Роберт Хилльер Стихотворения разных лет-8
Роберт Силлимэн Хилльер Увертюра
(Перевод с английского).
Пластинка, что крутилась дома, сменила музыку,
услышанную ночью в море.
Я плыл один на шлюпке с парусами.
Был слабый ветер. Море с лёгкой рябью
слегка роптало. Мачта стрелкой
нацелилась в Полярную звезду.
Казалось, никого на много миль вокруг,
лишь просигналили три баржи на буксирах.
За ними был неразличимый берег
с цветными огоньками маяка.
Вдруг музыка пришла по радио из тьмы -
и подсказала, что я должен плыть
до порта, как укажет композитор.
А кто таков, попробуй угадать !
Я прибыл утром, стал на якорь и сошёл на берег
в мечтах, далёких от сиявшей мне звезды.
Друзья там не толпились у причала,
готовя встречу. Музыка замолкла...
Но Судно Вечности ритмично шло вперёд
морями глубже, чем все воды под килём,
и выше в небе, чем Полярная звезда над мачтой.
Robert Hillyer Overture
This record played in the room has lost all the music
I heard that night far out at sea:
I was alone in my sailboat, the sail breathing
slackly the light airs, the ripple at the bow
a placid murmur, and the tall mast
a slim black needle plying the North Star -
no one within miles of me, except where no starboard
the lights of a tug signalled three barges in tow,
and beyond that, off the invisible shoreline,
the flashing white and red of the lighthouse -
this music came from my radio in the darkness
and told me that I must sail alone
until, in some harbor known to the composer
but which I could barely surmise,
I arrived at dawn and dropped anchor and rowed ashore
in another dream beyond the starlight of this one,
the friends I have never found crowding the wharf,
waiting with welcome. The music came to an end,
but the eternal ship moved on to a rhythm
deeper than the keel or the waters under the keel,
and higher than the North Star over the masthead riding.
"The New Yorker", август 1953 г.
Роберт Силлимэн Хильер Апрельское утро
(Перепев английского оригинала).
В Апреле дни легки,
как сети паучка.
Светила не ярки.
Порывы ветерка -
чуть кто вспорхёт -
как мех, мягки.
Вода поёт
в серебряной тиши,
спеша с высот
сквозь камыши.
И вскоре птицы
грянут от души:
уже успели пробудиться -
малиновки, дрозды -
в лесу и у воды.
Все в ожидании,
чтоб вдохновиться
волной желания,
и дать ей выход, вопреки
невинному незнанию.
В Апреле дни легки.
Светила не ярки.
Robert Hillyer April Morning
The day is as frail
As gossamer.
The light is pale.
The April stir
Of wind and wings
Is soft as fur.
The water sings
In silver hush
From hillside springs
To lakeside rush.
Today is waking
The robin, the thrush,
The first note shaking
The gray suspense,
The first love-makig
Of innocence...
Rending the veil
Between spirit and sense.
The day so frail,
The light so pale.
"Literary Crypt № 46-h, май 1944 г.
Роберт Силлимэн Хилльер Приглушённый гонг.
(Перевод с английского).
Стараюсь бить в свой гонг нешумно
и не выказывать всю страсть.
Стучу, но тихо и разумно,
чтоб всё избыточное скрасть.
В горах, меж сосен, на террасе,
где эхо повторяет звук,
учусь, как в музыкальном классе,
чтоб стал нежнее каждый стук.
Смотрите: бью легко и ровно.
Хоть приглушён, но чист мой звон.
Он облегает вас духовно.
В вас мир фантазий пробуждён:
то те любимые, которым
уже ни слова не сказать;
то возвращение к просторам,
куда стремимся мы опять.
Иные в прошлом удручали,
а воротись былые дни,
мы б поняли: тогда, в начале,
виновны были не они...
Всё время музыка да пенье.
Прислушайтесь к полутонам !
Быть может, в новом воплощенье
я больше силы им придам,
а нынче снова бью нерезко.
Прошли года безумных гроз -
и без меня хватает треска,
и слишком много взгретых слёз.
Robert Hillyer The Muffled Gong
I do not hit the gong quite squarely
Lest my full feeling should be known.
A glancing blow is best - Oh, rarely
More than murmurous undertone.
Here on this terrace, pine-surrounded,
Where mountains darken echoing lakes,
I've learned how gently must be sounded
Tones that the faintest touch awakes.
See, now I strike - you scarcely hear it
Muted and true the sound. It rings
In the inner ear; it is the spirit
Of lost and unsubstantial things:
Love, for example, and the lover,
who now can be evoked no more,
Or dawns we never can recover
In landscapes we are homesick for,
Which now, as in the past, would cloy us
Could we renew them for a day.
Time and its years do not destroy us,
But learning that it was not they.
There ! Once again a light vibration.
You hear the undertone of course ?
Perhaps some other incarnation
Will find me striking in full force.
But even now I shun this notion
Behind the enigmatic years -
Such clang and clangor of emotion !
Such thawing of unseemly tears !
"The New Yorker", июль 1960 г.
Роберт Силлимэн Хилльер Жилище Джулии
(Перевод с английского).
Он к Джулии дошёл во тьме при помощи перил.
Стучался в дверь, и в щель проник луч света.
Он с иностранкою своей заговорил.
Она не поняла и не дала ответа.
Не силилась понять. Во взгляде был испуг -
и дверь замкнулась, с грохотом и вдруг.
Подумалось, раз сам отбыл надолго прочь,
у Джулии есть новый друг отныне.
Сам раньше часто оставался здесь на ночь,
а Джулия тогда скрывалась в мезонине.
Поднялся выше на этаж в промозглой мгле -
там было будто в дождь на корабле.
"Эй, Джулия ! Прошу, открой !" - затеял он трезвон.
"Эй, Джулия !" - кричал, ища потерю.
..."Не знаю, кто Вы. Ухожите вон !" -
донёсся странный женский голос из-за двери.
Он вспомнил, что с тех пор уж минул полувек
и сам растаял, будто давний снег.
Robert Hillyer Julia's Room
He went up the dark stairs and knocked at Julia's door;
It opened, and a blade of light cut the dim hall,
But a girl was a stranger, and when he spoke to her
She could not - or would not - understand at all.
She looked at him a moment - horrified, he thought -
Then slammed the door shut.
Bewildered, he guessed that while he was away
Julia must have invited a friend he had never known;
Sometimes when she asked an old friend to stay
She moved to the attic room and gave up her own.
So he climbed the second flight, but that floor was dark
As rain-drenched bark.
"Julia !" he called, but no light flashed on.
"Julia !" he called down the stair-well gloom.
..."Whoever you are, for God's sake be gone !"
The strange woman cried from Julia's own room.
Then he remembered it was fifty years ago,
And he melted like snow.
Роберт Силлимэн Хилльер Отражения в спокойной воде.
(Перевод с английского).
Я пристально гляжу в спокойный пруд,
на тень листвы и отраженье неба:
во мгле цветные полосы бегут
и быстро промелькнул сорокопут -
пролётный, был весь день в движенье.
Смотрю, как он перелетает пруд.
От зрелища - в блаженном упоенье:
тень птицы перечёркивает небо.
Причёску распустив, взошла звезда.
Вода дрожит поверхностью зеркальной.
Звезда с небес срывается туда -
сперва коснувшись туфелькой хрустальной.
Густеет тьма. Одна звезда - в свеченье.
Я пристально гляжу на тихий пруд,
а он уж забран ночью во владенье.
Я вижу свет звезды в тенистом небе.
Robert Hillyer Reflection in still water.
I watched the pond without lifting my eyes;
Shadow of leaves on shadow skies;
Scarves of color twining through haze
And a bright bird flying with wings ablaze;
A bird flying over, the day in flight,
And I watched him pass without lifting my eyes.
It was enough, the shadow of delight,
The shadow of a bird over shadow skies.
The first white star unbound her hair;
The water trembled, and she was there
Setting her foot on the darkening mirror
While round her the trees of night leaned nearer;
They gathering dark, she gathering light,
And I watched the pond without lifting my eyes;
It was enough, the shadow of night,
The shadow of a star in the shadow skies.
1947
Poберт Силлимэн Хилльер Песня
(Перепев английского оригинала).
Стихи - кувырок,
вокруг да вокруг,
вперёд и назад,
назад и вперёд.
Осенний листок,
что летом поблёк,
хотя он и нем, -
из вешних поэм.
Вот, радуя луг,
роскошным цветком,
летит мотылёк.
А сядет - и друг
едва ли найдёт.
А песня умрёт,
утративши звук.
Вот был бы ад -
без песен, без пичуг.
Стихи - кувырок
вокруг да вокруг.
И нам не резон
обида на рок
над жёлтым листком,
слетевшим молчком.
Нет горести в том.
Ушедший сезон
вернётся в свой срок.
Robert Hillyer Song
Verse is turning
Around and around,
A gold Autumn leaf
Turning on air
From a poem of spring
And summer gone by,
A hovering accent,
A late butterfly,
Till it touches the ground
And perishes there
As song in the silence
Following sound,
But with never a reason
For memory's yearning,
No reason for grief,
For so fall the leaf,
And so falls the season,
Turning, returning.
Роберт Силлимэн Хилльер Фермер-мореход.
(Перевод с английского).
Кандида спрашивает: "Что за чудная земля,
куда ты хочешь ехать ?" - "В лучший край, - твержу, - за море.
Ржавеет плуг на борозде, не вспаханы поля,
но скучно здесь для моряка, мечтаю о просторе.
Мне бриз поёт, как ветер, что вздувает паруса,
и тени от холмов взлетают к тучам в небеса".
Кандида говорит: "Один уедешь в дальний мир,
а как же клятвы ? Все слова, обеты и зароки ?
Надеешься, что там всегда весёлый званый пир,
а ждёт тебя Война на пресловутом том Востоке".
"По мне милей, - твержу в ответ, - борьба и смерть в штормах,
чем гнить от лености и превратиться в ржавый прах !"
Кандида дерзко глянула с усмешкой. Я бурчал:
"Посмейся, раз ты в курсе всех и всяческих оказий !"
Все доводы её меня разили наповал.
Проклятая Война - лихой палач мужских фантазий.
Светило Солнце - будто диск норманнского щита.
Иду на пашню. Вновь берусь за плуг. В душе - мечта.
Robert Hillyer Seagoing Farmer
Candida said me, "Where are you going tomorrow ?"
"I am going to sea", I said, "to a livelier land.
The plow is rusting away in the half-tilled furrow;
This country has grown too tame for my mariner's hand".
The wind sang like the wind through a schooner's shrouds,
And the hills billowed with shadows from billowed clouds.
Candida said to me, "So you will leave me. I thought so.
You and your islands where everything's set for feast !
But vows and faith mean something, at least I was taught so,
Besides, there is nothing but war in your fabulous East".
"So mach the better", I answered, "I'd rather be dust
In the storm of the world than a creature of habit and rust".
Candida looked at me smiling. I shifted and mumbled,
"Well, you can smile, for I know you have heard this before".
She turned on her heel and left me, she knew I was humbled.
I shouted, "O can't a man dream in spite of the War ?"
The sun was the golden disc of a Viking shield
As I laughed and went back to the plow and finished the field.
1947
Роберт Силлимэн Хилльер Убийство
(Пересказ английского оригинала).
"Заметила ли ты особенное в нём ?" -
спросила Первая из Парок.
"Действительно, он странно ярок,
- ответила Другая -
он неизменен в ходе лет".
"Он вечно юн" - посетовала Первая из Парок.
"Нас для него как будто нет,
- заметила Другая,
хоть я ему порой приветливо мигаю".
"Давай убьём его, когда он спит".
"Но он не спит".
"Устроим так, что он от горя завопит".
"Он не вопит".
"А может ли захохотать ?"
"Как доведётся некролог свой прочитать,
так станет сразу и смеяться, и рыдать".
"Я думаю, что смерть - нерадостный подарок.
Приговорим его !" - сказала Первая из Парок.
"Но он хитёр, как затаившийся огарок" -
ответила Другая.
"Мы справимся, предполагаю,
хоть он и не простак.
Но как ?".
"Неуж нельзя, свалив потолще жердь,
ему устроить неожиданную смерть ?"
"Да будет так !..."
"Он мёртв. Мы справились ! А как он звался между
безумцами, что вечно с ним бывали заодно ?"
"Как назывался меж другими ?".
"А разве нам не всё равно,
кем слыл он меж своими ?"
"Твердят, что мы сгубили их Надежду..."
"Надежда ! Восхитительное имя !"
Robert Hillyer The Assassination
"Do you not find something very strange about him ?"
Asked the First Fate.
"Very strange indeed", answered the Second Fate,
"He is immune to change".
"Yes, he is always young", complained the First Fate.
"He never heeds us", said the Second,
"I, for example, have often called and beckoned".
"We must kill him while he sleeps".
"He does not sleep".
"Then we must make him weep".
"He does not weep".
"Or laugh ?"
"Only at his own epitaph, -
Half tears and laughter half".
"Then how to death, then worst fate,
To doom him ? said the first Fate.
"Oh, he's clever one, as we've long reckoned",
Answered the Second.
"But we can cope
With such fellow, can we not,
What ?"
"Could we not, say with a falling girder,
Carelessly cause an unintended murder ?"
"Why not ?"
"He's dead. Who said we could not cope
With this young fool. What was his name ?"
"His name ?"
"Of course that's not Within our scope,
But just the same..."
"Hope was his name".
"How funny, Hope".
Роберт Силлимэн Хилльер Вечное возвращение
(Перевод с английского).
По Главным улицам я вдоволь побродил.
Встречал друзей, поругивал осадки.
Носил пакеты и внимательно следил,
чтоб не трепались папки и тетрадки.
Под Рождество всегда морозило с утра.
Весной сады цвели неудержимо,
а осенью стремглав темнели вечера
и все работали, встречая зимы.
Где б ни живал, от захолустья до столиц,
подолгу, без особых приключений,
на Главных улицах, в мельканье встречных лиц
следил за сменой мод и увлечений.
Везде всё то же до сих пор - и я, бродя,
угадываю давешних знакомых
с тех Главных улиц, с кем скрывался от дождя,
и лишь потом пойму, что сделал промах.
Иные факты представляются мечтой:
встречаю похороненных когда-то.
Ход времени, представ кромешной суетой,
меняет и запутывает даты.
Все ужасы времён и чрезвычайных драм -
для Главеой улицы - обман, виденье.
Во всех моих чудных обличиях я там
гляжусь в двойном зеркальном отраженье.
Я рад всем встречным, неизменным, как и я.
Остановлюсь и обсужу осадки.
А если с крыш там хлещет сильная струя,
молю Творца сберечь мои тетрадки.
Robert Hillyer The Eternal Return
Along how many Main Streets have I walked,
Greeting my friends, commenting on the weather,
Carrying bundles, wondering as i talked
If the brown paper bags would hold together.
At Christmas time with white breath blowing thin,
In spring when garden tidings are exchanged,
In autumn with the darkness closing in
And all the winter's work to be arranged.
Whereever I have lived - and many places
Have briefly seemed my permanent abode -
The shops on Main Street and the passing faces,
Beyond all history and change of mode,
Remain the same. And if while on a walk
I should encounter people who belong
In Main Streets of my past, I'd stop to talk
Without suspecting anything was wrong.
Even if I met someone who was dead,
I would discount the fact as in a dream.
Here things that lie behind are still ahead,
And calendars less final than they seem.
External accidents of time and space
Become, on Main Street, but illusory errors,
As all my incarnations, face to face,
Repeat themselves like people in two mirrors,
I greet acquaintances unchanged as I
Stop for a moment, comment in a weather,
And at the corner, as I say goodbye,
Prey God my paper bundles hold together.
Роберт Силлимэн Хилльер Старомодное Четвёртое Июля.
(Перевод с английского).
Преславное Четвёртое Июля
теперь встречают глуше и скромней,
под гимн да речь чиновного дедюли,
без смертоносных праздничных огней,
обычно посреди публичных парков,
в рукоплесканьях тех, кто посмирней,
укрытых от пылающих огарков.
Сверкают дуги пламенных ракет,
чаруя малышей и перестарков.
Шутих и медных пушек больше нет.
Все развлечения теперь безвредны.
На взрывы, злившие коней, - запрет.
И в целом паздники проходят бледно.
А прежде вился дым пороховой,
как будто из горящей табакерки.
Взрывалась тишина над головой.
Взлетали, как цветные этажерки
и рассыпались, как морковный цвет,
большие пламенные фейерверки -
сверкал неописуемый букет.
Вниз сыпалась горящая бумага.
Весь округ в зелень с алым был одет.
И фонари, как им велит присяга,
нигде не смели покидать свой пост.
В галактике развёрнутого флага
горели сорок шесть алмазных звёзд.
Так дотемна. Финал был не из скорых.
И, как драгуны боевой поры,
чумазые, понюхав свежий порох,
скакали удальцы из детворы.
А в небе в это время кораблями
над ними шли воздушные шары,
пылавшие в неодолимом гаме:
шли будто с целью где-то сжечь овин,
спалить сухие крыши над домами...
Взметался рой спасательных дружин.
Возня пожарных заполняла стриты.
Звенели гонги множества машин.
Постукивали конские копыта.
Немало дней везде лежала грязь.
Скопились пёстрые завалы хлама.
Детей лечили. Взрослые, озлясь,
смотрели как сменилась панорама.
Зато юнцы в итоге торжества
могли бы утверждать потом упрямо,
что тот Июль был ярче Рождества
по мощному размаху всесожженья.
Права ли юность, или не права,
вполне возможны всяческие мненья,
но старый образ празднества - по мне !
Доныне в памяти моей в движенье
блестящие шары в небесной вышине.
Robert Hillyer An Old-Fashioned Fourth
The glorious Fourth is tamed and has become
A holiday of regulated joys,
With speeches, songs, and dank officialdom,
While fireworks are proscribed as lethal toys
And nowhere seen but in public parks
For the remote applause of girls and boys
Removed from jeopardy of flying sparks -
Spectators who are suitable astonished
When rockets bloom from coruscating arcs.
Firecrackers and brass cannon have been banished,
Torpedoes, packed in little bags of sand,
Have, with the horses they once frightened, vanished;
In fact, a pale decorum shrouds the land.
Once it was shrouded in gunpowder smoke
And hollow booms as giant crackers burst,
Breaking the hush as soon as daylight broke,
Continuing till nightfall, when the first
Rockets soared upward, trailing a thin blaze,
Followed by hundreds that in turn dispersed
Their Queen Anne's lace of jewel-tipped bouquets
Spearing the clouds. Meanwhile, our nether world
Glowed with the flares in green-and-scarlet haze,
And Chinese lanterns glimmered, pinwheels swirled
Their hissing fredance on the sidewalk tree -
And ah ! the set piece of our flag unfurled
With forty-six stars in its galaxy !
The day dragged slowly, but at last it ended
As boys returned like battle-smudged dragoons;
A little breeze arose, the dew descended,
Then, lovelier than all, beneath the moon's
Disdainful chill, a live with warmth and light,
Floated the argosies of fire ballons
Along the driftways of the upper night.
Weaving through warps of noise their silent woofs,
They gradually cooled and sank from sight
To kindle haymows or dry shingle roofs,
Startling the darkness with tumultuous pyres
While horse-drown engines, loud with clashing hoofs
And clanging gongs, plunged toward the scattered fires.
For days thereafter street and lawn were littered
With wagonloads of colorful debris;
Children were bandaged, parent were embittered,
Charred patches were revealed on grass and tree.
But, doubtless, every young incenddiary
Would most enthusiastically agree
That even Christmases were secondary
To these wild holocausts that thrilled us yearly.
Concerning this, opinions well may vary;
I will but say I loved the old Fourth dearly
That threatened my survival each July;
But now it fades, and I remember merely
One bright balloon adrift in evening sky.
(Перевод с английского).
Пластинка, что крутилась дома, сменила музыку,
услышанную ночью в море.
Я плыл один на шлюпке с парусами.
Был слабый ветер. Море с лёгкой рябью
слегка роптало. Мачта стрелкой
нацелилась в Полярную звезду.
Казалось, никого на много миль вокруг,
лишь просигналили три баржи на буксирах.
За ними был неразличимый берег
с цветными огоньками маяка.
Вдруг музыка пришла по радио из тьмы -
и подсказала, что я должен плыть
до порта, как укажет композитор.
А кто таков, попробуй угадать !
Я прибыл утром, стал на якорь и сошёл на берег
в мечтах, далёких от сиявшей мне звезды.
Друзья там не толпились у причала,
готовя встречу. Музыка замолкла...
Но Судно Вечности ритмично шло вперёд
морями глубже, чем все воды под килём,
и выше в небе, чем Полярная звезда над мачтой.
Robert Hillyer Overture
This record played in the room has lost all the music
I heard that night far out at sea:
I was alone in my sailboat, the sail breathing
slackly the light airs, the ripple at the bow
a placid murmur, and the tall mast
a slim black needle plying the North Star -
no one within miles of me, except where no starboard
the lights of a tug signalled three barges in tow,
and beyond that, off the invisible shoreline,
the flashing white and red of the lighthouse -
this music came from my radio in the darkness
and told me that I must sail alone
until, in some harbor known to the composer
but which I could barely surmise,
I arrived at dawn and dropped anchor and rowed ashore
in another dream beyond the starlight of this one,
the friends I have never found crowding the wharf,
waiting with welcome. The music came to an end,
but the eternal ship moved on to a rhythm
deeper than the keel or the waters under the keel,
and higher than the North Star over the masthead riding.
"The New Yorker", август 1953 г.
Роберт Силлимэн Хильер Апрельское утро
(Перепев английского оригинала).
В Апреле дни легки,
как сети паучка.
Светила не ярки.
Порывы ветерка -
чуть кто вспорхёт -
как мех, мягки.
Вода поёт
в серебряной тиши,
спеша с высот
сквозь камыши.
И вскоре птицы
грянут от души:
уже успели пробудиться -
малиновки, дрозды -
в лесу и у воды.
Все в ожидании,
чтоб вдохновиться
волной желания,
и дать ей выход, вопреки
невинному незнанию.
В Апреле дни легки.
Светила не ярки.
Robert Hillyer April Morning
The day is as frail
As gossamer.
The light is pale.
The April stir
Of wind and wings
Is soft as fur.
The water sings
In silver hush
From hillside springs
To lakeside rush.
Today is waking
The robin, the thrush,
The first note shaking
The gray suspense,
The first love-makig
Of innocence...
Rending the veil
Between spirit and sense.
The day so frail,
The light so pale.
"Literary Crypt № 46-h, май 1944 г.
Роберт Силлимэн Хилльер Приглушённый гонг.
(Перевод с английского).
Стараюсь бить в свой гонг нешумно
и не выказывать всю страсть.
Стучу, но тихо и разумно,
чтоб всё избыточное скрасть.
В горах, меж сосен, на террасе,
где эхо повторяет звук,
учусь, как в музыкальном классе,
чтоб стал нежнее каждый стук.
Смотрите: бью легко и ровно.
Хоть приглушён, но чист мой звон.
Он облегает вас духовно.
В вас мир фантазий пробуждён:
то те любимые, которым
уже ни слова не сказать;
то возвращение к просторам,
куда стремимся мы опять.
Иные в прошлом удручали,
а воротись былые дни,
мы б поняли: тогда, в начале,
виновны были не они...
Всё время музыка да пенье.
Прислушайтесь к полутонам !
Быть может, в новом воплощенье
я больше силы им придам,
а нынче снова бью нерезко.
Прошли года безумных гроз -
и без меня хватает треска,
и слишком много взгретых слёз.
Robert Hillyer The Muffled Gong
I do not hit the gong quite squarely
Lest my full feeling should be known.
A glancing blow is best - Oh, rarely
More than murmurous undertone.
Here on this terrace, pine-surrounded,
Where mountains darken echoing lakes,
I've learned how gently must be sounded
Tones that the faintest touch awakes.
See, now I strike - you scarcely hear it
Muted and true the sound. It rings
In the inner ear; it is the spirit
Of lost and unsubstantial things:
Love, for example, and the lover,
who now can be evoked no more,
Or dawns we never can recover
In landscapes we are homesick for,
Which now, as in the past, would cloy us
Could we renew them for a day.
Time and its years do not destroy us,
But learning that it was not they.
There ! Once again a light vibration.
You hear the undertone of course ?
Perhaps some other incarnation
Will find me striking in full force.
But even now I shun this notion
Behind the enigmatic years -
Such clang and clangor of emotion !
Such thawing of unseemly tears !
"The New Yorker", июль 1960 г.
Роберт Силлимэн Хилльер Жилище Джулии
(Перевод с английского).
Он к Джулии дошёл во тьме при помощи перил.
Стучался в дверь, и в щель проник луч света.
Он с иностранкою своей заговорил.
Она не поняла и не дала ответа.
Не силилась понять. Во взгляде был испуг -
и дверь замкнулась, с грохотом и вдруг.
Подумалось, раз сам отбыл надолго прочь,
у Джулии есть новый друг отныне.
Сам раньше часто оставался здесь на ночь,
а Джулия тогда скрывалась в мезонине.
Поднялся выше на этаж в промозглой мгле -
там было будто в дождь на корабле.
"Эй, Джулия ! Прошу, открой !" - затеял он трезвон.
"Эй, Джулия !" - кричал, ища потерю.
..."Не знаю, кто Вы. Ухожите вон !" -
донёсся странный женский голос из-за двери.
Он вспомнил, что с тех пор уж минул полувек
и сам растаял, будто давний снег.
Robert Hillyer Julia's Room
He went up the dark stairs and knocked at Julia's door;
It opened, and a blade of light cut the dim hall,
But a girl was a stranger, and when he spoke to her
She could not - or would not - understand at all.
She looked at him a moment - horrified, he thought -
Then slammed the door shut.
Bewildered, he guessed that while he was away
Julia must have invited a friend he had never known;
Sometimes when she asked an old friend to stay
She moved to the attic room and gave up her own.
So he climbed the second flight, but that floor was dark
As rain-drenched bark.
"Julia !" he called, but no light flashed on.
"Julia !" he called down the stair-well gloom.
..."Whoever you are, for God's sake be gone !"
The strange woman cried from Julia's own room.
Then he remembered it was fifty years ago,
And he melted like snow.
Роберт Силлимэн Хилльер Отражения в спокойной воде.
(Перевод с английского).
Я пристально гляжу в спокойный пруд,
на тень листвы и отраженье неба:
во мгле цветные полосы бегут
и быстро промелькнул сорокопут -
пролётный, был весь день в движенье.
Смотрю, как он перелетает пруд.
От зрелища - в блаженном упоенье:
тень птицы перечёркивает небо.
Причёску распустив, взошла звезда.
Вода дрожит поверхностью зеркальной.
Звезда с небес срывается туда -
сперва коснувшись туфелькой хрустальной.
Густеет тьма. Одна звезда - в свеченье.
Я пристально гляжу на тихий пруд,
а он уж забран ночью во владенье.
Я вижу свет звезды в тенистом небе.
Robert Hillyer Reflection in still water.
I watched the pond without lifting my eyes;
Shadow of leaves on shadow skies;
Scarves of color twining through haze
And a bright bird flying with wings ablaze;
A bird flying over, the day in flight,
And I watched him pass without lifting my eyes.
It was enough, the shadow of delight,
The shadow of a bird over shadow skies.
The first white star unbound her hair;
The water trembled, and she was there
Setting her foot on the darkening mirror
While round her the trees of night leaned nearer;
They gathering dark, she gathering light,
And I watched the pond without lifting my eyes;
It was enough, the shadow of night,
The shadow of a star in the shadow skies.
1947
Poберт Силлимэн Хилльер Песня
(Перепев английского оригинала).
Стихи - кувырок,
вокруг да вокруг,
вперёд и назад,
назад и вперёд.
Осенний листок,
что летом поблёк,
хотя он и нем, -
из вешних поэм.
Вот, радуя луг,
роскошным цветком,
летит мотылёк.
А сядет - и друг
едва ли найдёт.
А песня умрёт,
утративши звук.
Вот был бы ад -
без песен, без пичуг.
Стихи - кувырок
вокруг да вокруг.
И нам не резон
обида на рок
над жёлтым листком,
слетевшим молчком.
Нет горести в том.
Ушедший сезон
вернётся в свой срок.
Robert Hillyer Song
Verse is turning
Around and around,
A gold Autumn leaf
Turning on air
From a poem of spring
And summer gone by,
A hovering accent,
A late butterfly,
Till it touches the ground
And perishes there
As song in the silence
Following sound,
But with never a reason
For memory's yearning,
No reason for grief,
For so fall the leaf,
And so falls the season,
Turning, returning.
Роберт Силлимэн Хилльер Фермер-мореход.
(Перевод с английского).
Кандида спрашивает: "Что за чудная земля,
куда ты хочешь ехать ?" - "В лучший край, - твержу, - за море.
Ржавеет плуг на борозде, не вспаханы поля,
но скучно здесь для моряка, мечтаю о просторе.
Мне бриз поёт, как ветер, что вздувает паруса,
и тени от холмов взлетают к тучам в небеса".
Кандида говорит: "Один уедешь в дальний мир,
а как же клятвы ? Все слова, обеты и зароки ?
Надеешься, что там всегда весёлый званый пир,
а ждёт тебя Война на пресловутом том Востоке".
"По мне милей, - твержу в ответ, - борьба и смерть в штормах,
чем гнить от лености и превратиться в ржавый прах !"
Кандида дерзко глянула с усмешкой. Я бурчал:
"Посмейся, раз ты в курсе всех и всяческих оказий !"
Все доводы её меня разили наповал.
Проклятая Война - лихой палач мужских фантазий.
Светило Солнце - будто диск норманнского щита.
Иду на пашню. Вновь берусь за плуг. В душе - мечта.
Robert Hillyer Seagoing Farmer
Candida said me, "Where are you going tomorrow ?"
"I am going to sea", I said, "to a livelier land.
The plow is rusting away in the half-tilled furrow;
This country has grown too tame for my mariner's hand".
The wind sang like the wind through a schooner's shrouds,
And the hills billowed with shadows from billowed clouds.
Candida said to me, "So you will leave me. I thought so.
You and your islands where everything's set for feast !
But vows and faith mean something, at least I was taught so,
Besides, there is nothing but war in your fabulous East".
"So mach the better", I answered, "I'd rather be dust
In the storm of the world than a creature of habit and rust".
Candida looked at me smiling. I shifted and mumbled,
"Well, you can smile, for I know you have heard this before".
She turned on her heel and left me, she knew I was humbled.
I shouted, "O can't a man dream in spite of the War ?"
The sun was the golden disc of a Viking shield
As I laughed and went back to the plow and finished the field.
1947
Роберт Силлимэн Хилльер Убийство
(Пересказ английского оригинала).
"Заметила ли ты особенное в нём ?" -
спросила Первая из Парок.
"Действительно, он странно ярок,
- ответила Другая -
он неизменен в ходе лет".
"Он вечно юн" - посетовала Первая из Парок.
"Нас для него как будто нет,
- заметила Другая,
хоть я ему порой приветливо мигаю".
"Давай убьём его, когда он спит".
"Но он не спит".
"Устроим так, что он от горя завопит".
"Он не вопит".
"А может ли захохотать ?"
"Как доведётся некролог свой прочитать,
так станет сразу и смеяться, и рыдать".
"Я думаю, что смерть - нерадостный подарок.
Приговорим его !" - сказала Первая из Парок.
"Но он хитёр, как затаившийся огарок" -
ответила Другая.
"Мы справимся, предполагаю,
хоть он и не простак.
Но как ?".
"Неуж нельзя, свалив потолще жердь,
ему устроить неожиданную смерть ?"
"Да будет так !..."
"Он мёртв. Мы справились ! А как он звался между
безумцами, что вечно с ним бывали заодно ?"
"Как назывался меж другими ?".
"А разве нам не всё равно,
кем слыл он меж своими ?"
"Твердят, что мы сгубили их Надежду..."
"Надежда ! Восхитительное имя !"
Robert Hillyer The Assassination
"Do you not find something very strange about him ?"
Asked the First Fate.
"Very strange indeed", answered the Second Fate,
"He is immune to change".
"Yes, he is always young", complained the First Fate.
"He never heeds us", said the Second,
"I, for example, have often called and beckoned".
"We must kill him while he sleeps".
"He does not sleep".
"Then we must make him weep".
"He does not weep".
"Or laugh ?"
"Only at his own epitaph, -
Half tears and laughter half".
"Then how to death, then worst fate,
To doom him ? said the first Fate.
"Oh, he's clever one, as we've long reckoned",
Answered the Second.
"But we can cope
With such fellow, can we not,
What ?"
"Could we not, say with a falling girder,
Carelessly cause an unintended murder ?"
"Why not ?"
"He's dead. Who said we could not cope
With this young fool. What was his name ?"
"His name ?"
"Of course that's not Within our scope,
But just the same..."
"Hope was his name".
"How funny, Hope".
Роберт Силлимэн Хилльер Вечное возвращение
(Перевод с английского).
По Главным улицам я вдоволь побродил.
Встречал друзей, поругивал осадки.
Носил пакеты и внимательно следил,
чтоб не трепались папки и тетрадки.
Под Рождество всегда морозило с утра.
Весной сады цвели неудержимо,
а осенью стремглав темнели вечера
и все работали, встречая зимы.
Где б ни живал, от захолустья до столиц,
подолгу, без особых приключений,
на Главных улицах, в мельканье встречных лиц
следил за сменой мод и увлечений.
Везде всё то же до сих пор - и я, бродя,
угадываю давешних знакомых
с тех Главных улиц, с кем скрывался от дождя,
и лишь потом пойму, что сделал промах.
Иные факты представляются мечтой:
встречаю похороненных когда-то.
Ход времени, представ кромешной суетой,
меняет и запутывает даты.
Все ужасы времён и чрезвычайных драм -
для Главеой улицы - обман, виденье.
Во всех моих чудных обличиях я там
гляжусь в двойном зеркальном отраженье.
Я рад всем встречным, неизменным, как и я.
Остановлюсь и обсужу осадки.
А если с крыш там хлещет сильная струя,
молю Творца сберечь мои тетрадки.
Robert Hillyer The Eternal Return
Along how many Main Streets have I walked,
Greeting my friends, commenting on the weather,
Carrying bundles, wondering as i talked
If the brown paper bags would hold together.
At Christmas time with white breath blowing thin,
In spring when garden tidings are exchanged,
In autumn with the darkness closing in
And all the winter's work to be arranged.
Whereever I have lived - and many places
Have briefly seemed my permanent abode -
The shops on Main Street and the passing faces,
Beyond all history and change of mode,
Remain the same. And if while on a walk
I should encounter people who belong
In Main Streets of my past, I'd stop to talk
Without suspecting anything was wrong.
Even if I met someone who was dead,
I would discount the fact as in a dream.
Here things that lie behind are still ahead,
And calendars less final than they seem.
External accidents of time and space
Become, on Main Street, but illusory errors,
As all my incarnations, face to face,
Repeat themselves like people in two mirrors,
I greet acquaintances unchanged as I
Stop for a moment, comment in a weather,
And at the corner, as I say goodbye,
Prey God my paper bundles hold together.
Роберт Силлимэн Хилльер Старомодное Четвёртое Июля.
(Перевод с английского).
Преславное Четвёртое Июля
теперь встречают глуше и скромней,
под гимн да речь чиновного дедюли,
без смертоносных праздничных огней,
обычно посреди публичных парков,
в рукоплесканьях тех, кто посмирней,
укрытых от пылающих огарков.
Сверкают дуги пламенных ракет,
чаруя малышей и перестарков.
Шутих и медных пушек больше нет.
Все развлечения теперь безвредны.
На взрывы, злившие коней, - запрет.
И в целом паздники проходят бледно.
А прежде вился дым пороховой,
как будто из горящей табакерки.
Взрывалась тишина над головой.
Взлетали, как цветные этажерки
и рассыпались, как морковный цвет,
большие пламенные фейерверки -
сверкал неописуемый букет.
Вниз сыпалась горящая бумага.
Весь округ в зелень с алым был одет.
И фонари, как им велит присяга,
нигде не смели покидать свой пост.
В галактике развёрнутого флага
горели сорок шесть алмазных звёзд.
Так дотемна. Финал был не из скорых.
И, как драгуны боевой поры,
чумазые, понюхав свежий порох,
скакали удальцы из детворы.
А в небе в это время кораблями
над ними шли воздушные шары,
пылавшие в неодолимом гаме:
шли будто с целью где-то сжечь овин,
спалить сухие крыши над домами...
Взметался рой спасательных дружин.
Возня пожарных заполняла стриты.
Звенели гонги множества машин.
Постукивали конские копыта.
Немало дней везде лежала грязь.
Скопились пёстрые завалы хлама.
Детей лечили. Взрослые, озлясь,
смотрели как сменилась панорама.
Зато юнцы в итоге торжества
могли бы утверждать потом упрямо,
что тот Июль был ярче Рождества
по мощному размаху всесожженья.
Права ли юность, или не права,
вполне возможны всяческие мненья,
но старый образ празднества - по мне !
Доныне в памяти моей в движенье
блестящие шары в небесной вышине.
Robert Hillyer An Old-Fashioned Fourth
The glorious Fourth is tamed and has become
A holiday of regulated joys,
With speeches, songs, and dank officialdom,
While fireworks are proscribed as lethal toys
And nowhere seen but in public parks
For the remote applause of girls and boys
Removed from jeopardy of flying sparks -
Spectators who are suitable astonished
When rockets bloom from coruscating arcs.
Firecrackers and brass cannon have been banished,
Torpedoes, packed in little bags of sand,
Have, with the horses they once frightened, vanished;
In fact, a pale decorum shrouds the land.
Once it was shrouded in gunpowder smoke
And hollow booms as giant crackers burst,
Breaking the hush as soon as daylight broke,
Continuing till nightfall, when the first
Rockets soared upward, trailing a thin blaze,
Followed by hundreds that in turn dispersed
Their Queen Anne's lace of jewel-tipped bouquets
Spearing the clouds. Meanwhile, our nether world
Glowed with the flares in green-and-scarlet haze,
And Chinese lanterns glimmered, pinwheels swirled
Their hissing fredance on the sidewalk tree -
And ah ! the set piece of our flag unfurled
With forty-six stars in its galaxy !
The day dragged slowly, but at last it ended
As boys returned like battle-smudged dragoons;
A little breeze arose, the dew descended,
Then, lovelier than all, beneath the moon's
Disdainful chill, a live with warmth and light,
Floated the argosies of fire ballons
Along the driftways of the upper night.
Weaving through warps of noise their silent woofs,
They gradually cooled and sank from sight
To kindle haymows or dry shingle roofs,
Startling the darkness with tumultuous pyres
While horse-drown engines, loud with clashing hoofs
And clanging gongs, plunged toward the scattered fires.
For days thereafter street and lawn were littered
With wagonloads of colorful debris;
Children were bandaged, parent were embittered,
Charred patches were revealed on grass and tree.
But, doubtless, every young incenddiary
Would most enthusiastically agree
That even Christmases were secondary
To these wild holocausts that thrilled us yearly.
Concerning this, opinions well may vary;
I will but say I loved the old Fourth dearly
That threatened my survival each July;
But now it fades, and I remember merely
One bright balloon adrift in evening sky.
Метки:
