У. М. Теккерей. Vanitas vanitatum
Vanitas vanitatum *
Что напророчил Царь царей?
(Я восхищаюсь древним текстом!)
?Все в этой жизни у людей —
Mataiotes Mataioteton? **.
Сей позолоченный трактат ***
школяр усвоит без вопросов:
мудрей не выдавал цитат
ни мертвый, ни живой философ!
Француз, испанец, немец, росс
блеснули здесь своим талантом:
тот станет ментором всерьез,
кто сладит с этим фолиантом.
Историй здесь — полна скрижаль,
и все — глупей старинной прозы;
какая здесь царит мораль,
какие здесь метаморфозы!
Слепого рока круговерть,
немало желчи, много боли,
паденье, взлёт, рожденье, смерть
и благородство в низкой доле.
Какой престранный мемуар!
Разбитый трон, измена друга,
в насмешку обращённый дар
и обойдённая заслуга.
Кто был велик — упал в кювет!
Кто низок был — взлетел высоко!
О суета пустых сует!
О смехотворная морока!
И меж турецким письмецом
и доброго Жанена шуткой
я в томе расписался том,
рацею кончив прибауткой.
* * *
О суета пустых сует!
Насколько фатум своеволен:
и мудрый — глупости клеврет,
и всемогущий — обездолен.
Что ты лепечешь, сэр Пророк,
своей моралью очерствелой,
и к мудрым и к великим строг,
хотя нам это надоело?
Скажи о чём-нибудь другом,
старик, угрюмый и ничтожный!
Но я листаю скучный том
и нахожу одно и то же.
Здесь и Богатство не в цене
и Глупость правит в высшем свете,
и Короли не на коне,
и холуи сидят в карете.
Три тысячи минуло лет,
с тех пор как сын Давида прыткий —
надежд лишённый Кохелет —
оставил миру эти свитки,
но с той поры и посейчас
свежа старинная бумага:
жизнь обновляет древний сказ
про Славу, Крах, Безумье, Благо.
Пророк всегда в одной поре,
кричит, пророча в старом стиле,
как на Ермоновой Горе,
так и в соборе на Корнхилле,
чтоб сердцем принял ты урок,
о брат-читатель неучёный,
что нам великий Царь изрёк,
сирийским кедром осенённый.
* Суета сует (лат.).
** Суета сует (греч.).
*** Записано между страницей из Жюля Жанена и стихами турецкого посла в альбом мадам де Р., включающий в себя автографы королей, принцев, поэтов, маршалов, музыкантов, дипломатов, государственных деятелей и писателей всех национальностей.
24-28 января 2013
William Makepeace Thackeray (1811 — 1863)
Vanitas vanitatum
How spake of old the Royal Seer?
(His text is one I love to treat on.)
This life of ours he said is sheer
Mataiotes Mataioteton.
O Student of this gilded Book,
Declare, while musing on its pages,
If truer words were ever spoke
By ancient, or by modern sages!
The various authors’ names but note,*
French, Spanish, English, Russians, Germans:
And in the volume polyglot,
Sure you may read a hundred sermons!
What histories of life are here,
More wild than all romancers’ stories;
What wondrous transformations queer,
What homilies on human glories!
What theme for sorrow or for scorn!
What chronicle of Fate’s surprises —
Of adverse fortune nobly borne,
Of chances, changes, ruins, rises!
Of thrones upset, and sceptres broke,
How strange a record here is written!
Of honors, dealt as if in joke;
Of brave desert unkindly smitten.
How low men were, and how they rise!
How high they were, and how they tumble!
O vanity of vanities!
O laughable, pathetic jumble!
Here between honest Janin’s joke
And his Turk Excellency’s firman,
I write my name upon the book:
I write my name — and end my sermon.
* * *
O Vanity of vanities!
How wayward the decrees of Fate are;
How very weak the very wise,
How very small the very great are!
What mean these stale moralities,
Sir Preacher, from your desk you mumble?
Why rail against the great and wise,
And tire us with your ceaseless grumble?
Pray choose us out another text,
O man morose and narrow-minded!
Come turn the page — I read the next,
And then the next, and still I find it.
Read here how Wealth aside was thrust,
And Folly set in place exalted;
How Princes footed in the dust,
While lackeys in the saddle vaulted.
Though thrice a thousand years are past,
Since David’s son, the sad and splendid,
The weary King Ecclesiast,
Upon his awful tablets penned it, —
Methinks the text is never stale,
And life is every day renewing
Fresh comments on the old old tale
Of Folly, Fortune, Glory, Ruin.
Hark to the Preacher, preaching still
He lifts his voice and cries his sermon,
Here at St. Peter’s of Cornhill,
As yonder on the Mount of Hermon;
For you and me to heart to take
(O dear beloved brother readers)
To-day as when the good King spake
Beneath the solemn Syrian cedars.
* Between a page by Jules Janin, and a poem by the Turkish Ambassador, in Madame de R...’s album, containing the autographs of kings, princes, poets, marshals, musicians, diplomatists, statesmen, artists, and men of letters of all nations.
Что напророчил Царь царей?
(Я восхищаюсь древним текстом!)
?Все в этой жизни у людей —
Mataiotes Mataioteton? **.
Сей позолоченный трактат ***
школяр усвоит без вопросов:
мудрей не выдавал цитат
ни мертвый, ни живой философ!
Француз, испанец, немец, росс
блеснули здесь своим талантом:
тот станет ментором всерьез,
кто сладит с этим фолиантом.
Историй здесь — полна скрижаль,
и все — глупей старинной прозы;
какая здесь царит мораль,
какие здесь метаморфозы!
Слепого рока круговерть,
немало желчи, много боли,
паденье, взлёт, рожденье, смерть
и благородство в низкой доле.
Какой престранный мемуар!
Разбитый трон, измена друга,
в насмешку обращённый дар
и обойдённая заслуга.
Кто был велик — упал в кювет!
Кто низок был — взлетел высоко!
О суета пустых сует!
О смехотворная морока!
И меж турецким письмецом
и доброго Жанена шуткой
я в томе расписался том,
рацею кончив прибауткой.
* * *
О суета пустых сует!
Насколько фатум своеволен:
и мудрый — глупости клеврет,
и всемогущий — обездолен.
Что ты лепечешь, сэр Пророк,
своей моралью очерствелой,
и к мудрым и к великим строг,
хотя нам это надоело?
Скажи о чём-нибудь другом,
старик, угрюмый и ничтожный!
Но я листаю скучный том
и нахожу одно и то же.
Здесь и Богатство не в цене
и Глупость правит в высшем свете,
и Короли не на коне,
и холуи сидят в карете.
Три тысячи минуло лет,
с тех пор как сын Давида прыткий —
надежд лишённый Кохелет —
оставил миру эти свитки,
но с той поры и посейчас
свежа старинная бумага:
жизнь обновляет древний сказ
про Славу, Крах, Безумье, Благо.
Пророк всегда в одной поре,
кричит, пророча в старом стиле,
как на Ермоновой Горе,
так и в соборе на Корнхилле,
чтоб сердцем принял ты урок,
о брат-читатель неучёный,
что нам великий Царь изрёк,
сирийским кедром осенённый.
* Суета сует (лат.).
** Суета сует (греч.).
*** Записано между страницей из Жюля Жанена и стихами турецкого посла в альбом мадам де Р., включающий в себя автографы королей, принцев, поэтов, маршалов, музыкантов, дипломатов, государственных деятелей и писателей всех национальностей.
24-28 января 2013
William Makepeace Thackeray (1811 — 1863)
Vanitas vanitatum
How spake of old the Royal Seer?
(His text is one I love to treat on.)
This life of ours he said is sheer
Mataiotes Mataioteton.
O Student of this gilded Book,
Declare, while musing on its pages,
If truer words were ever spoke
By ancient, or by modern sages!
The various authors’ names but note,*
French, Spanish, English, Russians, Germans:
And in the volume polyglot,
Sure you may read a hundred sermons!
What histories of life are here,
More wild than all romancers’ stories;
What wondrous transformations queer,
What homilies on human glories!
What theme for sorrow or for scorn!
What chronicle of Fate’s surprises —
Of adverse fortune nobly borne,
Of chances, changes, ruins, rises!
Of thrones upset, and sceptres broke,
How strange a record here is written!
Of honors, dealt as if in joke;
Of brave desert unkindly smitten.
How low men were, and how they rise!
How high they were, and how they tumble!
O vanity of vanities!
O laughable, pathetic jumble!
Here between honest Janin’s joke
And his Turk Excellency’s firman,
I write my name upon the book:
I write my name — and end my sermon.
* * *
O Vanity of vanities!
How wayward the decrees of Fate are;
How very weak the very wise,
How very small the very great are!
What mean these stale moralities,
Sir Preacher, from your desk you mumble?
Why rail against the great and wise,
And tire us with your ceaseless grumble?
Pray choose us out another text,
O man morose and narrow-minded!
Come turn the page — I read the next,
And then the next, and still I find it.
Read here how Wealth aside was thrust,
And Folly set in place exalted;
How Princes footed in the dust,
While lackeys in the saddle vaulted.
Though thrice a thousand years are past,
Since David’s son, the sad and splendid,
The weary King Ecclesiast,
Upon his awful tablets penned it, —
Methinks the text is never stale,
And life is every day renewing
Fresh comments on the old old tale
Of Folly, Fortune, Glory, Ruin.
Hark to the Preacher, preaching still
He lifts his voice and cries his sermon,
Here at St. Peter’s of Cornhill,
As yonder on the Mount of Hermon;
For you and me to heart to take
(O dear beloved brother readers)
To-day as when the good King spake
Beneath the solemn Syrian cedars.
* Between a page by Jules Janin, and a poem by the Turkish Ambassador, in Madame de R...’s album, containing the autographs of kings, princes, poets, marshals, musicians, diplomatists, statesmen, artists, and men of letters of all nations.
Метки:
