
Но попытался разорвать
Ремни гнетущие опять,
Напрасно, как всегда.
Лишь руки повредил себе
В пустой бессмысленной борьбе.
И снова боль. Беда.
Забега недалёк предел,
А цели я не углядел.
Уже край неба заалел.
Как медленно, Бог мой.
Казалось, трепетный восход
В день никогда не перейдёт,
И хмарь седую не пробьёт
Луч солнца золотой.
Но вот пошёл багрянец в рост,
Затмив сиянье дальних звёзд.
И залил все поля окрест
Его горячий дивный блеск.

XVII

Взошло светило, дымки нет.
Вокруг меня безлюдный свет,
В котором я один опять.
Что толку преодолевать
Равнины, реки, лес? Когда
Кругом ни звука, ни следа,
Ни отпечатка от копыт
На почве, что росой блестит.
И воздух нем. Сюда
Не доносился птичий гам,
Жужжанье пчёл, что по утрам
Нас будят, над травой кружа.
Вот задыхаясь и дрожа,
Конь более не смог идти,
А мы одни, совсем одни.
Да только вдалеке я вдруг
Неясно слышу ржанья звук.
Там что-то в ельнике шуршит,
Иль ветер ветки шевелит?
Но нет. Напрягся мой скакун.
Вдали от всех мирских дорог
Коней бесчисленный табун.
Хотел я крикнуть, но не смог.
Они неслись навстречу мне,
Но хоть бы всадник на спине,
Узды ни на одном коне.
Хвостов и грив река текла,
Раздуты ноздри, как крыла.
Их ртов не рвали удила,
В копытах не было подков,
Стек не касался их боков.
Их сотни диких, как стена,
Как океанская волна
Тяжёлым шагом прут.
И их почуяв, мой рысак
Все крохи сил собрал в кулак,
Взметнулся на дыбы и так
Заржал в последний раз. Засим
Вдруг вздрогнул и упал.
Дыханья нет и недвижим
Похолодевший, как металл.
Здесь наш окончен путь.
Табун стоял и наблюдал
Мозоли рваные коня
И связанного с ним меня,
Ловя носами ветерок.
Вперёд скачок, назад прыжок.
То резко обступая вкруг,
То дальше отбегая вдруг.
Их вёл вожак, горд, как монарх.
Большого рода патриарх.
Огромный, сильный, вороной,
Без точки белой на груди.
Пофыркали, поржали и
Умчались в лес. Отдал приказ
Инстинкт: прочь с человечьих глаз.
А я остался и со мной
Окоченевший труп коня,
Сложивший ноги на меня.
Безмерный груз сдавил мне грудь,
А я, не в силах отряхнуть
Его с себя, лежал живой
Ещё мертвей, чем он.
Над беззащитной головой
Потёк часов унылый стон.
Зачем очнулся я опять?
Чтобы безмолвно наблюдать,
Как протянулся из-за туч
Ко мне последний солнца луч?
Уверен был, надежды нет,
Со мной прощался этот свет.
Остыло уж тепло в руках,
Развеялся предсмертный страх.
Уж благом я, в упадке сил,
Её приход определил.
И перестал судьбу свою
Воспринимать, как западню,
Что должно избегать.
Подчас, желанна и легка,
От своего придёт клинка.
Небытием поможет вдруг
От всех невыразимых мук
Вам избавленье дать.
Что странно, дети наслаждений,
Балов, пирушек, развлечений,
Стихов, любовных приключений
Спокойней смерть зовут, чем те,
Кто век свой прожил в нищете.
Тому, кто пробовал одну
Лишь красоту и новизну,
О чём мечтать, чего хотеть?
О будущем(в котором ждёт
Всё тех же лиц круговорот,
А нервы слабые не в счёт)
Не стоит сожалеть.
Бедняк надеждою живёт,
Что бедствий череда пройдёт.
Лелеет он надежду ту,
А смерть срубает на лету
Его заветную мечту
О том, что вдруг настанет рай -
Тоске и униженьям край.
И завтра - светлый день, когда
В расчёт за прошлые года,
Придёт, полно плодов и роз,
За реки выплаканных слёз,
За боль, изведанную всласть,
Даст неожиданную власть.
Так неужели ж день такой
В могиле встретит он глухой?

XVIII

Закат послало солнце дню.
Давно уж мрак в моих глазах.
Лежу, привязанный к коню,
Готовый превратиться в прах;
Апатия убила страх.
Последний взгляд, совсем без сил,
Я бросил на привычный мир.
Там ворон в воздухе парил
И смерть мою он торопил,
Чтоб свой затеять пир.
Взлетит и сядет, скосит глаз,
Всё ближе, ближе каждый раз.
Опять взлетел, закат черня,
И сел уже вблизи меня.
Я бил, но сил не рассчитал.
Но, видимо, моя рука,
Поднявшая волну песка,
Да хрип, что издавал мой рот,
А кто-то голосом зовёт;
Его подальше отогнал.
И стал смотреть последний сон,
А в нём одна звезда меж туч
Дарила мне волшебный луч.
Сквозь веки пробивался он,
И был холодным и густым;
То делая меня живым,
То возвращая смерти гладь.
Но вот короткий вдох опять
И лёгкий трепет с ним.
Пронзает сердце холод льда,
А искры мозг сожгли до дна.
Удушье, боль, везде она,
И вздох, и пустота.

XIX

Очнулся. Где я? Вижу ли
Склонённый человечий лик?
Над головою потолок?
Постель, удобная для ног?
Быть может, камере я рад,
Быть может смерть таит тот взгляд,
Что смотрит нежно на меня?
Зажмурился, чтоб скрыть испуг.
Ведь ужас прожитого дня
Не мог исчезнуть вдруг.
Светловолоса и мила,
За мной следила из угла
Девица. Взгляд её несмел,
Придя в себя, я и узрел.
Так сколько же, пока я спал,
Сидел здесь мой прекрасный страж,
Лелея любопытства раж?
А я смотрел и сознавал,
Что это не мираж.
Я жив, и перспективы нет,
Зверям достаться на обед.
И, зацепившись взглядом за
Мои открытые глаза,
Казачка улыбнулась. Я
Заговорил, но тишь окрест.
Она к губам прижала перст,
Мне этим ясно говоря,
Чтоб я молчание хранил,
Покуда не достанет сил
Сказать. Мне руку подала,
Подушку взбила, от стола
К двери на цыпочках прошла,
Чуть приоткрыла, шепчет. Был
Мне самый голос сладок. Ах,
Я слышал музыку в шагах.
Ответа я не уловил.
Выходит, вроде. Шаг назад.
Опять заботы полный взгляд,
Как новый знак, не бойся, спи.
Здесь все друзья, все близко тут,
По зову сразу прибегут.
Вернусь, немного потерпи.
Она ушла, и в этом сне
Так стало одиноко мне.
Затем пришли отец и мать,
Затем...Не буду утомлять
Рассказом, хоть всегда готов,
Как я гостил у казаков.
Они без чувств меня нашли
Перенесли в ближайший дом,
И снова жизнь во мне зажгли.
И вот, владыкой их земли
Я стал. А тот безумный гном,
Что ярость грел свою вдали;
Чтоб за обиду наказать,
Прогнав меня нагим. Так он
Мой путь сквозь тернии на трон,
Скажите, мог предугадать?
Друзья, не будем унывать!
Теперь, надеюсь, за Днепром
Коней пастись своих пошлём.
И никогда, сказать я вправе,
Так не стремился к переправе,
Как завтра эту буду ждать.
Спокойной ночи, господа".
Под дубом гетман лёг. Увы,
На ворох собранной травы -
Постель, готовую всегда.
Привычный к жизни боевой,
Он там, где мрак застал ночной,
Глаза усталые смыкал.
Вот только Карл сумел забыть
За сказку отблагодарить.
Он уже больше часа спал.

THE END