Подтяжка лица. Из Сильвии Плат

Подтяжка лица.


Из клиники ты принесла хорошие известья,
Стянувши с головы свой шёлковый платок, и показавшись мне в тугих и белых,
Как у мумий, пеленах, ты улыбнулась: всё в порядке.
Мне было девять лет, когда, напялив лягушачью маску,
Анастезист жёлто-зелёный попотчевал меня дурманным газом. В вонючем склепе
Заверещали зловещие и дикие химеры, громоподобные хирургов голоса.
Вплывала мать, держа жестяный тазик.
О, как меня рвало!

Теперь иначе всё.
Я, обнаженная как Клеопатра, в одной застиранной больничной рубашонке,
Пьяна, как от искристого вина, от седативных препаратов,
Вкатилась в операционный зал, где добрый человек
Сжал пальчики мои в кулак. Почувствовала я,
Как что-то дивное из пальцев истекает. При счёте ?два?
Вдруг стёрла темнота мое сознанье, как будто тряпка стёрла мел с доски.
Что было дальше — я не знаю.

Пять дней я пролежала, ото всех таясь,
С отводом, как бочонок, и в подушку с меня мои стекали годы.
Но даже лучшие друзья не знали, что со мною, и думали, что я на даче.
У кожи нет корней, она легко отшелушилась, как бумага.
Но стоит засмеяться — швы могут разойтись. Я молодею. И теперь мне двадцать.
Унылая, как клуша, в длинной юбке, я на диване у первого супруга моего, и пальцы
Утоплены в овечьей шерсти пуделихи, теперь уже покойной;
И кошки у меня пока что нет.

Покончено теперь с той дамочкой с обвислым подбородком,
Я изучила в зеркале все черточки её
Потасканного старого лица, ни дать ни взять - носок на штопальном яйце.
Она заключена теперь в какой-нибудь сосуд лабораторный.
Пусть в нём же и умрёт иль увядает непрерывно полсотни следующих лет,
Раскачиваясь, головой тряся и всею пятернёю в редеющих своих копаясь волосах.
Я мать самой себе, я просыпаюсь марлею повитым
Младенцем, розовым и гладким.

15 февраля 1961

* * * * * * * *

Face Lift*
by?Sylvia Plath

You bring me good news from the clinic,
Whipping off your silk scarf, exhibiting the tight white
Mummy-cloths, smiling: I'm all right.
When I was nine, a lime-green anesthetist
Fed me banana gas through a frog-mask. The nauseous vault
Boomed wild bad dreams and the Jovian voices of surgeons.
The mother swam up, holding a tin basin.
O I was sick.

They've changed all that. Traveling
Nude as Cleopatra in my well-boiled hospital shift,
Fizzy with sedatives and unusually humorous,
I roll to an anteroom where a kind man
Fists my fingers for me. He makes me feel something precious
Is leaking from the finger-vents. At the count of two
Darkness wipes me out like chalk on a blackboard...
I don't know a thing.

For five days I lie in secret,
Tapped like a cask, the years draining into my pillow.
Even my best friend thinks I'm in the country.
Skin doesn't have roots, it peels away easy as paper.
When I grin, the stitches tauten. I grow backward. I'm twenty,
Broody and in long skirts on my first husband's sofa, my fingers
Buried in the lambswool of the dead poodle;
I hadn't a cat yet.

Now she's done for, the dewlapped lady
I watched settle, line by line, in my mirror ---
Old sock-face, sagged on a darning egg.
They've trapped her in some laboratory jar.
Let her die there, or whither incessantly for the next fifty years,
Nodding and rocking and fingering her thin hair.
Mother to myself, I wake swaddled in gauze, Pink and smooth as a baby.

15 February 1961


* The experience of an acquaintance, requisitioned for the poet's myth of self-renewal.