Александр Чак - Рига. Ночь

(На сайте невозможно отобразить оригинальную графику языка. Знаки долготы указаны двойным гласным звуком, остальные диакритики проигнорированы).

Рига.

Ночь.

Желтые омлеты фонарей спали в лужах
Дождь
считал вишни в садах окраин,
играл на барабане по листьям
и бросал косточки в воды канала

Синева
была темна как окно,
покрытое тканью черной.

Что мне было делать
с такой ночью,
в которой одевают галоши?

Душе бороду прясть,
на пианино играть по нервам?
длинным, как устрицы завтра?

Что мне было делать?

И я пошел
на улицу Маскавас
в бар, где собираются воры и сомнительные девки,
тосковать.
Осрам'овские лампочки
как желтые янтарные серьги
качались медленно над моей головой.

Тая, мороженое,
похожее на оранжевое яблоко,
передо мной на хрустальной тарелке,
натекло в небольшую лужу
как проткнутый глаз.

Где-то вакхически
дышала цитра.

Ночь зажала круглый бар
в темно-черный и шуршащий шелк.

Ближайшая липа
бросила лист
на мой одинокий стол.

Я его взял в руки
и целовал долго,
ведь у меня не было губ, чтобы их целовать.

Губ?

Почему мне нужно целовать губы?

Из-за кого я
не могу целовать
поверхность мраморного столика,
такую же чистую и прохладную, как рот девушки,
стену,
ту самую стену,
над которой нависла
женская плоть,
плотная и белая как плавленный жир?

Ах, почему девичьим губам
выдана монополия
на мой саднящий рот!

Возможно, для того,
чтобы я сидел один
здесь
с вечной тоской
и писал странные стихи
о себе,
о себе, любящем
девичьи губы больше всего.


Riiga

Nakts.

Laternu dzelteenaas omletes guleeja pelkees
Lietus
skaitiija kirsus nomales daarzos,
speeleeja bungas uz lapaam
un meta kaulinus kanaala uudenos

Zilgme
bij tumaa kaa logs,
aizklaats ar audeklu melnu.

Ko man bija dariit
ar taadu nakti,
kur galosas jaavelk?

Dveeselei baardu dziit,
klavieres speeleet uz nerviem?
Ilgas kaa austeres riit?

Ko man bija dariit?

Un es aizgaaju
Maskavas ielaa
baaraa, kur salasaas zagli un saubiigas meitas,
skumt.
Osraama spuldzes
kaa dzelteeni dzintara auskari
suupojaas gausi virs manas galvas.

Dziestot saldeejums,
liidziigs oranza aabolam,
prieksaa man kristaala skiivii,
izpluuda nelielaa pelkee
kaa paardurta acs.

Kaut kur bakhiski
elpoja citra.

Nakts ieznaudza apalo baaru
tumsas melnaa un caukstosaa ziidaa.

Tuvaakaa liepa
nometa lapu
uz mana vientulaa galda.

Es to paneemu rokaas
un skuupstiiju ilgi,
jo man nebija luupu, ko skuupstiit.

Luupu?

Kamdeel man jaaskuupsta luupas?

Kamdeel es
nevaru skuupstiit
marmora galdina virsmu,
tikpat tiiru un veesu kaa meitenes mute,
sienu,
so pasu sienu,
uz kuras virsuu
sievietes miesa
trekna un balta kaa kauseeti tauki?

Ak, kamdeel meitenes luupaam
izdota
monopolkomprese
uz manu suurstoso muti!

Varbuut tamdeel,
lai es seedeetu viens
te
ar muuzigaam ilgaam
un rakstiitu diivainas vaarsmas
par sevi,
par sevi, kas miil
meitenes luupas vairaak par visu.