Переводы из Джозефа Фазано

Подборка моих переводов с английского на русский из творчества Джозефа Фазано.






Татуировка

Всю ночь я слушал голос мертвого музыканта
из города Мемфис,Теннесси, однажды оказавшегося на ступеньках моего дома

с гвоздиками за каждым ухом и показавшего мне свою входную рану,
что вибрировала над глазом будто улей; он убеждал меня, что

голос Христа это лишь тенор всех рабов, забывших, каково это быть
нашими отцами, а затем он рассказал как видел свою семью,

выносившую жеребенка из дома, когда тот горел в летнюю ночь поблизости
Миссисипи, и я был готов слушать дальше.

Мне всегда хотелось забраться вглубь его голоса и нарисовать там богиню охоты,
так, как это, должно быть, делало племя, из которого я произошел. Я всегда мечтал

заснуть с гвоздями Христа во рту, облизывать их, какое бы слово
он из них не извлек, а затем похоронить их вместе с прядью его небесных волос

в неподвижном саду; я всегда мечтал съесть тот плод снова.

Но в эту ночь я хочу лишь сползти туда с тобой, брат,
в воду, ведь все это время я слушаю твой голос, и вся его

желтая саранча просеивается сквозь деревья, посаженные моими руками,
мною одним, в этих полях. Ведь я был тем, кто убрал те цветы

с твоих ушей, положив их на деревянный стол. Ведь я помню
как ты поместил ту реку в свое горло будто точильный камень, и упал,

и вода смыла слово, которое ты нес на своих плечах,
не желая его.














Мертвые

Вот они. Сидят в своих старых комнатах,
сжимая мягкие ездовые перчатки октября.

Ветер лежит раскрытым позади них, будто страницы
Евангелия за которыми они не смогут последовать.

Они исчерпали друг друга.
Они стерли свои золотые кольца

об нежность, когда луна затапливает их прихожие
их подошвы отшаркивают ее прочь

за пороги.
Они темнеющие пастбища, они преемники чего-то другого.

Послушай: ты должен отдать их
зиме. Ты просыпаешься и имя источника света

разбито на осколки. Ты молвишь, и пробуждение
кажется все более диким, ветер

это мелодия катастрофы
играющая саму себя до самого завершения.Вино

взвешивается в бутылках, откупоривается, но никто
к нему не поворачивается. Послушай: этот час

последний час. Ты должен выйти и пройти сквозь бесплодие
и нерешительность. Ты должен слечь посреди оркестра зимы.

Ты должен научиться быть пропетым до единой ноты так,
как того хочет ветер: не целиком, не слишком тихо,не воскреснув,не исповедавшись,

не долго.












Кода

Теперь я вижу как мой отец разворачивается и уходит
к пастбищам, где пасутся его лошади.
В одиночестве он опускает руки
дрейфовать в глубине аккордов их тел,
он вслушиваетя в эту музыку, закрыв свои слепые глаза.

Ветер пробирается из сада
в его темные сапоги,
придерживая за плечо в трудное для него время.

Теперь же он слушает, чтобы начать.
Теперь же он лежит
среди сухожилий,
спрашивая, будто он еще мальчик, где же его песня.

Но он знает, знает, знает.
он знает,
пока скачет с ним любовь,
это песня земли; дико
скакать на ее стременах
в другой мир. В другой мир. В этот.











Начало

Наконец крапивники свили себе гнездо
во впадинах
его арок, в доме

который не имеет продолжения. Что за дикая сила
пришла найти его, наш грустный,
непричащенный отец, чьи руки

не могли вынести труда, ковылял к окнам
приподнять свою увядающую
речь, будто ил

из его рек, будто кулаки, сжавшие
пустую уздечку, в молитве
которую он проговаривал-ради порядка,

ради таинства, как в тот день, когда
не притронулся к своим жеребцам. Всю осень
я проклинал часы, когда его тело несли

сквозь все те комнаты,
В которых болезнь его сузила, помещения
где он стоял на коленях, и я клялся

что ему не уподоблюсь. Но сегодня среди
обнаженного опустошения я склонился
пред его водами, и ощутил как тело дрейфует

сквозь тени
моего тела, сквозь пирамиды камней
древних погребальных костров, сквозь

изгибающиеся складки подорожника. Будто
тишина, что осталась после семьи, будто ржавчина прошедшая
по ее голосам. В поцелуе склонилась она перед зимой,

расписавшей мне плечи,
и вдыхает запах
моих соленых волос. Я знал,

что она так и не явится мне. Но скажи
прямо сейчас, прошептал я, стоя между этими водами
и этим огнем, между этим отдыхом

И мирским трудом, как
мне быть нужным, ты скажешь мне,
куда мне идти? И внезапным чудом

нечто преисполненное любви
тихо прошептало за моей спиной
Нет, нет, нет.











Октябрь

Это время года, когда ягнята начинают
умирать, когда мальчик в рубашке в красно-синюю

клетку сползает ночью на запястьях и коленях вниз
в болотные земли и наносит пемзой крест

на их лбах, зачитывая им церковный гимн,
будто пылающий корабль, наполненный грузом созревших плодов,

ведь утром он должен будет убить их.
Ведь утром он проснется и найдет своего отца

стоящим в коридоре будто лошадь, держащая в зубах светильник
и он должен будет переправиться вброд через реку, неся в руках

одну лишь тишину, и он причинит им вред. Ведь каждый год
я наблюдаю, как он стоит на пороге сезона и начинает

их созывать, держать в руках разрушенные тела мертвых
с одним лишь тусклым аккордом пламени меж их губами

и прикасаться к ним, прикасаться к ним
и быть с ними, прикасаться к ним,

и петь с ними, как ребенок
прикасается ко всему, рукой своего убийцы.