Ури Цви Гринберг. Могила в лесу
Ури Цви Гринберг (1896-1981)
Могила в лесу
Драматическая поэма
Место действия: Западная Украина
Время действия: 1941-42г.г
Песнь первая:
Иван Стефаньский, господарь(1), в морозный зимний полдень
говорит о том, как радостно на сердце:
..Всех их вывели в белое поле, на снег!
И младенец дремал, не раскрыл своих век
и уткнулся лицом в материнскую грудь,
словно в ужасе был и на рывших себе
яму в мёрзлой земле не решался взглянуть.
По приказу германца копали они,
потому что жиды..Как у речки в жару
обувь сняли, одежду, сгрудились толпой,
точно овцы..И били прикладами их
и стреляли, пока шевелились тела..
И теперь говорю, что доволен вполне
этим всем я, Стефаньский Иван, господарь,
из Хилчич - деревни Олэська вблизи,
что радостно мне: всё, пожили они,
рыбы с хреном поели и хал – и когда
приказали мне в яму свалить их тела,
я столкнул их ногами, как будто сплясал.
А потом, взяв лопату, не медля, раз-два
завалил их камнями, засыпал землёй,
заровнял эту яму, закончил труды
и до ночи вернулся в деревню домой.
Вот потеха..Нет больше жидов! Боже мой!
Нет их в наших местах. Я ведь был шабес-гой,
я, Стефаньский Иван, с детских лет им служил.
И была хороша хала белая их,
да и водка..Во рту до сих пор ещё вкус
водки этой – за то подносили они,
что в субботний мороз я им печи топил,
и подсвечники их убирал со стола:
им в субботу подсвечники трогать нельзя.
Им нельзя, но не мне..А сегодня их нет,
они в яме и баста..Подсвечники те
им теперь ни к чему..Место их – у меня.
И щекочет в груди: я, Стефаньский Иван,
тут хозяин! Где было евреев жильё,
нынче хутор Иванов, и всё здесь – моё!
В этот год, в рождество, милосердный господь,
будет праздник великий, веселье и пир,
ибо нету жидов..Под сугробом они!
Не покроет субботняя скатерть их стол -
в моём доме она, да и стол этот мой.
И вся утварь моя: чарка из серебра,
рюмка водочки их – всё Иваново, всё!
Вот такой будет пир, Иисусе благой!
Встану, жинке скажу я и чадам своим:
Восхвалите Христа, ибо славен господь,
добр он к нам – наступил ожидаемый день,
и подохли жиды - ведь лопатою я
яму их заровнял да и плюнул им вслед.
А мы празднуем здесь, в ихнем доме – он мой,
он Иванов, ей-богу, со всем их добром!
Прорастёт над их ямой весною трава,
и на добрый тот луг мы скотину пошлём..
Буду пить я за бога и божию мать!
И за жинку мою! И за выводок мой!
А последний стакан буду пить за себя!
Я, Стефаньский Иван, (ну, потеха!), стою
в синагоге, и всё здесь отныне моё!
Через месяц мы справим твоё рождество,
боже наш! В синагоге, во славу твою,
Я в жидовскую дудку, в шофар, протрублю:
Ту-ту-ту, ту-ту-ту
(а по-польски: по-по).
В синагоге, где нету жидов, протрублю
Я, Стефаньский Иван, в их жидовский шофар:
ту-ту-ту, ту-ту-ту,
по-по! Вот и славно, хозяин здесь я!
В зимний день до костей пробирает мороз,
а жиды, будто падаль, под снегом лежат!
Я владыка теперь в синагоге: ту-ту!
Под амбар заберу этот дом, коли ксёндз
не устроит в жидовской молельне костёл.
(1)хозяин (укр.)
Глава вторая: пасха
Там-там и там-там, глин-глан и бам-бам.
Праздник у нас, нет здесь больше евреев!
Не здесь и не там..Глин-глан и бим-бам.
Стефаньский одет в соболиную шубу,
в меха, чей хозяин-еврей уже в яме
(за это спасибо великое швабам)..
Свисает с плечей господаря завеса
(из той синагоги, что стала амбаром),
и светятся буквы на ней, точно звёзды,
серебряным блеском на бархате синем.
А в центре звезда золотая Давида
и два херувима - живые, в полёте,
и вытканы красным – им больно, конечно,
как больно завесе самой: у Ивана
она на спине, и двумя кулаками
он держит её, чтоб она не упала..
Шагает Иван, как епископ, степенно,
с крестом впереди его первенец-отпрыск
по имени Стах – в малый талес с кистями
одет он – за ними народ, и сияет
пасхальноё солнце на пёстрых хоругвях,
качаемых в воздухе ветром весенним,
плывущих над праздничным этим парадом.
Веселье сегодня: веселье убийства,
И радость: кровавая радость погрома.
Хорош нынче мир: шваб пришёл, как мессия..
Хорош нынче мир, где не стало евреев..
И колокол даже звонит по-другому -
Иной перезвон в эту славную пасху:
там-там и глин-глан и бам-бам..То-то радость
у всех, кроме птиц – они словно евреи:
не видно их в небе..Попрятались в гнёздах,
пока не закончится ход деревенский,
пока перезвон колокольный не смолкнет –
тогда они выпорхнут все из укрытий..
Поют и мужчины и женщины хрипло -
вот песнь их, как если б её записали:
Наш Боже – Исусе! Жидов мы убили,
И всем им, когда убивали, сказали:
зачем вы, евреи, распяли мессию
в стране вашей, в Иерусалиме жидовском?
Убили мы всех, затолкали их в яму,
набили их трупами яму, Исусе!
Всю ночь земляной шевелился покров,
А мы спать легли..Хорошо без жидов!..
Отрада нам ночь без жидов в этом мире,
отрада, Исусе! В сердцах наших радость.
Сугроб намела над могилою вьюга,
а после взошли над ней сочные травы -
и мститель, чтоб мстить за их кровь, не остался.
Песнь третья: пьяный Иван у могилы в лесу
Исусе благой, добрейший из судей,
тебе, милосердный, открою я тайну:
убил я жида..Ну, ведь ты не завяжешь
на шее Ивана висельный галстук..
Но жид словно ожил – во сне он приходит,
и плохо мне, боженька, плохо Ивану!
Исусе, тебе я скажу - это было..
Был голый еврей – живой среди леса.
И тянет меня в этот лес, будто к жинке
и к водке..А ежели я упираюсь,
идти не хочу, мне слышится голос
еврея того – он плачет и просит:
"Меня пожалей, отпусти, добрый пане!
Коль Бога боишься – помилуй!"
Еврей это был, по лесу блуждавший,
как грязный затравленный зверь..Вот потеха!
А я нёс топор на плече и верёвку,
и вот что сказал ему: "Слушай-ка, жид!
Германцы пришли, и я здесь хозяин,
Стефаньский Иван из Хильчич – деревни,
что рядом с Олэськом..Олэськ тоже мой,
и лес этот мой, и святой Иисус!
Ботинки снимай, шевелись, и отрепья
на землю бросай!..Выну ножик и – чик,
субботняя курица! Так и подохнешь..
Уж ежели ты топора испугался,
зарежу ножом – человек я сердечный."
Увидел еврей, что конец разговору,
Иван приказал, а вокруг лес дремучий,
и швабы в стране, и моя теперь власть.
Разделся еврей до синеющей кожи,
и голый, как будто у речки в жару,
(та речка моя) стал в мороз на ветру.
И плакал и так бормотал: "Пожалей,
Хотя б нагишом отпусти ради Бога –
и будет Господь милосерден за это
к тебе"..Но не дал я закончить еврею,
Стефаньский Иван из Хильчич – деревни,
Что рядом с Олэськом..Олэськ тоже мой
(и лес этот мой, и святой Иисус!)
Сказал я еврею: "Ну, хватит об этом!
Ты – жид, швабы близко, и бог – он со мной,
А ты голый здесь, как скотина, стоишь –
Потеха и только..Хо-хо..
Тогда задрожал еврей этот - голый,
Как зверь на снегу..(а мороз лютовал)..
"Ну, значит, так Богу угодно" – сказал он –
"На всё воля Божья, в руках твоих я.
Но только позволь, расскажу тебе случай,
Что в этой стране как-то раз приключился,
А после убьёшь меня, пане."…"Ну, ладно"-
Сказал я ему –" Говори, голый жид".
И басни свои он рассказывать стал:
"Шёл как-то еврей в день дождливый сквозь лес -
Он короб с товарами нёс на спине,
А правил тогда Франц-Иосиф(1) в стране.
Порядок был в нашем краю и закон,
И суд и судья и палач..Было так..
Шёл тот коробейник с товаром в Олэськ,
Домой накануне субботы – и вдруг
Навстречу мужик с топором на плече.
Отвесил еврей ему лёгкий поклон -
Мужик закричал: "Хватит кланяться..Стой!
Зарежу тебя под берёзою, жид!"
"Побойся же Бога" – ответил еврей –
Побойся суда и петли палача,
Ведь дома оставишь вдову и сирот..
Молю тебя, пане, мой короб возьми,
И дай мне живым без товара мне уйти -
При доле своей будет каждый из нас!"
Мужик продолжает: ''Я резать хочу..
А короб с товаром, считай, уже мой,
Что было твоим – всё моё!"
"Коль это от Бога" – еврей говорит –
Погибнуть от рук твоих в этом лесу,
Пред смертью позволь исповедаться мне."
"Ну что ж, это можно" – ответил мужик,
И перекрестился: "Быстрее давай!"
Ну, стал бормотать, стал молиться еврей,
И всхлипывал часто, глотая слова,
Невнятной была его странная речь.
Мужик тот за нож, и топор свой у ног
Жида положил – не боялся мужик,
Что может схватиться еврей за топор.
Закончил еврей свою исповедь..Дождь
Полил и хлестал всё сильней и сильней..
"Ну, жид, хватит плакать!" – мужик приказал,
А лужа уже натекла между тем..
А в ней пузыри – пузыри, как глаза..
"Побойся же Бога!" – взмолился еврей –
"Нет, пане, на душу греха не бери!
Узнают об этом, свидетели есть:
У ног твоих лужа, а в ней – пузыри..
И есть император, и суд его есть!"
Не стал его слушать мужик, хохоча:
"Ну, жид полоумный..Ну, спятил совсем..
Неужто, скажи мне, из луж пузыри
В деревню придут, чтобы всё рассказать?
Да как? И когда? Голый спятивший жид!"
Зарезал мужик тот еврея в лесу,
И взял свой топор, и взвалив на плечо,
Домой возвратился и вытер усы,
Как после горилки – и нету следов,
И нет ничего..Но в дождливые дни
Стал слышать мужик бормотанье жида
И плач, и казалось ему, что глядят
Из луж пузыри на него, как глаза
Оживших свидетелей..Стал бормотать
Он сам, и ладонями стал закрывать
От страха лицо..
Однажды таким его пристав нашёл,
В деревню заехавший..Дождь был тогда.
Услышал тот пристав, как пьяный мужик
Просил милосердия у пузырей,
Раздувшихся в лужах, просил их молчать
О том, как еврея-торговца в лесу
Ножом он убил по дороге в Олэськ..
Схватил его пристав, в Олэськ в кандалах
Тотчас же отвёз – и был суд, и судья,
И был эшафот..Пузыри, добрый пан!
Помилуй! Хотя бы нагим отпусти!"
Вот так он закончил, еврей этот голый.
Сказал я ему: " Ты и впрямь полоумный,
Жид голый, как зверь! Это было давно..
Еврейскую рыбу любил император ..
А нынче здесь шваб, и моё теперь всё,
Конец болтовне и евреям конец." -
Ну, взял и по шее жида полоснул..
Это было в лесу..С той поры, с той поры
В здешний лес, будто к жинке и к водке меня
Это тянет, а ежели я не иду,
Это плачет и просит, в ушах голосит:
" Отпусти, добрый пан! Дай хоть голым уйти!"
Ну, и вот я, Иван, у могилы сижу.
Здесь могила жида..Здесь, ей- богу, она!
Плохо мне, Иисусе! Извёлся Иван!
Всё моё тут кругом, и могила моя!..
Встал Стефаньский Иван, и досаду свою,
Как одежду от липкого снега, стряхнул.
Отряхнулся, как мокрый взъерошенный пёс,
Только что переплывший широкий ручей.
Вытер нос и усы, и чтоб грудь осенить
Крёстным знаменьем, правую руку согнул,
И трезвея, почувствовал крови разбег:
Ну, добро..Хватит ныть..Бабьи глупости всё,
Шваб – хозяин в округе, моя теперь власть,
А жиды – и следа не осталось от них.
И теперь, коль придёт этот жид-вурдалак,
Чтоб пугать меня, сонного – богом клянусь:
Встану ночью, лопату возьму, не беда,
И пойду в этот лес на могилу жида.
В полночь вытащу труп и скелет растолку –
Всё до косточки малой в муку! Не верну
Ничего в эту яму! Ксендзу расскажу
Моё дело, и может помолится он
За меня, за Ивана, чтоб призрак жида,
Дух его нечестивый я смог бы убить.
Стой, светило полдневное, стой!
Стефаньский Иван из Хильчич ступает,
Как царь, и "моё теперь всё" распевает
На воздухе свежем.
(1)Франц-Иосиф II,император Австро-Венгрии
Глава четвёртая: мститель пришёл
Сколько белого снега на кровлях, и свет
Над деревней убийцы отца моего –
Свет взошедшей луны!
Льдом покрыта замёрзшая речка – ведёт
К ней аллея из ив.. Ещё несколько вёрст
Остаётся до Белого Камня пройти
Партизану еврейскому, мстителю, мне..
Будь смелей, моё сердце! Волненье сдержи,
Пока в дом не войду, где встречали меня
Раньше мать и отец..Под сугробом теперь
Их тела, и проломлены их черепа.
Поцелую мезузы(1) след на косяке -
Глаз Шаддая(2) был в ней точно голубя глаз;
Постучу я..И тот, кто откроет мне дверь –
Он хозяин теперь в доме детства моём.
Я в немецком мундире – поклонится мне
Он с угодливой миной на льстивом лице..
Рассмотрю его: это убийца отца –
И сдержусь, не расквашу пока ему нос;
Ибо вкус окончания встречи ночной
Сладкой негой томит меня, тёплой волной.
И без слов, приложив только палец к губам,
Покажу ему, молча, намёком:''Идём!"
И пойдёт со мной рядом почтительно он,
Не спросив, и не зная зачем и куда..
За ворота в молчании выйдем – лишь снег
Под ногами поскрипывать будет в мороз,
И придём ночью в лес – а в лесу будет суд.
Там скажу ему:"Стой!" По-немецки скажу:
"Имя, сволочь! - Ду намэ мир заген, ферфлюхт!
Ду юдэ? Нихт юдэ? Зофорт ду мир заг!"
Тогда он, как чучело, рухнет на снег,
Залитый огромной и страшной луной.
"Не жид я.. Иван я, либ шваб.." – бормотать
Начнёт он, как идола ноги обняв
Колени мои.
Нагнусь я к нему и в глаза посмотрю
В сиянье луны, и увижу в зрачках
Два образа - лики отца моего.
Скажу, наконец, чтобы понял Иван,
(а он на снегу в лунном свете простёрт):
"Послушай, убийца отца моего!
Я – сын его, я не германец, я – жид.
Пришёл я могилу отца отыскать.
Вставай, покажи мне могильный сугроб!"
Но только одно он поймёт – и озноб
Охватит его: смерть явилась за ним!
Заползает он, продолжая твердить:
"Не жид я, Стефаньский Иван я, либ шваб.."
В снегу под луною мои сапоги
Он будет лизать и метаться, как зверь.
Пока не замрёт и нечистой рукой
Мне путь не укажет к могиле отца..
Вокруг тишина. Снег и лес и луна.
Я:
Мир с тобою, отец мой святой,
Я сын твой, я первенец твой, и сюда
Пришёл за тебя отомстить!
Голос отца:
От добычи восстал ты, мой сын!(3)
Иван:
Это голос убитого мною жида!
И нет лужи и нет пузырей.
Иисусе, спаси и помилуй!
Голос отца:
Да, есть Бог, ибо мститель остался..Мой сын,
Гнев твой благословен, потому что могуч!
Перед тем как убил меня этот Иван,
Я про дождь рассказал ему, про пузыри,
Но не сжалился он..Очень я умолял:
Ради Бога! Хотя б нагишом отпусти!
Я отцу:
Я – сын твой, я первенец твой, и судья
От имени горя и гнева, отец!
Я Ивану:
Как всё было? Святого отца моего
Почему ты убил? Что тебе он сказал?
Говори, пёсья кровь!
Иван, на коленях в снегу, говорит..
Я Ивану:
Как убил ты отца?
Иван:
Пане добрый..Ножом!
Я Ивану:
Дай мне нож свой, Иван!
Иван вынимает свой нож.
Нож убийцы в ладони моей.
Я отцу:
Отец мой святой,
в этой чаще чужой,
От имени горя и гнева, от имени Бога отмщенья,
Я, сын твой, я, первенец твой, в полнолунье пришёл
За кровь твою мстить.
И я, как судья и как мститель, скажу
Здесь, в чаще чужой, в полнолунье, в снегу:
"Благословен Ты, Господь, Боже наш, Царь Вселенной,
Освятивший заветами нас, заповедавший нам:
Кровь за кровь, жизнь за жизнь."
Мой отец отвечает мне голосом громким.
Тишина. Много лунного снега.
Голос отца:
От добычи восстал ты, мой сын!
Гнев твой благословен, потому что могуч.
И я говорю поминальный кадиш:(4)
"Возвеличится и освятится великое Имя
В мире новом, который создаст Он.
И восстанут умершие, и приведёт Он их души
К жизни вечной.
И отстроит Он город Иерушалаим,
И воздвигнет в нём Храм.
И чужое служение искоренит Он,
И служенье Своё возвратит Он на место.
Пресвятой – воцарится Он, Благословенный,
В своём Царстве навеки."
Лес и снег и луна..Я отцу:
Покойся, отец мой святой, мир с тобою.
Иду я своею дорогой,
Иду я дорогами всеми в Иерушалаим.
Разобью виноградник, лозу насажу,
И в Израиле род твой продолжу.
Гнев со мной, мощь моя, и твоё со мной благословенье.
Ибо знанье открылось глазам моим, видевшим ужас:
Не страданьем, а битвой за Бога освящается Имя,
В Иерушалаиме мужества - святость Израиля. Амэн.
(1)Мезуза - футляр с молитвенным текстом, прикрепляемый к дверному косяку
(2)Шаддай - Всемогущий
(3)Бытие 49-9.Эта фраза часто переводится, как: от насилия ты устранился, мой сын
(4)Поминальная молитва
Могила в лесу
Драматическая поэма
Место действия: Западная Украина
Время действия: 1941-42г.г
Песнь первая:
Иван Стефаньский, господарь(1), в морозный зимний полдень
говорит о том, как радостно на сердце:
..Всех их вывели в белое поле, на снег!
И младенец дремал, не раскрыл своих век
и уткнулся лицом в материнскую грудь,
словно в ужасе был и на рывших себе
яму в мёрзлой земле не решался взглянуть.
По приказу германца копали они,
потому что жиды..Как у речки в жару
обувь сняли, одежду, сгрудились толпой,
точно овцы..И били прикладами их
и стреляли, пока шевелились тела..
И теперь говорю, что доволен вполне
этим всем я, Стефаньский Иван, господарь,
из Хилчич - деревни Олэська вблизи,
что радостно мне: всё, пожили они,
рыбы с хреном поели и хал – и когда
приказали мне в яму свалить их тела,
я столкнул их ногами, как будто сплясал.
А потом, взяв лопату, не медля, раз-два
завалил их камнями, засыпал землёй,
заровнял эту яму, закончил труды
и до ночи вернулся в деревню домой.
Вот потеха..Нет больше жидов! Боже мой!
Нет их в наших местах. Я ведь был шабес-гой,
я, Стефаньский Иван, с детских лет им служил.
И была хороша хала белая их,
да и водка..Во рту до сих пор ещё вкус
водки этой – за то подносили они,
что в субботний мороз я им печи топил,
и подсвечники их убирал со стола:
им в субботу подсвечники трогать нельзя.
Им нельзя, но не мне..А сегодня их нет,
они в яме и баста..Подсвечники те
им теперь ни к чему..Место их – у меня.
И щекочет в груди: я, Стефаньский Иван,
тут хозяин! Где было евреев жильё,
нынче хутор Иванов, и всё здесь – моё!
В этот год, в рождество, милосердный господь,
будет праздник великий, веселье и пир,
ибо нету жидов..Под сугробом они!
Не покроет субботняя скатерть их стол -
в моём доме она, да и стол этот мой.
И вся утварь моя: чарка из серебра,
рюмка водочки их – всё Иваново, всё!
Вот такой будет пир, Иисусе благой!
Встану, жинке скажу я и чадам своим:
Восхвалите Христа, ибо славен господь,
добр он к нам – наступил ожидаемый день,
и подохли жиды - ведь лопатою я
яму их заровнял да и плюнул им вслед.
А мы празднуем здесь, в ихнем доме – он мой,
он Иванов, ей-богу, со всем их добром!
Прорастёт над их ямой весною трава,
и на добрый тот луг мы скотину пошлём..
Буду пить я за бога и божию мать!
И за жинку мою! И за выводок мой!
А последний стакан буду пить за себя!
Я, Стефаньский Иван, (ну, потеха!), стою
в синагоге, и всё здесь отныне моё!
Через месяц мы справим твоё рождество,
боже наш! В синагоге, во славу твою,
Я в жидовскую дудку, в шофар, протрублю:
Ту-ту-ту, ту-ту-ту
(а по-польски: по-по).
В синагоге, где нету жидов, протрублю
Я, Стефаньский Иван, в их жидовский шофар:
ту-ту-ту, ту-ту-ту,
по-по! Вот и славно, хозяин здесь я!
В зимний день до костей пробирает мороз,
а жиды, будто падаль, под снегом лежат!
Я владыка теперь в синагоге: ту-ту!
Под амбар заберу этот дом, коли ксёндз
не устроит в жидовской молельне костёл.
(1)хозяин (укр.)
Глава вторая: пасха
Там-там и там-там, глин-глан и бам-бам.
Праздник у нас, нет здесь больше евреев!
Не здесь и не там..Глин-глан и бим-бам.
Стефаньский одет в соболиную шубу,
в меха, чей хозяин-еврей уже в яме
(за это спасибо великое швабам)..
Свисает с плечей господаря завеса
(из той синагоги, что стала амбаром),
и светятся буквы на ней, точно звёзды,
серебряным блеском на бархате синем.
А в центре звезда золотая Давида
и два херувима - живые, в полёте,
и вытканы красным – им больно, конечно,
как больно завесе самой: у Ивана
она на спине, и двумя кулаками
он держит её, чтоб она не упала..
Шагает Иван, как епископ, степенно,
с крестом впереди его первенец-отпрыск
по имени Стах – в малый талес с кистями
одет он – за ними народ, и сияет
пасхальноё солнце на пёстрых хоругвях,
качаемых в воздухе ветром весенним,
плывущих над праздничным этим парадом.
Веселье сегодня: веселье убийства,
И радость: кровавая радость погрома.
Хорош нынче мир: шваб пришёл, как мессия..
Хорош нынче мир, где не стало евреев..
И колокол даже звонит по-другому -
Иной перезвон в эту славную пасху:
там-там и глин-глан и бам-бам..То-то радость
у всех, кроме птиц – они словно евреи:
не видно их в небе..Попрятались в гнёздах,
пока не закончится ход деревенский,
пока перезвон колокольный не смолкнет –
тогда они выпорхнут все из укрытий..
Поют и мужчины и женщины хрипло -
вот песнь их, как если б её записали:
Наш Боже – Исусе! Жидов мы убили,
И всем им, когда убивали, сказали:
зачем вы, евреи, распяли мессию
в стране вашей, в Иерусалиме жидовском?
Убили мы всех, затолкали их в яму,
набили их трупами яму, Исусе!
Всю ночь земляной шевелился покров,
А мы спать легли..Хорошо без жидов!..
Отрада нам ночь без жидов в этом мире,
отрада, Исусе! В сердцах наших радость.
Сугроб намела над могилою вьюга,
а после взошли над ней сочные травы -
и мститель, чтоб мстить за их кровь, не остался.
Песнь третья: пьяный Иван у могилы в лесу
Исусе благой, добрейший из судей,
тебе, милосердный, открою я тайну:
убил я жида..Ну, ведь ты не завяжешь
на шее Ивана висельный галстук..
Но жид словно ожил – во сне он приходит,
и плохо мне, боженька, плохо Ивану!
Исусе, тебе я скажу - это было..
Был голый еврей – живой среди леса.
И тянет меня в этот лес, будто к жинке
и к водке..А ежели я упираюсь,
идти не хочу, мне слышится голос
еврея того – он плачет и просит:
"Меня пожалей, отпусти, добрый пане!
Коль Бога боишься – помилуй!"
Еврей это был, по лесу блуждавший,
как грязный затравленный зверь..Вот потеха!
А я нёс топор на плече и верёвку,
и вот что сказал ему: "Слушай-ка, жид!
Германцы пришли, и я здесь хозяин,
Стефаньский Иван из Хильчич – деревни,
что рядом с Олэськом..Олэськ тоже мой,
и лес этот мой, и святой Иисус!
Ботинки снимай, шевелись, и отрепья
на землю бросай!..Выну ножик и – чик,
субботняя курица! Так и подохнешь..
Уж ежели ты топора испугался,
зарежу ножом – человек я сердечный."
Увидел еврей, что конец разговору,
Иван приказал, а вокруг лес дремучий,
и швабы в стране, и моя теперь власть.
Разделся еврей до синеющей кожи,
и голый, как будто у речки в жару,
(та речка моя) стал в мороз на ветру.
И плакал и так бормотал: "Пожалей,
Хотя б нагишом отпусти ради Бога –
и будет Господь милосерден за это
к тебе"..Но не дал я закончить еврею,
Стефаньский Иван из Хильчич – деревни,
Что рядом с Олэськом..Олэськ тоже мой
(и лес этот мой, и святой Иисус!)
Сказал я еврею: "Ну, хватит об этом!
Ты – жид, швабы близко, и бог – он со мной,
А ты голый здесь, как скотина, стоишь –
Потеха и только..Хо-хо..
Тогда задрожал еврей этот - голый,
Как зверь на снегу..(а мороз лютовал)..
"Ну, значит, так Богу угодно" – сказал он –
"На всё воля Божья, в руках твоих я.
Но только позволь, расскажу тебе случай,
Что в этой стране как-то раз приключился,
А после убьёшь меня, пане."…"Ну, ладно"-
Сказал я ему –" Говори, голый жид".
И басни свои он рассказывать стал:
"Шёл как-то еврей в день дождливый сквозь лес -
Он короб с товарами нёс на спине,
А правил тогда Франц-Иосиф(1) в стране.
Порядок был в нашем краю и закон,
И суд и судья и палач..Было так..
Шёл тот коробейник с товаром в Олэськ,
Домой накануне субботы – и вдруг
Навстречу мужик с топором на плече.
Отвесил еврей ему лёгкий поклон -
Мужик закричал: "Хватит кланяться..Стой!
Зарежу тебя под берёзою, жид!"
"Побойся же Бога" – ответил еврей –
Побойся суда и петли палача,
Ведь дома оставишь вдову и сирот..
Молю тебя, пане, мой короб возьми,
И дай мне живым без товара мне уйти -
При доле своей будет каждый из нас!"
Мужик продолжает: ''Я резать хочу..
А короб с товаром, считай, уже мой,
Что было твоим – всё моё!"
"Коль это от Бога" – еврей говорит –
Погибнуть от рук твоих в этом лесу,
Пред смертью позволь исповедаться мне."
"Ну что ж, это можно" – ответил мужик,
И перекрестился: "Быстрее давай!"
Ну, стал бормотать, стал молиться еврей,
И всхлипывал часто, глотая слова,
Невнятной была его странная речь.
Мужик тот за нож, и топор свой у ног
Жида положил – не боялся мужик,
Что может схватиться еврей за топор.
Закончил еврей свою исповедь..Дождь
Полил и хлестал всё сильней и сильней..
"Ну, жид, хватит плакать!" – мужик приказал,
А лужа уже натекла между тем..
А в ней пузыри – пузыри, как глаза..
"Побойся же Бога!" – взмолился еврей –
"Нет, пане, на душу греха не бери!
Узнают об этом, свидетели есть:
У ног твоих лужа, а в ней – пузыри..
И есть император, и суд его есть!"
Не стал его слушать мужик, хохоча:
"Ну, жид полоумный..Ну, спятил совсем..
Неужто, скажи мне, из луж пузыри
В деревню придут, чтобы всё рассказать?
Да как? И когда? Голый спятивший жид!"
Зарезал мужик тот еврея в лесу,
И взял свой топор, и взвалив на плечо,
Домой возвратился и вытер усы,
Как после горилки – и нету следов,
И нет ничего..Но в дождливые дни
Стал слышать мужик бормотанье жида
И плач, и казалось ему, что глядят
Из луж пузыри на него, как глаза
Оживших свидетелей..Стал бормотать
Он сам, и ладонями стал закрывать
От страха лицо..
Однажды таким его пристав нашёл,
В деревню заехавший..Дождь был тогда.
Услышал тот пристав, как пьяный мужик
Просил милосердия у пузырей,
Раздувшихся в лужах, просил их молчать
О том, как еврея-торговца в лесу
Ножом он убил по дороге в Олэськ..
Схватил его пристав, в Олэськ в кандалах
Тотчас же отвёз – и был суд, и судья,
И был эшафот..Пузыри, добрый пан!
Помилуй! Хотя бы нагим отпусти!"
Вот так он закончил, еврей этот голый.
Сказал я ему: " Ты и впрямь полоумный,
Жид голый, как зверь! Это было давно..
Еврейскую рыбу любил император ..
А нынче здесь шваб, и моё теперь всё,
Конец болтовне и евреям конец." -
Ну, взял и по шее жида полоснул..
Это было в лесу..С той поры, с той поры
В здешний лес, будто к жинке и к водке меня
Это тянет, а ежели я не иду,
Это плачет и просит, в ушах голосит:
" Отпусти, добрый пан! Дай хоть голым уйти!"
Ну, и вот я, Иван, у могилы сижу.
Здесь могила жида..Здесь, ей- богу, она!
Плохо мне, Иисусе! Извёлся Иван!
Всё моё тут кругом, и могила моя!..
Встал Стефаньский Иван, и досаду свою,
Как одежду от липкого снега, стряхнул.
Отряхнулся, как мокрый взъерошенный пёс,
Только что переплывший широкий ручей.
Вытер нос и усы, и чтоб грудь осенить
Крёстным знаменьем, правую руку согнул,
И трезвея, почувствовал крови разбег:
Ну, добро..Хватит ныть..Бабьи глупости всё,
Шваб – хозяин в округе, моя теперь власть,
А жиды – и следа не осталось от них.
И теперь, коль придёт этот жид-вурдалак,
Чтоб пугать меня, сонного – богом клянусь:
Встану ночью, лопату возьму, не беда,
И пойду в этот лес на могилу жида.
В полночь вытащу труп и скелет растолку –
Всё до косточки малой в муку! Не верну
Ничего в эту яму! Ксендзу расскажу
Моё дело, и может помолится он
За меня, за Ивана, чтоб призрак жида,
Дух его нечестивый я смог бы убить.
Стой, светило полдневное, стой!
Стефаньский Иван из Хильчич ступает,
Как царь, и "моё теперь всё" распевает
На воздухе свежем.
(1)Франц-Иосиф II,император Австро-Венгрии
Глава четвёртая: мститель пришёл
Сколько белого снега на кровлях, и свет
Над деревней убийцы отца моего –
Свет взошедшей луны!
Льдом покрыта замёрзшая речка – ведёт
К ней аллея из ив.. Ещё несколько вёрст
Остаётся до Белого Камня пройти
Партизану еврейскому, мстителю, мне..
Будь смелей, моё сердце! Волненье сдержи,
Пока в дом не войду, где встречали меня
Раньше мать и отец..Под сугробом теперь
Их тела, и проломлены их черепа.
Поцелую мезузы(1) след на косяке -
Глаз Шаддая(2) был в ней точно голубя глаз;
Постучу я..И тот, кто откроет мне дверь –
Он хозяин теперь в доме детства моём.
Я в немецком мундире – поклонится мне
Он с угодливой миной на льстивом лице..
Рассмотрю его: это убийца отца –
И сдержусь, не расквашу пока ему нос;
Ибо вкус окончания встречи ночной
Сладкой негой томит меня, тёплой волной.
И без слов, приложив только палец к губам,
Покажу ему, молча, намёком:''Идём!"
И пойдёт со мной рядом почтительно он,
Не спросив, и не зная зачем и куда..
За ворота в молчании выйдем – лишь снег
Под ногами поскрипывать будет в мороз,
И придём ночью в лес – а в лесу будет суд.
Там скажу ему:"Стой!" По-немецки скажу:
"Имя, сволочь! - Ду намэ мир заген, ферфлюхт!
Ду юдэ? Нихт юдэ? Зофорт ду мир заг!"
Тогда он, как чучело, рухнет на снег,
Залитый огромной и страшной луной.
"Не жид я.. Иван я, либ шваб.." – бормотать
Начнёт он, как идола ноги обняв
Колени мои.
Нагнусь я к нему и в глаза посмотрю
В сиянье луны, и увижу в зрачках
Два образа - лики отца моего.
Скажу, наконец, чтобы понял Иван,
(а он на снегу в лунном свете простёрт):
"Послушай, убийца отца моего!
Я – сын его, я не германец, я – жид.
Пришёл я могилу отца отыскать.
Вставай, покажи мне могильный сугроб!"
Но только одно он поймёт – и озноб
Охватит его: смерть явилась за ним!
Заползает он, продолжая твердить:
"Не жид я, Стефаньский Иван я, либ шваб.."
В снегу под луною мои сапоги
Он будет лизать и метаться, как зверь.
Пока не замрёт и нечистой рукой
Мне путь не укажет к могиле отца..
Вокруг тишина. Снег и лес и луна.
Я:
Мир с тобою, отец мой святой,
Я сын твой, я первенец твой, и сюда
Пришёл за тебя отомстить!
Голос отца:
От добычи восстал ты, мой сын!(3)
Иван:
Это голос убитого мною жида!
И нет лужи и нет пузырей.
Иисусе, спаси и помилуй!
Голос отца:
Да, есть Бог, ибо мститель остался..Мой сын,
Гнев твой благословен, потому что могуч!
Перед тем как убил меня этот Иван,
Я про дождь рассказал ему, про пузыри,
Но не сжалился он..Очень я умолял:
Ради Бога! Хотя б нагишом отпусти!
Я отцу:
Я – сын твой, я первенец твой, и судья
От имени горя и гнева, отец!
Я Ивану:
Как всё было? Святого отца моего
Почему ты убил? Что тебе он сказал?
Говори, пёсья кровь!
Иван, на коленях в снегу, говорит..
Я Ивану:
Как убил ты отца?
Иван:
Пане добрый..Ножом!
Я Ивану:
Дай мне нож свой, Иван!
Иван вынимает свой нож.
Нож убийцы в ладони моей.
Я отцу:
Отец мой святой,
в этой чаще чужой,
От имени горя и гнева, от имени Бога отмщенья,
Я, сын твой, я, первенец твой, в полнолунье пришёл
За кровь твою мстить.
И я, как судья и как мститель, скажу
Здесь, в чаще чужой, в полнолунье, в снегу:
"Благословен Ты, Господь, Боже наш, Царь Вселенной,
Освятивший заветами нас, заповедавший нам:
Кровь за кровь, жизнь за жизнь."
Мой отец отвечает мне голосом громким.
Тишина. Много лунного снега.
Голос отца:
От добычи восстал ты, мой сын!
Гнев твой благословен, потому что могуч.
И я говорю поминальный кадиш:(4)
"Возвеличится и освятится великое Имя
В мире новом, который создаст Он.
И восстанут умершие, и приведёт Он их души
К жизни вечной.
И отстроит Он город Иерушалаим,
И воздвигнет в нём Храм.
И чужое служение искоренит Он,
И служенье Своё возвратит Он на место.
Пресвятой – воцарится Он, Благословенный,
В своём Царстве навеки."
Лес и снег и луна..Я отцу:
Покойся, отец мой святой, мир с тобою.
Иду я своею дорогой,
Иду я дорогами всеми в Иерушалаим.
Разобью виноградник, лозу насажу,
И в Израиле род твой продолжу.
Гнев со мной, мощь моя, и твоё со мной благословенье.
Ибо знанье открылось глазам моим, видевшим ужас:
Не страданьем, а битвой за Бога освящается Имя,
В Иерушалаиме мужества - святость Израиля. Амэн.
(1)Мезуза - футляр с молитвенным текстом, прикрепляемый к дверному косяку
(2)Шаддай - Всемогущий
(3)Бытие 49-9.Эта фраза часто переводится, как: от насилия ты устранился, мой сын
(4)Поминальная молитва
Метки:
