Шеймас Хини

Святой Франциск и птицы

Когда Франциск проповедовал птицам любовь,
они слушали, взмахивали крыльями,
взмывали в голубое, как стая слов,

слетевших весело с его святых
губ. Затем они назад летели, над ним кружились,
совершали пируэты над капюшонами монахов братства.

На крыльях танцевали, для большей радости играли, пели,
словно образы в полете. Поэма лучшая Франциска -
его большая правда и светлые тона.

Анахориш 1944

Мы убивали свиней, когда пришли американцы.
Был вторник, утро, солнце и лужи крови рядом со скотобойней.
С дороги главной американцы могли услышать визг ужасный,
затем визг прекратился, и появились мы в перчатках,
фартуках, с холма спускаясь.
Они шагали в две шеренги с винтовками через плечо.
Бронированные машины, танки, открытые джипы.
Загорелые руки по локоть. Неизвестные, безымянные...
Отправлялись в Нормандию.
Но не знали мы точно, куда они держат курс,
они, похожие на подростков
и нам бросающие жвачку и тюбики с цветными сладостями.

Папоротник

Так где же папоротник считается деликатесом?
В Японии? В Эстонии? В Ирландии давным давно?
Я думаю в Японии, потому что,
когда я думаю об этих вкусных вещах,
я думаю о моем друге Тораиве и удивлении,
и удивлении, которое я испытал,
когда он спросил меня об эротике.
Он сказал, что она принадлежит поэзии,
и он хотел узнать об этом больше.
Так вот они, Тораива, в оборках,
сложенные, мягкие в маленькой корзине с паром,
только для тебя.

Йоргос Сеферис в Преисподней

Люди начали спорить об острых кустах с распустившимися бриллиантовыми желтыми цветами
на склонах: это или колючеголовый василек, или утесник? "Они мне что-то напоминают" - сказал Йоргос -"я не знаю..."

Эта зелень вокруг твоих ног -
асфодели, именно так, но почему
я думаю о лезвиях?
В весенний день из дней твоих в 71:
Посейдон нагнетает волны в море и ветер
вокруг Мыса Суньон, и уже в имени самом присутствует
озонный бриз и страсть к пещерам,
крайне земной к тебе, Йоргос, порыв его
вдоль потусторонней сцены, где-то
прямо над вершинами хребта,
над лезвием беспамятства.
Кровавый свет. К черту его!
Глаза закрой, сосредоточься.
Перед тобою не венец терновый, не скипетр
и не двор Ирода, но ха!
Ты знаешь что это! Страдания... В аду, конечно.
Шипы кромсающие, о которых говорил Платон, - судьба тирана
в обзаце, что ты бы процитировал:
"Они его связали по рукам и ногам, на землю бросили,
содрали кожу и изуродовали плоть терновыми кустами
и сбросили в Тартар, разорванного в клочья".
И только так должны мы поступать с тираном.
Но, тем не менее, для тебя, может быть, все
слишком правильно, все слишком черно-бело,
коль ты еще стремишься бросить вызов его роду,
последнее слово должно было разрушить
твое не раз оспоренное молчание.
А для меня все это шанс проверить лезвий острие,
клинок особый диалекта, он сероват, тяжел
и более воинственен, чем его нынешний
широко используемый смысл:
осока - пастила, резиново-кинжальный материал.

Кавафис: "все остальное я скажу тем, кто спустился в Гадес"

"Да" -сказал проконсул, меняя свиток -
"и в самом деле линия верна
и линия прекрасна. Софокл на вершине философской славы.
Мы будем говорить о многом там, внизу,
и будем счастливы тому,
что мы такие. Ведь здесь мы словно часовые,
следим с волнением и охраняем
запертые боли и секреты. Мы все стремимся здесь укрыться
днем и ночью, а там внизу мы обретем свободу
так искренне и так всецело."
"И это означает" - сказал мудрец
с замедленной полуулыбкой -
"коль там внизу они всегда об этом говорят,
то можно ли подобным их побеспокоить?"

Смерть натуралиста

Весь год льняная запруда
гноилась в центре городских земель:
там сгнил зеленый и тяжелоголовый лен,
отягощенный огромными земляными кочками.
Каждый день лен мучился от лучей жестокого солнца.
Пузыри издавали звук мягкого полоскания горла,
навозные мухи плели плотную марлю звука над запахом.
Летали стрекозы, пятнистые бабочки.
Но лучшими казались мне
теплые жирные слюни лягушачьей икры,
которая росла, словно зацветшая вода в тени берегов.
Здесь каждую весну я бы наполнял банки
шпековым холодцом, чтобы расставить их дома
на подоконниках, на полках в школе и ждать, и наблюдать
пока жиреющие пятна не превратятся в проворно плавающих головастиков.
Мисс Уоллс рассказала бы нам,
как лягушка-папа была названа лягушкой-быком,
и, как он квакал, и как лягушка-мама отложила
сотни маленьких яиц, и это была лягушачья икра.
Плюс по лягушкам можно предсказать погоду,
ведь они желтеют на солнце
и становятся коричневыми под дождем.
Затем, в один жаркий день, когда поля бушевали,
и в траве прятался коровий навоз,
обозленные лягушки вторглись в льняную запруду;
я следил за ними из-за кустов,
впервые в жизни я слышал такое квакание ожесточенное.
Воздух стал толще, вместив в себя хор тяжелых басов.
Прямо внутри запруды толстопузые лягушки
взгромоздились на кочки; их обвислые шеи
пульсировали, как паруса.
Некоторые прыгали: шлепок и всплеск
звучали, словно грязные угрозы.
Некоторые сидели, храня равновесие,
напоминая круглые гранаты из грязи,
их тупые головы выпускали газы.
Мне сделалось дурно,
я повернулся спиной к этому аду и побежал.
Великие липкие короли там собрались,
чтобы исполнить месть святую,
и знал я, что стоит мне в запруду руку опустить,
икра в нее вопьется и ухватит.