Из Эдгара Ли Мастерса - Говард Снайвли
ЭДГАР ЛИ МАСТЕРС
ГОВАРД СНАЙВЛИ
Отец отдал мне мою долю поместья,
И я уехал, чтобы попутешествовать и пожить в своё удовольствие,
Выпить свою порцию виски и иметь женщин.
Сначала в Нью-Йорк, потом - в Париж,
В Буэнос-Айрес и Монте-Карло.
Оставшись без денег, я притащился домой,
Чтоб отец меня накормил и помог мне.
А что мог сказать я? Что я был прав,
Или сказать, что я согрешил перед ним, перед небом,
Выглядя оборванцем и голодающим,
Нуждающимся в еде и постели?
Что ж, он был рад, меня снова увидев,
Ведь я был его любимчиком с самого дня рождения,
Так что, он принял меня, одел, накормил,
И радовался, что пропавший вернулся,
И что сам он, ко всему безразличный, снова вернулся к жизни.
Но было не так: жизнью был я измотан,
Ослаб от излишеств, больной, павший духом,
Преследуемый виденьями былого веселья
И уязвлённый раскаяньем по растраченной попусту жизни.
И было ль всё дело в отцовском прощенье?
И был ли спасён я тем, что прощён, -
Тот, кто полагался в жизни на щедрость отца,
И прикарманивший долю брата, -
Я, что был обихоженным, всем обеспеченным, жившим на всём готовом?
Сильный стыд разъел мою душу,
Доброта отца убила меня!
28.01.14
Howard Snively
My father gave me my share of his estate,
And I went forth to travel and live,
And drink my fill of wine and women
In New York first, and then in Paris,
In Buenos Ayres and Monte Carlo.
I was broke at last and trailed back home
To get my father to feed and help me.
And what could I say? That I was right,
Or say I had sinned before him and heaven,
Seeing that I was ragged and hungry,
And needed food and a place to sleep?
Well, he was so glad to have me again,
For I was his pet from the day of my birth,
That he took me in and clothed and fed me,
And rejoiced that the lost was found again,
And he that was dead had come to life.
It wasn't true: I was worn with living,
Weak from excess, unnerved, diseased,
And haunted with visions of joys departed,
And stung by regret for wasted hours.
Was his forgiveness all of the story?
And was I saved for being forgiven,
Who went on living upon his bounty,
And taking thereby the share of my brother,
And being nursed and served and carried?
The very shame of it rotted my soul,
My father's goodness killed me!
ГОВАРД СНАЙВЛИ
Отец отдал мне мою долю поместья,
И я уехал, чтобы попутешествовать и пожить в своё удовольствие,
Выпить свою порцию виски и иметь женщин.
Сначала в Нью-Йорк, потом - в Париж,
В Буэнос-Айрес и Монте-Карло.
Оставшись без денег, я притащился домой,
Чтоб отец меня накормил и помог мне.
А что мог сказать я? Что я был прав,
Или сказать, что я согрешил перед ним, перед небом,
Выглядя оборванцем и голодающим,
Нуждающимся в еде и постели?
Что ж, он был рад, меня снова увидев,
Ведь я был его любимчиком с самого дня рождения,
Так что, он принял меня, одел, накормил,
И радовался, что пропавший вернулся,
И что сам он, ко всему безразличный, снова вернулся к жизни.
Но было не так: жизнью был я измотан,
Ослаб от излишеств, больной, павший духом,
Преследуемый виденьями былого веселья
И уязвлённый раскаяньем по растраченной попусту жизни.
И было ль всё дело в отцовском прощенье?
И был ли спасён я тем, что прощён, -
Тот, кто полагался в жизни на щедрость отца,
И прикарманивший долю брата, -
Я, что был обихоженным, всем обеспеченным, жившим на всём готовом?
Сильный стыд разъел мою душу,
Доброта отца убила меня!
28.01.14
Howard Snively
My father gave me my share of his estate,
And I went forth to travel and live,
And drink my fill of wine and women
In New York first, and then in Paris,
In Buenos Ayres and Monte Carlo.
I was broke at last and trailed back home
To get my father to feed and help me.
And what could I say? That I was right,
Or say I had sinned before him and heaven,
Seeing that I was ragged and hungry,
And needed food and a place to sleep?
Well, he was so glad to have me again,
For I was his pet from the day of my birth,
That he took me in and clothed and fed me,
And rejoiced that the lost was found again,
And he that was dead had come to life.
It wasn't true: I was worn with living,
Weak from excess, unnerved, diseased,
And haunted with visions of joys departed,
And stung by regret for wasted hours.
Was his forgiveness all of the story?
And was I saved for being forgiven,
Who went on living upon his bounty,
And taking thereby the share of my brother,
And being nursed and served and carried?
The very shame of it rotted my soul,
My father's goodness killed me!
Метки: