Из Джузеппе Унгаретти. Душно...

ВСЁ ГОВОРИЛ: ?ДУШНО…?




Ты не спал, всё не мог уснуть…
Всё говорил: ?Как душно…? И вот,
На лице, погрузившемся в череп,
Глаза, что горели
Всего лишь мгновенье назад,

Расширились. И потерялись.

А я,
Бывая так часто потерян,
Мрачен, мятежен, – я чистым, свободным,
Счастливым в твоих возрождался глазах…

Затем – рот. Рот,
Что там, в дали дней, весь светился
Радостью и обаяньем,
Рот исказился немою борьбой…
Умер мой мальчик…

Девять лет, замкнутый круг;
Девять лет, к которым ни дней, ни минут
Не прибавится, нет;
Только ими надежды моей
Тихое пламя алеет.

Вновь ищу тебя, вновь нахожу,
Той же знакомой дорогой хожу
Видеть, как ты растешь
От черточки к черточке на стене
Твоих девяти лет.

Подолгу могу
С ясностью ощущать
Твои руки в моих руках:
Твои детские руки,

Что – вот, сейчас – сжали мои, не узнавая.

Руки, что всё больше учились
Чувствовать и понимать,
Моим рукам отдаваясь.

Руки становятся суше, бледнее,
И вот, одни
– Белые, совершенно белые –
Одни остаются в тени.

Как ты еще цвел, не прошла и неделя.

Пойду домой, одежду тебе принести;
Другие придут, закроют тебя в гробу
Навсегда. Нет, навсегда
Мне давая свободу, ты будешь душою моей души.
Приди ко мне снова – теперь я

Живу, будто в жизни улыбки твоей не видал;
Попробуй еще, силы мне приложи,
Если хочешь, сынок, – до тебя дорасти – туда,
Где жизнь – покой и бессмертье.

От укусов совести ошалев,
Снимаю, словно излишек на счетах,
Ужас лет беззаконных, что, отняв у тебя, изживаю,
Будто ты всё растешь на земле,
Но нет, на земле всё растет
Лишь моя ненавистная старость пустая.

Была ночь, как теперь.
Ты мне всё руку протягивал, такую тонкую руку…

Разрываясь тревогой между мною и мною,
Я слушал – меня, надо мною самим наклонясь;
И с синего, слишком синего, южного неба
Слишком частые звезды глядели толпою,
Слишком яркие, неродные для нас…

(Это небо глухое, что сходит без дуновенья, без звука,
Глухое, я знаю, как оно может давить
На руку, на мальчика тонкую руку,
простертую в ночь, чтобы тяжесть его отдалить.)