Джеффри Хилл Памяти Джейн Фрейзер и др
Джеффри Хилл Памяти Джейн Фрейзер*
(Перевод с английского).
Снега курчавились руном.
Синели, индевея, дали.
Ветра заныли под окном.
Туманы топи застилали.
Когда её сковал недуг,
над смертью реял с хищным жаром
её рассудок, как канюк,
а спальня заполнялась паром.
Гардины клеились к стеклу.
Застыло время. Смёрзлось тело.
И бой часов замолк в углу,
а в нас душа похолодела.
День смерти не потряс основ,
но в марте солнечные вспышки
сорвали с речки толщу льдов,
и на ольхе встряхнулись шишки.
Geoffrey Hill In Memory of Jane Fraser*
When snow like sheep lay in the fold
And wind went begging at each door,
And the far hills were blue with cold,
And a cloud shroud lay on the moor,
She kept the siege. And every day
We watched her brooding over death
Like a strong bird above its prey.
The room filled with the kettle's breath.
Damp curtains glued against the pane
Sealed time away. Her body froze
As if to freeze us all, and chain
Creation to a stunned repose.
She died before the world could stir.
In March the ice unloosed the brook
And water ruffled the sun's hair.
Dead cones upon the alder shook.
*Примечание.
Из книги "For the Unfallen", 1959.
Это стихотворение уже известно в русском переводе, сделанном Мариной Левиной.
Джеффри Хилл In Piam Memoriam*
(Перевод с английского).
1
Светлее хрусталя, как на иконе,
святой раскрыл порожние ладони -
как приступивший к действу чародей,
как праведник, молящий за людей.
2
В лилейном под тлетворными лучами,
он, не ропща, снёс гибельное пламя.
Он - ловкий дипломат и образец
запятнанной прозрачности сердец.
3
Пруд мутен. Перед ним с большого дуба
сдувается избыток хлопьев снега.
Под снегом - неказистый ствол; внизу
простёрлась только свежая земля.
Geoffry Hill In Piam Memoriam*
1
Created purely from glass the saint stands,
Exposing his gifted quite empty hands
Like a conjurer about to begin,
A righteous man begging of righteous men.
2
In the sun lily-and-gold-coloured,
Filtering the cruder light, he has endured,
A feature for our regard; and will keep;
Of worldly purity the stained archetype.
3
The scummed pond twitches. The great holly-tree,
Emptied and shut, blows clear of wasting snow,
The common, puddled substance: beneath,
Like a revealed mineral, a new earth.
*Примечание.
Из книги "For the Unfallen", 1959.
Историческая роль папы Пия XII (1876-1958, на папском престоле - с 1939 г.) сложна и
противоречива. Папа дипломатично молчал, наблюдая нацистские зверства, надеясь оберечь тем самым существование католической церкви, и лишь негромко выступал с
миролюбивыми заявлениями или негласно помогал некоторым жертвам фашизма и нацизма.
Споры о нём и о моральной стороне его поведения продолжаются до сих пор.
Джеффри Хилл Рождественская картинка.
(Перевод с английского).
Накоплены морем, порознь и кучей:
кораллы да кости - хлам,
запутанный, скользкий, пахучий,
лежащий по всем берегам.
Безгласный младенец - Царь,
устав, блаженно спит у моря,
а рядом змеи и другие твари.
У них на мордах кровь - как киноварь.
Вдруг на берег, смущая детский сон,
искусники явились на поклон
и пали ниц в согласье с этикетом,
узнав Царя в младенце по приметам.
Над головами Ангелы с небес
из крыльев возвели навес,
застывши в позах предостойных -
как изваяния покойных.
Geoffrey Hill Picture of a Nativity
Sea-preserved, heaped with sea-spoils,
Ribs, keels, coral sores,
Detached faces, ephemeral oils,
Discharged on the world’s outer shores,
A dumb child-king
Arrives at his right place; rests,
Undisturbed, among slack serpents; beasts
With claws flesh-buttered. In the gathering
Of bestial and common hardship
Artistic men appear to worship
And fall down; to recognize
Familiar tokens; believe their own eyes.
Above the marvel, each rigid head,
Angels, their unnatural wings displayed,
Freeze into an attitude
Recalling the dead.
Из цикла "For the Unfallen".
Джеффри Хилл Tenebrae (Потёмки).
(Попытка осмыслить).
Он так изнемог, что едва мог расслышать звуки песен,
он чувствовал себя заключённым в студёном краю, где
его мозг оцепенел и его дух был ограничен и одинок.
1
Отплатим Ангелу, чей лик,
рагорячённый жаждой, -
всегда у алтаря, где каждый -
к страданию привык.
То Бог из рьяных,
безжалостный Эрот.
Он спуску не даёт.
И он же - Лазарь в ранах.
2
Я пробуждаюсь, слыша Ваше слово.
Я вырываюсь из объятий сна.
Ваш голос нежен, и душа моя нежна
и встретить приглашение готова.
Я - с Вами. Мне не надобно иного.
Я не ищу. Любовь обретена.
Но нынче Ваша тактика странна.
Мои порывы гасятся сурово.
Когда я страстен, Вы меня, терзая,
бесстрастно обрекаете на пост.
Как я ни тщусь, я с горечью встречаю
всего лишь ранящий холодный жест.
А Вы - в восторге, будто ближе к Раю,
неся с упорством свой отказный крест.
3
Veni Redemptor - однако не ныне.
Christus Resurgens - но в сфере иной.
"Ave !" - кричим мы. - Лишь эхо в пустыне.
Amor Carnalis - удел наш земной.
(Наш избавитель был здесь, но не ныне.
Да ! Он воскрес, но для жизни иной.
"Слава !" - кричим мы. - Лишь эхо в пустыне.
Плотские страсти - удел наш земной).
4
О свет ! Вершина восхищенья,
Улыбка с губ - и наш позор !
Часы на золотых запястьях,
Очарованье худобы.
Вся наша вера - в блеске празднеств.
Любовь - желаннейший предмет.
5
Я цепенею в горестной дилемме.
Рой дьяволиц ! Слетайся мне помочь.
Вы не спешите удалиться прочь.
У вас любовь навек, а не на время.
Та даст вам адрес и проставит имя.
Но только ночь - не день, а день - не ночь.
А мне не перепутать, кто чья дочь.
И как забыться в игрищах с тенями ?
Как знать ? Но сливки общества в Аду
признают это, не особо споря.
Мой гнев у них сегодня на виду -
но не нарушу верности в задоре,
не притворюсь, что с лёгкостью паду,
но буду твёрд, хоть одинок и в горе.
6
То поддувало жаркого огня,
то сбор анкет за длинными столами,
то истинный, в себе замкнутый брак,
то наглый хор распутного союза,
то глас отдельной чистой похвалы,
то бешеная одинокость страсти.
7
Он ранить сам себя готов
в восторге бестолковом.
В своём венце терновом
он - заводила всех шутов.
Он - рисовальщик всяких браней,
всех распрей и интриг,
любитель предсказаний
и плакальщик по случаю разлук.
8
Музыка селится в собственной сфере,
вольной Медузой, Царицей Эфира.
Взмечется россыпь серебряных нот -
встречный наш крик натолкнётся на лёд.
Geoffrey Hill Tenebrae
He was so tired that he was scarcely
able to hear a note of the songs: he
felt imprisoned in a cold region where
his brain was numb and his spirit
was isolated.
1
Requite this angel whose
flushed and thirsting face
stoops to the sacrifice
out of which it arose.
This is the lord Eros
of grief who pities
no one; it is
Lazarus with his sores.
2
And you, who with your soft but searching voice
drew me out of the sleep where I was lost,
who held me near your heart that I might rest
confiding in the darkness of your choice:
possessed by you I chose to have no choice,
fulfilled in you I sought no further quest.
You keep me, now, in dread that quenches trust,
in desolation where my sins rejoice.
As I am passionate so you with pain
turn my desire; as you seem passionless
so I recoil from all that I would gain,
wounding myself upon forgetfulness,
false ecstasies, which you in truth sustain
as you sustain each item of your cross.
3
Veni Redemptor, but not in our time.
Christus Resurgens, quite out of this world.
‘Ave’ we cry; the echoes are returned.
Amor Carnalis is our dwelling-place.
4
O light of light, supreme delight;
grace on our lips to our disgrace.
Time roosts on all such golden wrists;
our leanness is our luxury.
Our love is what we love to have;
our faith is in our festivals.
5
Stupefying images of grief-in-dream,
succubae to my natural grief of heart,
cling to me, then; you who will not desert
your love nor lose him in some blank of time.
You come with all the licence of her name
to tell me you are mine. But you are not
and she is not. Can my own breath be hurt
by breathless shadows groaning in their game?
It can. The best societies of hell
acknowledge this, aroused by what they know:
consummate rage recaptured there in full
as faithfulness demands it, blow for blow,
and rectitude that mimics its own fall
reeling with sensual abstinence and woe.
6
This is the ash-pit of the lily-fire,
this is the questioning at the long tables,
this is true marriage of the self-in-self,
this is a raging solitude of desire,
this is the chorus of obscene consent,
this is a single voice of purest praise.
7
He wounds with ecstasy. All
the wounds are his own.
He wears the martyr’s crown.
He is the Lord of Misrule.
He is the Master of the Leaping Figures,
the motley factions.
Revelling in auguries
he is the Weeper of the Valedictions.
8
Music survives, composing her own sphere,
Angel of Tones, Medusa, Queen of the Air,
and when we would accost her with real cries
silver on silver thrills itself to ice.
Джеффри Хилл Прочитав "Массу и Власть"*.
(Перевод с английского).
1
Мы все разобщены, но скучены в толпе.
Изранены. Как быть - для нас загадка.
Выискиваем средства, как нам выжить.
Живучесть - сказочна, и помощь - тут как тут,
гудит на перекрёстках. Город
по праздникам невыносим. Но чтоб я ни сказал -
одни слова, не отраженье
обычных действий изворотливых властей.
Кассиопея нас благословляет.
Ей, так же как поэтам, люб стойкий Орион.
Привычный ко всему, что нынче происходит,
я знать не знаю,
в чём же наше избавленье и что несёт судьба.
2
Молва не привередлива к губам,
которые её разносят. Когда уста
твердят одно и то же имя,
уже совсем не важно, чьи уста.
В реальности для ищущего славы
они между собой неразличимы
и лишь подсчитаны как показатель,
что в этом почитании итог
манипуляций над людьми. Вокруг толпа.
Вожди жадны, живут особой жизнью,
не связанной с обманутой толпой.
3
У демократии есть важная проблема:
мы все должны немало заплатить
за уважение к рассудку граждан.
Не в снисходительности дело. Есть тираны -
заступники и меценаты. Учтём и это,
но посмотрим дальше. Иные циркуляры -
насмешка и немалая опасность. Давайте
хранить достоинство и свой авторитет,
свой честный облик рядовых людей.
4
Для нечестивцев правила условны.
Господь, пожалуй, не всегда спешит
как подвергать их полному проклятью,
так выбирать из них служителей Христу.
Для выполнения ответственных решений,
решающих все человеческие судьбы
прямой и ясной воли нет.
Geoffrey Hill On Reading Crowds and Power*
1
Cloven, we are incorporate, our wounds
simple but mysterious. We have
some wherewithal to bide our time on earth.
Endurance is fantastic; ambulances
battling at intersections, the city
intolerably en fеte. My reflexes
are words themselves rather than standard
flexures of civil power. In all of this
Cassiopeia's a blessing
as is steady Orion beloved of poets.
Quotidian natures ours for the time being
I do not know
how we should be absolved or what is fate.
2
Fame is not fastidious about the lips
which spread it. So long as there are mouths
to reiterate the one name it does not
matter whose they are.
The fact that to the seeker after fame
they are indistinguishable from each other
and are all counted as equal shows that this
passion has its origin in the experience
of crowd manipulation. Names collect
their own crowds. They are greedy, live their own
separate lives, hardly at all connected
with the real natures of the men who bear them.
3
But hear this: that which is difficult
preserves democracy; you pay respect
to the intelligence of the citizen.
Basics are not condescension. Some
tyrants make great patrons. Let us observe
this and pass on. Certain directives
parody at your own risk. Tread lightly
with personal dignity and public image.
Safeguard the image of the common man.
4
As to the reprobate the rule is less
accomodating. God, it seems, does not
ordain them absolutely to damnation
though he forbears electing them "in Christ".
So, in the accomplishment of such decisions
as make or break us, there is no redemptive
ordinate will.
Примечание.
*Из книги "А Treatise of Civil Power", 2007.
*Стихотворение является откликом на книгу Элиаса Канетти (1905-1994) "Масса и власть" (1960 г.).
Элиас Канетти - немецкоязычный писатель,драматург, социолог; уроженец и гражданин Болгарии, с 1952 г. также английский гражданин; лауреат Нобелевской премии по литературе (1981 г.) за роман "Ослепление" - "Die Blendung" (1935 г.), написанный в кафкианском духе. Учился и жил в Австрии, Германии, Швейцарии, Англии. Курьёзный факт: за два года до
рождения шахматиста Бобби Фишера, предсказал появление в мире выдающегося шахматиста с фамилией Фишерль.
Джеффри Хилл Следя за деревенским ветром*
(Перевод с английского).
Материальны ли по сути тени ?
Такая мысль могла во мне возникнуть,
когда на диво мне явился ветер.
Сперва он тихо вдруг влетел в долину;
а после полногласно загудел
в кругу невидимых блестящих башен,
обременённых всей мякиной неба;
затем взлохматил с яростною силой
весь здешний сад; лишь крепкие дубы
держались стойко; ясень облетал;
едва терпя напор, качались тисы...
Внутри и вне волнуемых просветов,
в свой праздник в облаках, взбодрённый солнцем,
летел главарь-правитель по полям.
Geoffrey Hill On Seeing the Wind at Hope Mansell*
Whether or not shadows are of the substance
such is the expectation I can
wait to surprise my vision as a wind
enters the valley: sudden and silent
in its arrival, drawing to full cry
the whorled invisibilities, glassen towers
freighted with sky-chaff; that, as barnstorming
powers, rammack the small
orchard; that well-steaded oaks
ride stolidly, that rake the light-leafed ash,
that glowing yew trees, cumbrous, heave aside.
Amidst and abroad tumultuous lumina,
regents, reagents, cloud-feted, sun-ordained,
fly tally over hedgerows, across fields.
Примечание.
*Hope Mansell - это название деревни в Херфордшире, привлекательного своей живописностью
места в английской провинции.
Джеффри Хилл Республика
(Перевод с английского).
Охрипший гром
гражданского трубленья,
что нами плохо правят -
на том мы и стоим.
Разнузданность толпы
в скоплениях, где все
и каждый. А мужество
простых людей
в бывалых стычках,
по выжившим свидетельствам,
столетия спустя
засчитывают им
как извинение.
А верность клятвам,
сила духа, доблесть -
уже давно забыты.
Республика
отбрасывает прочь
старинные законы,
дедовские гимны
и все разбитые надежды,
что много раз
лелеяли с восторгом,
переняв у предков.
Geoffrey Hill Respublica
The strident high
civic trumpeting
of misrule. It is
what we stand for.
Wild insolence,
aggregates without
distinction. Courage
of common men:
spent in the ruck
their remnant witness
after centuries
is granted them
like a pardon.
And other fealties
other fortitudes
broken as named—
Respublica
brokenly recalled,
its archaic laws
and hymnody;
and destroyed hope
that so many times
is brought with triumph
back from the dead.
(Перевод с английского).
Снега курчавились руном.
Синели, индевея, дали.
Ветра заныли под окном.
Туманы топи застилали.
Когда её сковал недуг,
над смертью реял с хищным жаром
её рассудок, как канюк,
а спальня заполнялась паром.
Гардины клеились к стеклу.
Застыло время. Смёрзлось тело.
И бой часов замолк в углу,
а в нас душа похолодела.
День смерти не потряс основ,
но в марте солнечные вспышки
сорвали с речки толщу льдов,
и на ольхе встряхнулись шишки.
Geoffrey Hill In Memory of Jane Fraser*
When snow like sheep lay in the fold
And wind went begging at each door,
And the far hills were blue with cold,
And a cloud shroud lay on the moor,
She kept the siege. And every day
We watched her brooding over death
Like a strong bird above its prey.
The room filled with the kettle's breath.
Damp curtains glued against the pane
Sealed time away. Her body froze
As if to freeze us all, and chain
Creation to a stunned repose.
She died before the world could stir.
In March the ice unloosed the brook
And water ruffled the sun's hair.
Dead cones upon the alder shook.
*Примечание.
Из книги "For the Unfallen", 1959.
Это стихотворение уже известно в русском переводе, сделанном Мариной Левиной.
Джеффри Хилл In Piam Memoriam*
(Перевод с английского).
1
Светлее хрусталя, как на иконе,
святой раскрыл порожние ладони -
как приступивший к действу чародей,
как праведник, молящий за людей.
2
В лилейном под тлетворными лучами,
он, не ропща, снёс гибельное пламя.
Он - ловкий дипломат и образец
запятнанной прозрачности сердец.
3
Пруд мутен. Перед ним с большого дуба
сдувается избыток хлопьев снега.
Под снегом - неказистый ствол; внизу
простёрлась только свежая земля.
Geoffry Hill In Piam Memoriam*
1
Created purely from glass the saint stands,
Exposing his gifted quite empty hands
Like a conjurer about to begin,
A righteous man begging of righteous men.
2
In the sun lily-and-gold-coloured,
Filtering the cruder light, he has endured,
A feature for our regard; and will keep;
Of worldly purity the stained archetype.
3
The scummed pond twitches. The great holly-tree,
Emptied and shut, blows clear of wasting snow,
The common, puddled substance: beneath,
Like a revealed mineral, a new earth.
*Примечание.
Из книги "For the Unfallen", 1959.
Историческая роль папы Пия XII (1876-1958, на папском престоле - с 1939 г.) сложна и
противоречива. Папа дипломатично молчал, наблюдая нацистские зверства, надеясь оберечь тем самым существование католической церкви, и лишь негромко выступал с
миролюбивыми заявлениями или негласно помогал некоторым жертвам фашизма и нацизма.
Споры о нём и о моральной стороне его поведения продолжаются до сих пор.
Джеффри Хилл Рождественская картинка.
(Перевод с английского).
Накоплены морем, порознь и кучей:
кораллы да кости - хлам,
запутанный, скользкий, пахучий,
лежащий по всем берегам.
Безгласный младенец - Царь,
устав, блаженно спит у моря,
а рядом змеи и другие твари.
У них на мордах кровь - как киноварь.
Вдруг на берег, смущая детский сон,
искусники явились на поклон
и пали ниц в согласье с этикетом,
узнав Царя в младенце по приметам.
Над головами Ангелы с небес
из крыльев возвели навес,
застывши в позах предостойных -
как изваяния покойных.
Geoffrey Hill Picture of a Nativity
Sea-preserved, heaped with sea-spoils,
Ribs, keels, coral sores,
Detached faces, ephemeral oils,
Discharged on the world’s outer shores,
A dumb child-king
Arrives at his right place; rests,
Undisturbed, among slack serpents; beasts
With claws flesh-buttered. In the gathering
Of bestial and common hardship
Artistic men appear to worship
And fall down; to recognize
Familiar tokens; believe their own eyes.
Above the marvel, each rigid head,
Angels, their unnatural wings displayed,
Freeze into an attitude
Recalling the dead.
Из цикла "For the Unfallen".
Джеффри Хилл Tenebrae (Потёмки).
(Попытка осмыслить).
Он так изнемог, что едва мог расслышать звуки песен,
он чувствовал себя заключённым в студёном краю, где
его мозг оцепенел и его дух был ограничен и одинок.
1
Отплатим Ангелу, чей лик,
рагорячённый жаждой, -
всегда у алтаря, где каждый -
к страданию привык.
То Бог из рьяных,
безжалостный Эрот.
Он спуску не даёт.
И он же - Лазарь в ранах.
2
Я пробуждаюсь, слыша Ваше слово.
Я вырываюсь из объятий сна.
Ваш голос нежен, и душа моя нежна
и встретить приглашение готова.
Я - с Вами. Мне не надобно иного.
Я не ищу. Любовь обретена.
Но нынче Ваша тактика странна.
Мои порывы гасятся сурово.
Когда я страстен, Вы меня, терзая,
бесстрастно обрекаете на пост.
Как я ни тщусь, я с горечью встречаю
всего лишь ранящий холодный жест.
А Вы - в восторге, будто ближе к Раю,
неся с упорством свой отказный крест.
3
Veni Redemptor - однако не ныне.
Christus Resurgens - но в сфере иной.
"Ave !" - кричим мы. - Лишь эхо в пустыне.
Amor Carnalis - удел наш земной.
(Наш избавитель был здесь, но не ныне.
Да ! Он воскрес, но для жизни иной.
"Слава !" - кричим мы. - Лишь эхо в пустыне.
Плотские страсти - удел наш земной).
4
О свет ! Вершина восхищенья,
Улыбка с губ - и наш позор !
Часы на золотых запястьях,
Очарованье худобы.
Вся наша вера - в блеске празднеств.
Любовь - желаннейший предмет.
5
Я цепенею в горестной дилемме.
Рой дьяволиц ! Слетайся мне помочь.
Вы не спешите удалиться прочь.
У вас любовь навек, а не на время.
Та даст вам адрес и проставит имя.
Но только ночь - не день, а день - не ночь.
А мне не перепутать, кто чья дочь.
И как забыться в игрищах с тенями ?
Как знать ? Но сливки общества в Аду
признают это, не особо споря.
Мой гнев у них сегодня на виду -
но не нарушу верности в задоре,
не притворюсь, что с лёгкостью паду,
но буду твёрд, хоть одинок и в горе.
6
То поддувало жаркого огня,
то сбор анкет за длинными столами,
то истинный, в себе замкнутый брак,
то наглый хор распутного союза,
то глас отдельной чистой похвалы,
то бешеная одинокость страсти.
7
Он ранить сам себя готов
в восторге бестолковом.
В своём венце терновом
он - заводила всех шутов.
Он - рисовальщик всяких браней,
всех распрей и интриг,
любитель предсказаний
и плакальщик по случаю разлук.
8
Музыка селится в собственной сфере,
вольной Медузой, Царицей Эфира.
Взмечется россыпь серебряных нот -
встречный наш крик натолкнётся на лёд.
Geoffrey Hill Tenebrae
He was so tired that he was scarcely
able to hear a note of the songs: he
felt imprisoned in a cold region where
his brain was numb and his spirit
was isolated.
1
Requite this angel whose
flushed and thirsting face
stoops to the sacrifice
out of which it arose.
This is the lord Eros
of grief who pities
no one; it is
Lazarus with his sores.
2
And you, who with your soft but searching voice
drew me out of the sleep where I was lost,
who held me near your heart that I might rest
confiding in the darkness of your choice:
possessed by you I chose to have no choice,
fulfilled in you I sought no further quest.
You keep me, now, in dread that quenches trust,
in desolation where my sins rejoice.
As I am passionate so you with pain
turn my desire; as you seem passionless
so I recoil from all that I would gain,
wounding myself upon forgetfulness,
false ecstasies, which you in truth sustain
as you sustain each item of your cross.
3
Veni Redemptor, but not in our time.
Christus Resurgens, quite out of this world.
‘Ave’ we cry; the echoes are returned.
Amor Carnalis is our dwelling-place.
4
O light of light, supreme delight;
grace on our lips to our disgrace.
Time roosts on all such golden wrists;
our leanness is our luxury.
Our love is what we love to have;
our faith is in our festivals.
5
Stupefying images of grief-in-dream,
succubae to my natural grief of heart,
cling to me, then; you who will not desert
your love nor lose him in some blank of time.
You come with all the licence of her name
to tell me you are mine. But you are not
and she is not. Can my own breath be hurt
by breathless shadows groaning in their game?
It can. The best societies of hell
acknowledge this, aroused by what they know:
consummate rage recaptured there in full
as faithfulness demands it, blow for blow,
and rectitude that mimics its own fall
reeling with sensual abstinence and woe.
6
This is the ash-pit of the lily-fire,
this is the questioning at the long tables,
this is true marriage of the self-in-self,
this is a raging solitude of desire,
this is the chorus of obscene consent,
this is a single voice of purest praise.
7
He wounds with ecstasy. All
the wounds are his own.
He wears the martyr’s crown.
He is the Lord of Misrule.
He is the Master of the Leaping Figures,
the motley factions.
Revelling in auguries
he is the Weeper of the Valedictions.
8
Music survives, composing her own sphere,
Angel of Tones, Medusa, Queen of the Air,
and when we would accost her with real cries
silver on silver thrills itself to ice.
Джеффри Хилл Прочитав "Массу и Власть"*.
(Перевод с английского).
1
Мы все разобщены, но скучены в толпе.
Изранены. Как быть - для нас загадка.
Выискиваем средства, как нам выжить.
Живучесть - сказочна, и помощь - тут как тут,
гудит на перекрёстках. Город
по праздникам невыносим. Но чтоб я ни сказал -
одни слова, не отраженье
обычных действий изворотливых властей.
Кассиопея нас благословляет.
Ей, так же как поэтам, люб стойкий Орион.
Привычный ко всему, что нынче происходит,
я знать не знаю,
в чём же наше избавленье и что несёт судьба.
2
Молва не привередлива к губам,
которые её разносят. Когда уста
твердят одно и то же имя,
уже совсем не важно, чьи уста.
В реальности для ищущего славы
они между собой неразличимы
и лишь подсчитаны как показатель,
что в этом почитании итог
манипуляций над людьми. Вокруг толпа.
Вожди жадны, живут особой жизнью,
не связанной с обманутой толпой.
3
У демократии есть важная проблема:
мы все должны немало заплатить
за уважение к рассудку граждан.
Не в снисходительности дело. Есть тираны -
заступники и меценаты. Учтём и это,
но посмотрим дальше. Иные циркуляры -
насмешка и немалая опасность. Давайте
хранить достоинство и свой авторитет,
свой честный облик рядовых людей.
4
Для нечестивцев правила условны.
Господь, пожалуй, не всегда спешит
как подвергать их полному проклятью,
так выбирать из них служителей Христу.
Для выполнения ответственных решений,
решающих все человеческие судьбы
прямой и ясной воли нет.
Geoffrey Hill On Reading Crowds and Power*
1
Cloven, we are incorporate, our wounds
simple but mysterious. We have
some wherewithal to bide our time on earth.
Endurance is fantastic; ambulances
battling at intersections, the city
intolerably en fеte. My reflexes
are words themselves rather than standard
flexures of civil power. In all of this
Cassiopeia's a blessing
as is steady Orion beloved of poets.
Quotidian natures ours for the time being
I do not know
how we should be absolved or what is fate.
2
Fame is not fastidious about the lips
which spread it. So long as there are mouths
to reiterate the one name it does not
matter whose they are.
The fact that to the seeker after fame
they are indistinguishable from each other
and are all counted as equal shows that this
passion has its origin in the experience
of crowd manipulation. Names collect
their own crowds. They are greedy, live their own
separate lives, hardly at all connected
with the real natures of the men who bear them.
3
But hear this: that which is difficult
preserves democracy; you pay respect
to the intelligence of the citizen.
Basics are not condescension. Some
tyrants make great patrons. Let us observe
this and pass on. Certain directives
parody at your own risk. Tread lightly
with personal dignity and public image.
Safeguard the image of the common man.
4
As to the reprobate the rule is less
accomodating. God, it seems, does not
ordain them absolutely to damnation
though he forbears electing them "in Christ".
So, in the accomplishment of such decisions
as make or break us, there is no redemptive
ordinate will.
Примечание.
*Из книги "А Treatise of Civil Power", 2007.
*Стихотворение является откликом на книгу Элиаса Канетти (1905-1994) "Масса и власть" (1960 г.).
Элиас Канетти - немецкоязычный писатель,драматург, социолог; уроженец и гражданин Болгарии, с 1952 г. также английский гражданин; лауреат Нобелевской премии по литературе (1981 г.) за роман "Ослепление" - "Die Blendung" (1935 г.), написанный в кафкианском духе. Учился и жил в Австрии, Германии, Швейцарии, Англии. Курьёзный факт: за два года до
рождения шахматиста Бобби Фишера, предсказал появление в мире выдающегося шахматиста с фамилией Фишерль.
Джеффри Хилл Следя за деревенским ветром*
(Перевод с английского).
Материальны ли по сути тени ?
Такая мысль могла во мне возникнуть,
когда на диво мне явился ветер.
Сперва он тихо вдруг влетел в долину;
а после полногласно загудел
в кругу невидимых блестящих башен,
обременённых всей мякиной неба;
затем взлохматил с яростною силой
весь здешний сад; лишь крепкие дубы
держались стойко; ясень облетал;
едва терпя напор, качались тисы...
Внутри и вне волнуемых просветов,
в свой праздник в облаках, взбодрённый солнцем,
летел главарь-правитель по полям.
Geoffrey Hill On Seeing the Wind at Hope Mansell*
Whether or not shadows are of the substance
such is the expectation I can
wait to surprise my vision as a wind
enters the valley: sudden and silent
in its arrival, drawing to full cry
the whorled invisibilities, glassen towers
freighted with sky-chaff; that, as barnstorming
powers, rammack the small
orchard; that well-steaded oaks
ride stolidly, that rake the light-leafed ash,
that glowing yew trees, cumbrous, heave aside.
Amidst and abroad tumultuous lumina,
regents, reagents, cloud-feted, sun-ordained,
fly tally over hedgerows, across fields.
Примечание.
*Hope Mansell - это название деревни в Херфордшире, привлекательного своей живописностью
места в английской провинции.
Джеффри Хилл Республика
(Перевод с английского).
Охрипший гром
гражданского трубленья,
что нами плохо правят -
на том мы и стоим.
Разнузданность толпы
в скоплениях, где все
и каждый. А мужество
простых людей
в бывалых стычках,
по выжившим свидетельствам,
столетия спустя
засчитывают им
как извинение.
А верность клятвам,
сила духа, доблесть -
уже давно забыты.
Республика
отбрасывает прочь
старинные законы,
дедовские гимны
и все разбитые надежды,
что много раз
лелеяли с восторгом,
переняв у предков.
Geoffrey Hill Respublica
The strident high
civic trumpeting
of misrule. It is
what we stand for.
Wild insolence,
aggregates without
distinction. Courage
of common men:
spent in the ruck
their remnant witness
after centuries
is granted them
like a pardon.
And other fealties
other fortitudes
broken as named—
Respublica
brokenly recalled,
its archaic laws
and hymnody;
and destroyed hope
that so many times
is brought with triumph
back from the dead.
Метки:
