Песня Марии

Пасхальный ягнёнок потрескивает в жиру,
Жертвенный жир всё прозрачнее на жару...

Окно,
Солнечное окно
Сотворено
Тем же огнём.
Бледные еретики сгорают в нём,
И ветер его раздувает,
Сдувает евреев...
Их одежды широкие в небе реют
Над изрубленной Польшей,
Над сожжённой Германией...
Летят и не умирают.

Стаи
Пепельных птиц
мне сердце терзают.
Пепел в глазах,
И рот мой забит пеплом.
Эти птицы садятся у самого края

Бездны,
Которая выкинула в пространство
Всего одного человека...

Печи,
Раскалённые, как небосвод.

Сердце -
По нему я ступаю и знаю,
Что солнечного младенца
Мир убьёт и сожрёт...
19 ноября 1962

Перевод В.Бетаки



Песнь Марии


Воскресный ягнёнок шкворчит в жиру.
Жир
жертвует мутность свою огню.

Священное золото - свет в окне -
горит всё на том же святом огне.
Огонь,

расплавляющий еретиков,
гонящий евреев.
Густой покров

над шрамами Польши, золой
земли.
Они не погибли и не ушли.

Но серыми птицами в сердце,
в рот,
золою - в глаза.
И над бездной - вот

один человек над пространством - вне.
И печи пылают, как небо, - мне.

И сердце, в которое я вхожу,
я самосожжением приношу.

О золотое дитя, что мир
убьёт и проглотит... Уже убил.

Перевод Ю.Комаровой



Mary's Song

The Sunday lamb cracks in its fat.
The fat
Sacrifices its opacity. . . .

A window, holy gold.
The fire makes it precious,
The same fire

Melting the tallow heretics,
Ousting the Jews.
Their thick palls float

Over the cicatrix of Poland, burnt-out
Germany.
They do not die.

Grey birds obsess my heart,
Mouth-ash, ash of eye.
They settle. On the high

Precipice
That emptied one man into space
The ovens glowed like heavens, incandescent.

It is a heart,
This holocaust I walk in,
O golden child the world will kill and eat.