Много шума из ничего

МНОГО ШУМА ИЗ НИЧЕГО

По мотивам комедии В. Шекспира
MUCH ADO ABOUT NOTHING

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ДОН ПЕДРО, принц Арагонский
ДОН ЖУАН, его побочный брат
КЛАВД, молодой дворянин из Флоренции
БЕНЕДИКТ, молодой дворянин из Падуи
ЛЕОНАТО, наместник Мессины
АНТОНИО, его брат
БАЛЬТАЗАР, слуга Дона Педро
КОНРАД, БОРАКИО, представители свиты Дон Жуана
ОТЕЦ ФРАНЦИСК, монах
ДОГБЕРРИ, ВЕРГЕС, полицейские
ПРОТОКОЛИСТ
МАЛЬЧИК
ГЕРО, дочь Леонато
БЕАТРИС, племянница Леонато
МАРГАРИТА, УРСУЛА, служанки Геро
Гонцы, стража, свита и прочие

Место действия — Мессина.

АКТ ПЕРВЫЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

В саду перед домом Леонато.

(Входят Леонато, Геро, Беатрис и гонец.)

ЛЕОНАТО:
Дон Педро Арагонский, как гласит письмо, сегодня вечером в Мессину прибывает.

ГОНЕЦ:
Отсюда он в трёх милях был, когда его оставил я, а это очень близко.

ЛЕОНАТО:
Как много в битве потеряли вы людей?

ГОНЕЦ:
Немного разночинцев, ни одного — из знатного сословья.

ЛЕОНАТО:
Двойной назвать победу можно, когда приходит победитель без потерь. Здесь говориться также и том, что молодому флорентийцу Клавду Дон Педро почести особые воздал.

ГОНЕЦ:
Всё это он достойно заслужил. Дон Педро оценил его заслуги: и то, что не по возрасту смекалист и то, что с виду, будучи ягнёнком, сражался яростнее льва. Оценок равных подобрать ему не можно, поэтому и не берусь ценить.

ЛЕОНАТО:
В Мессине у него есть дядя. Его порадуют такие вести.

ГОНЕЦ:
Ему уже я письма передал. Известия его в такую радость ввергли, что слёзы умиления катились по щекам.

ЛЕОНАТО:
Ужели прослезился он?

ГОНЕЦ:
Да просто зарыдал.

ЛЕОНАТО:
Пример избытка чувств: нет искренней лица, омытого слезами. Уж лучше в радости слезами омываться, чем над слезами насмехаться.

БЕАТРИС:
Не будете ль любезны мне ответить: вернулся ли с войны синьор Монтанто?

ГОНЕЦ:
Такого имени не слышал, госпожа. В войсках никто не числился по имени такому.

ЛЕОНАТО:
Кто так, племянница, тебя интересует?

ГЕРО:
Кузину беспокоит некий Бенедикт из Падуи.

ГОНЕЦ:
Ну, этот — цел и невредим и также весел, как всегда.

БЕАТРИС:
В Мессине про него идёт молва, что Купидону объявил войну он. А дядин шут роль Купидона принял. А многих ли убил он на войне? Я все его трофеи обещала съесть.

ЛЕОНАТО:
Уж слишком ты, племянница, строга к синьору Бенедикту. Когда же встретишь, то изменишься в сужденьях.

ГОНЕЦ:
Его услуги в сей войне неоценимы.

БЕАТРИС:
Уничтожал запасы провианта, имея зверский аппетит обжоры, бездонный, как у дьявола, желудок.

ГОНЕЦ:
Сударыня, он — славный воин.
БЕАТРИС:
Он воин — против дам, герой ли — против воина-героя?

ГОНЕЦ:
С героем — он герой, с мужчиной — он мужчина и в этом — все достоинства его.

БЕАТРИС:
На самом деле так оно и есть — он полнится достоинством и честью, но смерть — предел всему на свете.

ЛЕОНАТО:
Племянницу мою вы не судите строго. Войну она синьору Бенедикту объявила. Как только встретятся — разят друг друга стрелами острот.

БЕАТРИС:
Увы! Войну он эту проиграл. В сражении последнем нашем он из пяти достоинств потерял четыре. Всё зиждется теперь лишь на одном — на здравом смысле. По этой и единственной причине мы можем отличить, где лошадь, а где — всадник. И кто ж теперь его попутчик? Он каждый месяц нового находит.

ГОНЕЦ:
Возможно ли?

БЕАТРИС:
И даже очень. Как шляпу модную он принципы меняет и на болванов новых примеряет.

ГОНЕЦ:
Я вижу вы к числу любимцев не относите его.

БЕАТРИС:
Я предпочла бы от такого отказаться. И кто ж теперь в приятелях его? Кто вместе с ним сегодня в преисподнюю стремится?

ГОНЕЦ:
Он с благородным Клавдом время коротает.

БЕТРИС:
Прилипнет, господи, к нему он, как зараза и жертва вскоре взбесится от скверны. О, боже, Клавда благородного спаси! Коль Бенедиктом он отравлен — лечение ему в копеечку влетит.

ГОНЕЦ:
Хотелось бы мне с вами подружиться.

БЕАТРИС:
Подружитесь.

ЛЕОНАТО:
Тебе, племянница, безумство не грозит.

БЕАТРИС:
Как январю июльская жара.

ГОНЕЦ:
А вот и сам Дон Педро объявился.

(Входят Дон Педро, Дон Жуан, Клавд, Бенедикт и Бальтазар.)

ДОН ПЕДРО:
Синьор добрейший Леонато, вы гору на себя забот взвалили. В то время, как весь мир избавиться стремится от забот — вы, как Атлант, гордитесь этой ношей.

ЛЕОНАТО:
В божественном обличье мой дом забота никогда не посещала. Когда забота уходить изволит, она комфорту место уступает. Вы, уходя, уносите всю радость, а остаётся только грусть-печаль.

ДОН ПЕДРО:
Вы так прониклись нежною заботой. Я, полагаю, это ваша дочь.

ЛЕОНАТО:
Не раз мне мать её об этом говорила.

БЕНЕДИКТ:
У вас был повод спрашивать её?

ЛЕОНАТО:
Нет, Бенедикт, вы ту пору вы ещё младенцем были.

ДОН ПЕДРО:
Ответ достойный, Бенедикт. Теперь понятно нам, какую обрели вы славу, став мужчиной.
Вот уж действительно — похожа на отца. Желаю вам всех благ. Вы — обладательница черт и благородства вашего отца.

БЕНЕДИКТ:
И даже если Леонато ей отец, то голову его себе на плечи она бы никогда не пожелала за все сокровища Мессины при всей их схожести обличий.

БЕАТРИС:
Как можно, Бенедикт, так много говорить, когда никто вокруг тебя не замечает?

БЕНЕДИКТ:
Вы, госпожа Презрение, всё живы?

БЕАТРИС:
Как может умереть Презрение, увидев лакомый кусок, такой, как Бенедикт? И даже Вежливость сама в Презрение готова обратиться, как только вы появитесь пред нею.

БЕНЕДИКТ:
Но здесь она не устояла — все дамы от меня в восторге, кроме вас. Быть может, сердцем я жесток, но ни одной, признаться, не люблю.

БЕАТРИС:
Как дамам повезло от волочильщика избавиться такого. Я благодарна господу за то, что безразлична к мифам сердцееда. Уж лучше слушать лай собаки, чем рассуждения о верности и браке.

БЕНЕДИКТ:
Дай бог остаться вам при мнении своём! Иначе же узоры славных ноготков лицо избранника безжалостно украсят.

БЕАТРИС:
Но если уж лицо такое, как у вас, его обезобразить ноготками невозможно.

БЕНЕДИКТ:
Вам впору попугаев обучать.

БЕАТРИС:
Любой болтливый попугай животного мычащего мудрее.

БЕНЕДИКТ:
Ах, если б конь мой был неутомим и так проворен, как язык ваш, но, впрочем, продолжайте в том же духе. Я же, слава богу, все закончил.

БЕАТРИС:
Давно известно мне, что вы в конце, как кляча старая всегда копытом бьёте.

ДОН ПЕДРО:
А дело в том, что Леонато, друг мой верный, нас приглашает всех к себе, включая Клавда, Бенедикта. Я известил его о том, что мы пробудем здесь примерно месяц, а он надеется нас больше задержать. Клянусь я вам, что он не лицемерит.

ЛЕОНАТО:
Раз вы решили — не отступитесь теперь.
(Обращается к Дон Жуану.)
Позвольте мне и вас приветствовать, мой сударь. Теперь, когда вы с братом принцем примирились, я — ваш покорнейший слуга.

ДОН ЖУАН:
Спасибо. Я — немногословен, но вас благодарю.

ЛЕОНАТО:
Прошу вас, ваша светлость, проходите.

ДОН ПЕДРО:
Давайте руку — вместе мы войдём.

(Все уходят, Бенедикт и Клавд остаются.)

КЛАВД:
Ты обратил ли, Бенедикт, внимание на дочку Леонато?

БЕНЕДИКТ:
Не обратил, а только посмотрел.

КЛАВД:
Не правда ль, скромная особа?
БЕНЕДИКТ:
Хотите искреннего мнения о ней иль моего критического слова, которым пола женского особ я низвергаю?

КЛАВД:
Нет, говори, как есть.

БЕНЕДИКТ:
Сдаётся мне: до похвалы высокой — мало плюсов, до похвалы цветущей — не раскрылась, до настоящей похвалы — не доросла. Была б другой — была бы некрасива.. Но, будучи такой, как есть — она мне — не по нраву.

КЛАВД:
Не ради любопытства знать желаю мнение твоё: интересуюсь — нравится ль тебе она на самом деле.

БЕНЕДИКТ:
Печёшься о цене её, как на базаре!

КЛАВД:
Алмаз такой цены себе не знает!

БЕНЕДИКТ:
Да и футляр к нему немало стоит. Вы это всё всерьёз иль просто пошутили, назвав Вулкана пахарем, а Купидона — знахарем? Как мне тональность вашу угадать, чтоб не испортить песню?

КЛАВД:
Не видывал прекраснее я девушки на свете.

БЕНЕДИКТ:
Очки мне не нужны, но этого, поверь, не замечаю. Когда бы чёртом в юбке не была её кузина, она бы Геро превзошла по красоте, как майский день цветами превосходит скучный зимний вечер. Ты не в мужья ли метишь?

КЛАВД:
Когда бы Геро согласилась быть женою, то я бы на такой решился шаг, забыв про все другие клятвы.

БЕНЕДИКТ:
Ужели до того дошло? Ужели в мире нет мужчины, который не снимает перед дамой шляпу?Ужели холостяк не доживает до седин? Ну, что ж — вперёд! Готовьте шею под хомут, а воскресенья — под дремотные досуги.
А вот Дон Педро, он идёт за нами.

(Входит Дон Педро.)

ДОН ПЕДРО:
Какая тайна заставляет вас уединиться? Пора на людях объявиться.

БЕНЕДИКТ:
Вы вправе, государь, потребовать ту тайну разгласить.
ДОН ПЕДРО:
Я требую ту тайну разгласить.

БЕНЕДИКТ:
Ты слышал, граф? Я тайну сохранить способен — в том не сомневайся. Но государю преданность — любого обещания сильнее.
Он. государь, влюблён. Вы спросите, в кого? В дочь Леонато Геро.

КЛАВД:
Ах, кабы это было, то было б то наверняка.

БЕНЕДИКТ:
Как в сказке говорится: оно бы хорошо и заручиться, коль случиться.

КЛАВД:
Коль страсть моя — не просто увлечение, то от него не надобно лечения.

ДОН ПЕДРО:
Аминь, коль это так. Предмет любви ваш этого достоин.

КЛАВД:
Так говорите, чтоб меня проверить?

ДОН ПЕДРО:
Я просто открываю душу.

КЛАВД:
А я, что на душе моей лежит.

БЕНЕДИКТ:
И я не исключение — от сердца говорю.

КЛАВД: Все говорит о том, что я её люблю.

ДОН ПЕДРО:
Я знаю, что она любви достойна.

БЕНЕДИКТ:
Не представляю я, как может быть она любима, как может быть любви достойна. Готов я на костре за это мнение сгореть.

ДОН ПЕДРО:
Ты женской красоты — отпетый еретик.

КЛАВД:
Ты никогда себе не изменял, но это стоило тебе больших усилий.

БЕНЕДИКТ:
Боготворю ту женщину, что свет мне подарила и научила быть самим собой. Но не позволю женщине дарить рога и прятать их в подсумок, чтоб по велению и прихоти её чело моё рога позора украшали. Не доверяя ни кому — я всех предпочитаю. Я потому и холостяк, что поступаю так.
ДОН ПЕДРО:
Любовь пощиплет петушка — на это я надеюсь.

БЕНЕДИКТ:
Болезни, голод и тоска меня расстроить могут — любви же это не под силу. Коль вы докажете, что больше от любви пьянею я, чем от вина, то можете мне выколоть глаза пером поэта и к вывеске борделя прикрепить, убрав слепого Купидона.

ДОН ПЕДРО:
Изменишь вере — обретёшь врагов.

БЕНЕДИКТ:
А коли изменю, как кошку в бочке вешайте меня и пусть стреляют. Того, кто попадёт, достойно наградите.

ДОН ПЕДРО:
Всё время разрешит. Как дикий буйвол ни свиреп, а время, как ярмо, и зверя укрощает.

БЕНЕДИКТ:
Быть может, буйвола, но только не меня. А если здравый Бенедикт ярмом украсит шею, его вы бычьими рогами наградите, а на конюшне, где живёт, большими буквами, прошу, изобразите: ?Здесь обитает Бенедикт — судьбой его жена руководит?.

КЛАВД:
Не сомневайся в том, что мы напишем Не будешь ли бодаться — вот вопрос.

ДОН ПЕДРО:
Коль Купидон в Венеции не все потратил стрелы, заставит он тебя дрожать перед его атакой.

БЕНЕДИКТ:
Земля скорее задрожит.

ДОН ПЕДРО:
Всему свидетель будет время. Пока же , сударь Бенедикт, идите к Леонато и объявите, что буду непременно я на ужине его. Он так об этом хлопотал.

БЕНЕДИКТ:
Такое поручение — по мне, спешу исполнить...

КЛАВД:
Ах, если бы в моём всё было доме...

ДОН ПЕДРО:
?Печатью скреплено июля месяца, шестого дня: всегда вам преданный и нежный Бенедикт.?

БЕНЕДИКТ:
Ну, полно, полно вам смеяться надо мной. Издёвки ваши из моих острот меня не больно ранят. Я покидаю вас, а вы ищите свежие остроты.

(Уходит.)


КЛАВД:
Мои надежды, государь, теперь на вас.

ДОН ПЕДРО:
Я — весь внимание. Скажи, чего ты хочешь. Любую трудность мы преодолеем.

КЛАВД:
Есть сыновья у Леонато?

ДОН ПЕДРО:
Нет, кроме дочери — единственной наследницы его. Ужели в Геро ты влюбился, Клавд?

КЛАВД:
Я любовался ею до похода, но будучи солдатом, не смел любовь свою открыть, пока был ратным делом занят. Когда ж победа отзвучала и я вернулся к мирной жизни, мои все думы заняты любовью к юной и прекрасной Геро. Душа моя ликует говоря...

ДОН ПЕДРО:
Как истинный влюблённый, ты на меня лавину слов обрушил. Коль ты прекрасной Геро увлечён, ей адресуй свои тирады. Я предоставлю шанс тебе, поговорив с отцом и Геро, а ты — женись на ней. Ведь к этому сводилась речь твоя?

КЛАВД:
Как тонко вы любви моей нюансы распознали! Я завернул в слова свои переживанья.

ДОН ПЕДРО:
Не нужен мост через ручей. Необходимость все диктует средства. И я такое средство знаю. Сегодня будет маскарад. Я в маске перед Геро объявлюсь, назвавшись графом Клавдом. Словами нежными проникну в сердце девы, речами сладкими пленю воображенье и проведу с отцом переговоры. По завершении всего — она твоя. Итак, приступим к делу.

(Уходит.)






АКТ ПЕРВЫЙ

СЦЕНА ВТОРАЯ

Комната в доме Леонато.

(Входят Леонато и Антонио.)

ЛЕОНАТО:
Приветствую тебя, мой брат! А где же твой сынок, племянник мой? Он обеспечил музыкантами наш праздник?

АНТОНИО:
Сейчас он этим занят. А я тебе, мой брат, такое сообщу, чего тебе не снилось никогда.
ЛЕОНАТО:
А хороша ли новость?

АНТОНИО:
На первый взгляд — она прекрасна. Как воплотится — вот вопрос. Сегодня принц и Клавд, в саду моём тенистом отдыхая, беседу меж собою тайную вели. Их разговор подслушал мой слуга. И принц признался Клавду, что влюблён он в вашу дочь, племянницу мою. Намерен он признаться ей в любви во время танцев на балу. И если он отказа не получит, то обратится с просьбою к тебе заполучить в невесты Геро.

ЛЕОНАТО:
А твой слуга — неглупый малый.

АНТОНИО:
Смышлёный малый. Я велю позвать. Ты сам его подробней расспроси.

ЛЕОНАТО:
Нет-нет! Пусть сон мечтою остаётся, пока реальностью тот сон не обернётся. Но дочь об этом известить я должен — ведь ей решение придётся принимать, коль это правда. Прошу тебя поставь её в известность.
(Обращается к слугам, занятым приготовлениями.)
Всем указания даны. Известно, как и чем распорядится.
Прошу прощения, мой друг, идёмте же со мною, без ваших навыков никак не обойдусь.

(Уходят.)







АКТ ПЕРВЫЙ

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Там же.

(Входят Дон Жуан и Конрад.)

КОНРАД:
Что, чёрт возьми, так беспокоит вас?

ДОН ЖУАН:
Душа моя черна и есть на то причина.

КОНРАД:
Благоразумие очистит вашу душу.

ДОН ЖУАН:
Ему, боюсь, всё это не под силу.

КОНРАД:
Положим, не поможет сразу, но время ваши муки облегчит.

ДОН ЖУАН:
Ты, кто родился под Сатурном, не можешь предлагать мне нравственных снадобий, к тому же супротив смертельного недуга. В моей крови притворства нет. Когда грущу, меня не трогают остроты, когда я голоден, то друг мой — аппетит, который никогда и никого не ждёт, иду в постель, когда застанет дрёма, не вспоминая о делах каких-то и заботах, смеюсь, когда действительно смешно, а не кому-то в утешенье.

КОНРАД:
Согласен с вами я, но неприязнь свою выпячивать не надо. Ведь вы недавно с братом помирились и он вам выказал доверие своё. Но чтоб доверие росло, ему создать необходимо почву и погоду, которые подвластны только вам.

ДОН ЖУАН:
Уж лучше быть улиткой на заборе, чем розой милосердия в саду. Пусть ненавистным буду я для всех, но — не любимчиком кого-то одного. Да, я — злодей , но лести не подвержен. Дают мне слово, затыкая рот, снимают кандалы, запрятав в клетку. Как только вынут кляп — начну кусаться, дадут свободу — буду делать, что хочу. Меня неволить не пытайся, я то — чем мне и должно быть.

КОНРАД:
Вы не хотите ли досадой досадить?

ДОН ЖУАН:
Досадой лишь одной и досаждаю.
Кто там идёт?
(Входит Боракио.)
Что нового, Боракио, принёс ты?

БОРАКИО:
Покинул знатный ужин я. Там Леонато принца потчует по-царски. Могу предположить к тому же, что разговор идёт о свадьбе.

ДОН ЖУАН:
Не пакость ли готовится какая? И на кого ж обрушится несчастие такое?

БОРАКИО:
Руки лишится правой брат намерен.

ДОН ЖУАН:
Ужели это славный Клавд?

БОРАКИО:
Он самый.

ДОН ЖУАН:
Достойный господин. А кто же, кто ж избранница его? Куда он устремил свой взор?

БОРАКИО:
Чёрт подери, на Геро, наследницу того же Леонато.
ДОН ЖУАН:
Ах, пташка ранняя! А как же ты узнал?

БОРАКИО:
Дабы парфюма не испортить, я вышел в комнату сырую покурить, там я увидел Клавда с принцем о чём-то увлечённо говорящих. За гобеленом скрылся я и там услышал о секретном уговоре, что принц добьётся Геро для себя , добившись передаст её он графу Клавду.

ДОН ЖУАН:
Идём, идём же мы туда скорее. Вот где я выплесну скопившуюся злость. На нет мальчишка этот свёл мои заслуги. И если я смогу дорогу перейти — дорога эта будет к моему величью. Надеюсь, что на вас могу я положиться.

КОНРАД:
По гроб готов служить вам.

ДОН ЖУАН:
Мы в этом ужине должны принять участье. Чем ниже падаю, тем больше веселятся. Ах, если б повар знал, что я задумал! Идём же, там решим, что делать!

БОРАКИО:
Мы, сударь, ваших ждём распоряжений.

(Уходят.)





АКТ ВТОРОЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Зал в доме Леонато.

(Входят Леонато, Антонио, Геро, Беатрис и другие.)


ЛЕОНАТО:
А был ли Дон Жуан за ужином сегодня?

АНТОНИО:
Не видел я его.

БЕАТРИС:
Весь вид его собой являет горечь! Увидишь раз, а горечь остаётся на часы.

ГЕРО:
Уж очень он угрюмым нравом обладает.

БЕАТРИС:
Слепить бы можно было идеального мужчину из Бенедикта и Жуана. Один, как изваяние, молчит, другой не умолкает, как сорока.

ЛЕОНАТО:
Жуану — половину сказок Бенедикта, а Бенедикту — половину мрачности Жуана.

БЕАТРИС:
К тому же — пару ног красивых, родного дядю при дворе да и сундук, наполненный деньгами. Такой мужчина мог бы покорить любую даму, завоевав расположение её.

ЛЕОНАТО:
Воистину, племянница, вам замужем — не быть. Такой мужчина вряд ли где найдётся, который с вашим языком на свете уживётся.

АНТОНИО:
И вправду — на язык остра.

БЕАТРИС:
Вот так меня отметил бог — я бодлива, но без рог.

ЛЕОНАТО:
Потому и на даёт — слишком уж бодлива.

БЕАТРИС:
Пусть так, но только мне не надо мужа. О том молю без ропота и лени и день и ночь я, стоя на коленях. Как ненавистна, господи, мужская борода! Уж лучше замотаться в шерсть, чем бородой давиться.

ЛЕОНАТО:
Случись такое статься — вам может безбородый муж достаться.

БЕАТРИС:
А что мне с безбородым делать? В свою служанку нарядить? Кто с бородой — уже старик, без бороды — ещё юнец. Старик — совсем не для меня, а для юнца — и я — не пара. Придётся нанимать медведя и в преисподнюю водить его мартышек.

ЛЕОНАТО:
Ужели в преисподнюю пойдёшь?

БЕАТРИС:
Возможно, только до ворот. Там рогоносца дьявола увижу и он мне скажет: ?Беатрис, тебе — дорога в небеса, в аду — нет места для девиц.?! Я передам ему мартышек и в рай к Петру святому вознесусь. Мне Пётр укажет, под каким кустом сидят холостяки и заживём мы припеваючи в раю.

АНТОНИО (Обращаясь к Геро):
Отцу, надеюсь, вы не будете перечить?

БЕАТРИС:
Обязанность кузины сделать реверанс, ответив: ?Папенька, согласна?. При этом, милая, избранник твой красавцем должен быть, иначе ты должна ответить: ?Не желаю?!


ЛЕОНАТО:
И всё же на замужество твоё, племянница, надеюсь.

БЕАТРИС:
Пока господь мужчин из глины лепит, я праху этому подвластною не буду. Как может надо мною власть чинить какой-то сгусток грязи? Такому, дядя, не бывать! Все сыновья Адама — братья мне по крови и было бы грехом за брата выходить.

ЛЕОНАТО:
О нашем, дочка, уговоре помни. Коль принц беседу заведёт на эту тему, ты знаешь, что ему ответить.

БЕАТРИС:
Тебе, кузина, музыка поможет в сватовстве. Всё в тему быть должно и в такт. На все вопросы принца танцем отвечай. А потому послушай, Геро: знакомство, свадьба, сожаленье, как череда известных танцев — джиги, менуэта, танца быстрого полёт. Как джига, первый страстен и горяч, как менуэт, второй манерен и спокоен , а третий, словно, сумасшедший несёт в могилу без оглядки.

ЛЕОНАТО:
Как ты , племянница, всё в жизни усложняешь.

БЕАТРИС:
Стараюсь, дядя, очевидное подметить.

ЛЕОНАТО:
Посторонитесь! Гости прибывают.
(Все одевают маски.)

(Входят Дон Педро, Клавд, Бенедикт, Бальтазар, Дон Жуан, Боракио, Маргарита, Урсула и другие. Все в масках.)

ДОН ПЕДРО:
Вы не откажите, сударыня, мне в обществе своём?

ГЕРО:
Коль ненавязчивы вы будете, не слишком говорливы, то ваше общество меня вполне устроит, к тому же — хочется на волю.

ДОН ПЕДРО:
В моей компании, надеюсь?

ГЕРО:
Надейтесь, если пожелаю.

ДОН ПЕДРО:
Когда же пожелаете, скажите?

ГЕРО:
Когда мне внешность глянется по нраву. Не гоже: коль лютня на футляр похожа.


ДОН ПЕДРО:
Под крышей Филемона кроется Юпитер.

ГЕРО:
Куда ж солома с крыши подевалась?

ДОН ПЕДРО:
Слова любви чем тише — тем прекрасней.
(Увлекает её в сторону.)

БАЛЬТАЗАР:
Мне вашей хочется любви.

МАРГАРИТА:
Я полюбила бы, да только жалко вас: ведь у меня изъянов масса.

БАЛЬТАЗАР:
Какие, например?

МАРГАРИТА:
Я вслух молюсь.

БАЛЬТАЗАР:
Я крепче полюблю и прокричу: ?Аминь?!

МАРГАРИТА:
Пошли мне, господи, прекрасного танцора!

БАЛЬТАЗАР:
Аминь.

МАРГАРИТА:
Избави, боже, от него, как только танец завершится. Ну, пономарь, ответь.

БАЛЬТАЗАР:
Не надо слов — всё сказано уже.

УРСУЛА:
Антонио, я вас узнала.

АНТОНИО:
А вот и нет!

УРСУЛА:
Нельзя вас не узнать — вы головой трясёте.

АНТОНИО:
По правде говоря — ему я подражаю.

УРСУЛА:
Никто так делать кроме вас не может. К тому же — на руках сухая, старческая кожа.

АНТОНИО?:
А вот и нет!

УРСУЛА:
Как можно не узнать вас по высокому уму? Как может добродетель быть сокрыта? Ведь это вы — я в том не сомневаюсь.

БЕАТРИС:
Кто вам сказал? Со мною поделитесь.

БЕНЕДИКТ:
Не смею говорить.

БЕАТРИС:
И кто вы есть не смеете сказать?

БЕНЕДИКТ:
Пока что нет.

БЕАТРИС:
Никто не может, кроме Бенедикта, говорить, что я высокомерна, а остроумие своё в книжонке пошлых анекдотов почерпнула.

БЕНЕДИКТ:
О ком вы говорите?

БЕАТРИС:
Что вы отлично знаете его — нисколько в этом я не сомневаюсь.

БЕНЕДИКТ:
Поверьте мне — его не знаю я.

БЕАТРИС:
Не может быть, что вас он не смешил.

БЕНЕДИКТ:
Да кто же он, скажите!

БЕАТРИС:
Он выполняет роль шута у принца, к тому же — очень плоского шута. Его талант на клевете основан и почитатели его — безнравственные люди. Они ни слову острому внимают, а мерзости, числа которой он не знает. Сначала хлопают в ладоши: какой же умный, Бенедикт, какой хороший! Потом же — гонят в шею от себя. Блуждает это судно где-то рядом, причалил бы ко мне сей плот — была бы рада.

БЕНЕДИКТ:
Уж коли случай с ним сведёт — все ваши мнения о нём узнает он наверняка.

БЕАТРИС:
Прошу вас это сделать непременно. Он бросит пару гадостей в мой адрес, а если стрелы мимо пролетят, то в меланхолию глубокую впадёт и даже куропатка в ужин не полезет в рот, расстроен будет идиот.
(Слышится музыка.)
Не отставайте, следуйте за парой.

БЕНЕДИКТ:
Всегда готов к хорошему стремиться.

БЕАТРИС:
А если нас к дурному направляют, то с вами мне, мой друг, не по пути.

(Танцы. Затем все уходят, кроме Дон Жуана, Боракио и Клавда.)

ДОН ЖУАН:
Уверен, что мой брат от Геро без ума. С её отцом, наверное, ушёл он говорить о свадьбе. Все дамы удалились вслед за Геро. Всего одна осталась маска.

БОРАКИО:
А вот и Клавд — его узнал я по походке.

ДОН ЖУАН:
Не вы ли Бенедикт, синьор?

КЛАВД:
Вы угадали.

ДОН ЖУАН:
Вы, сударь, брату моему близки по духу. Он ни на шутку Геро увлечён. Прошу вас повлиять на брата, убедив его, что выбор сделан родословной вопреки. Поступок этот сторицей воздастся.

КЛАВД:
Как вы узнали, что он любит Геро?

ДОН ЖУАН:
Его я слышал клятвенные речи.

БОРАКИО:
И я об этом слышал. Сегодня же на ней поклялся он жениться.

ДОН ЖУАН:
Прошу вас, на банкет идёмте.

(Дон Жуан и Боракио уходят.)

КЛАВД:
Под маской Бенедикта — в люди вышел, а новость скверную — ушами Клавда слышал. Сомнений нет — принц пёкся о себе. Там, где любовь, законы дружбы отступают. У сердца каждого в любви свои мотивы, глаза теряются в глазах: любви агент не нужен. Как ведьма красота людьми овладевает, не верил я, но случай сей мне это подтверждает. Ну, что же, Геро, нам судьба — расстаться.

(Возвращается Бенедикт.)

БЕНЕДИКТ:
Граф Клавд, не вы ли?

КЛАВД:
Он и есть.

БЕНЕДИКТ:
Пойдёте ли со мной?

КЛАВД:
Куда же?

БЕНЕДИКТ:
Как понимаю я — у вас одна дорога: до ближайшей ивы. Какую вы предпочитаете гирлянду?
Как цепь ростовщика — вокруг несчастной шеи ? Иль шарф через плечо, как лейтенантская награда? Сей знак отличия сейчас необходим, поскольку принц похитил вашу Геро.

КЛАВД:
Желаю счастья им.

БЕНЕДИКТ:
Поистине — речь честного просола, когда на рынке он скотом торгует. Не ждали вы от принца милости такой?

КЛАВД:
Прошу оставьте вы меня в покое.

БЕНЕДИКТ:
Вот-вот! Вы, как слепой стучите по столу, когда шалун у вас стащил кусочек мяса.

КЛАД:
Уйду я сам, коль вы меня оставить не хотите.

(Уходит.)

БЕНЕДИКТ:
Подстреленный глухарь забиться в травку хочет.
Похоже, Беатрис меня совсем не знает! Она меня шутом придворным обзывает. Ха-ха! Не вижу в том греха! Я весел — потому и шут. А, может, это просто показалось? С подачи ненавистной Беатрис обрёл я прозвище придворного шута. Ну, что же — есть причина ей за это отомстить.

(Возвращается Дон Педро.)

ДОН ПЕДРО:
А где же граф? Вы видели его?

БЕНЕДИКТ:
Я, сударь, разыграл роль господина Слуха. Я Клавда здесь нашёл потерянным, как хижина в саду. И рассказал, надеюсь это правда, что ваша светлость завладела сердцем девы юной. Вот я и предложил ему компанию составить в поисках ближайшей ивы. Сплести гирлянду горе-жениху, а, может, отстегать его же свежей розгой.
ДОН ПЕДРО:
Ты хочешь отстегать? А в чём его вина?

БЕНЕДИКТ:
За простоту и глупость школьного подростка, который обнаружил гнёздышко с яйцом, не обнаружив друга-хитреца, укравшего яичко.

ДОН ПЕДРО:
Нельзя доверие винить. Винить-то должно вора.

БЕНЕДИКТ:
И всё же — розги и гирлянда нам бы пригодились. Гирлянда — горе-жениху, а розги — вам, кто пташку редкую из гнёздышка похитил.

ДОН ПЕДРО:
Хочу я птичку райской песне обучить, а, обучив, хозяину вручить.

БЕНЕДИКТ:
Но если птичка вашу песенку запела, то вы — честны, свершив благое дело.

ДОН ПЕДРО:
Известно вам, что Беатрис на вас сердита? Тот кавалер, что с нею танцевал, ей рассказал, что вы её поносите нещадно.

БЕНЕДИКТ:
Она меня воспринимает, как бревно. Да будь я дуб с одним единственным листком — и то бы не смолчал! И даже маска на лице моём как-будто ожила, пытаясь возразить её нападкам. Меня под маской не узнав, шутом придворным назвала, тупыми — все мои остроты. И покатилось, и пошло. Я уподобился мишени, в которую стреляли всем полком. Она разила каждым словом, как кинжалом, дыханием своим могла бы отравить весь мир земной вплоть до звезды полярной. Да если б даже обещали все богатства самого Адама, которыми владел он до греха, на ней бы никогда я не женился. Она б и Геркулеса к делу приобщила, а палицей героя камин свой, забавляясь, растопила. Ну, хватит говорить о ней, богине зла в наряде скромной девы. Я господа молю нас от неё избавить. Пока она витает здесь — в аду спокойно, как в раю, и все грешат, стремясь туда попасть скорее. А всё дурное неотступно следует за нею на земле.

ДОН ПЕДРО:
А вот вам и она сама.

(Входят Клавд, Беатрис, Геро и Леонато.)

БЕНЕДИКТ:
А нет ли, ваша светлость, поручения у вас меня отправить в тараканью тьму? Готов пойти туда, куда не знаю и принести вам то — не знаю что. За зубочисткой в Азию умчаться, с ноги святого Иоанна мерку принести иль волосок из бороды Великого Могола раздобыть. Согласен даже быть послом я у пигмеев, но только с гарпией в словах не состязаться. Ужели порученья не найдёте?

ДОН ПЕДРО:
Компания мне ваша по душе. Прошу остаться.

БЕНЕДИКТ:
Не по зубам мне это блюдо — переварить мадам Болтунью не могу.

(Уходит.)

ДОН ПЕДРО:
Смотрите-ка, сударыня, смотрите: вы потеряли сердце Бенедикта.

БЕАТРИС:
По правде говоря, он сердце мне давал взаймы, но я ему вернула — два. К тому же — он когда-то выиграл его в нечестном поединке. Вы верно, ваша милость, говорите, что снова потеряла я его.

ДОН ПЕДРО:
Низвергнут он, сударыня, низвергнут.

БЕАТРИС:
Прекрасно, что не я, а он — низвергнут, иначе бы я свету народила свору дураков.
Нашла вам графа Клавда, сударь, как вы и просили.

ДОН ПЕДРО:
Что приключилось, граф? Что так печалит вас?

КЛАВД:
Я, ваша светлость, не печалюсь.

ДОН ПЕДРО:
Так, может, вы больны?

КЛАВД:
Не болен, ваша светлость.

БЕАТРИС:
Он не печален и не болен, не рад, не весел, не доволен, как залежалый апельсин невзрачен, похоже, в плен он ревностью-злодейкою захвачен.

ДОН ПЕДРО:
Портрет, сударыня, написан вами верно, но коли так, то он, клянусь, себя подверг обману. Тебя, тебя я сватал, Клавд, и Геро согласилась. К тому ж — получено согласие на брак её отца. День свадьбы оглашай и господа проси благословенья.

ЛЕОНАТО:
Берите дочку, граф, а в месте с нею — всё моё богатство. Монарх устроил торжество — монарху торжеством руководить.

БЕАТРИС:
За вами слово, граф.

КЛАВД:
Молчанье — радости безудержной предвестник. Словами всё не можно передать. Ах, если б мог я выразить словами, дорогая, что — ты моя, а я всецело — твой. Обмену этому нет равного на свете. С ума от этой радости схожу.
БЕАТРИС:
Скажи же что-нибудь, кузина. А если не находишь слов, то Клавду запечатай поцелуем рот и помолчите вместе.

ДОН ПЕДРО:
Воистину, сударыня, слова от сердца ваши.

БЕАТРИС:
Всегда я, ваша светлость, сердцу благодарна. Ему, бедняжке, некуда деваться — в любой момент оно у случая в кармане. Смотрите-ка: кузина Клавду шепчет про любовь.

КЛАВД:
Да. Так оно и есть, сестрица.

БЕАТРИС:
Да будет брак благословен! Он всех находит, только — не меня. Осталось в угол мне забиться, закричав: ?Да где же вы запрятались, мужчины??

ДОН ПЕДРО:
Я вам найду достойного мужчину, Беатрис.

БЕАТРИС:
Прекрасно было бы, когда бы ваш отец такого кавалера отыскал. А, может, вы найдёте брата,
манерами и внешностью похожего на вас? Отец ваш идеальных создавал мужей, нашлись бы только девушки, достойные их чести.

ДОН ПЕДРО:
Так выходите за меня!

БЕАТРИС:
Мне, сударь, что-нибудь попроще. Такая драгоценность не по силам мне на каждый божий день. Прошу простить меня за мой весёлый нрав, в моих словах — не дело, а насмешки.

ДОН ПЕДРО:
Вас красит не молчание, а слово. Вы народились в миг всеобщего веселья.

БЕАТРИС:
Нет, сударь, мать моя кричала в муках. Звезда же, под которой я родилась, в тот самый миг отплясывала лихо.
Дай бог вам радости, кузина!

ЛЕОНАТО:
Идите же, племянница, исполнить поручение моё.

БАТРИС:
Прощения у дядюшки прошу и часть имею, ваша светлость.

(Уходит.)

ДОН ЕДРО:
Не видывал я девушки приятней и забавней.

ЛЕОНАТО:
Ей грусть — не по душе. Быть может, только сон её окутывает грустью. Но даже из объятий сна она со смехом вырывается на волю, как мне рассказывала дочка.

ДОН ПЕДРО:
Не терпит разговоров никаких о муже.

ЛЕОНАТО:
Всех женихов своих насмешками разит.

ДОН ПЕДРО:
Была бы подходящею женой для Бенедикта.

ЛЕОНАТО:
С ума свели бы разговорами друг друга за неделю.

ДОН ПЕДРО:
Когда же, граф, надумали венчаться?

КЛАВД:
Все торжества назначены на завтра, ваша светлость. Ползёт подобно немощному время, пока любовь обряды завершит.

ЛЕОНАТО:
До понедельника придётся подождать — уж слишком мало времени на это. Пусть за неделю обустроят всё, что я задумал приготовить к этой свадьбе.

ДОН ПЕДРО:
Ты не вздыхай и головою не качай. Мы время, Клавд, прекрасно проведём. Я геркулесову поставил пред собой задачу: влюбить синьора Бенедикта в Беатрис, а Беатрис — в синьора.
Как мне хотелось бы на этой свадьбе погулять, В успехе я не сомневаюсь, коль вы все трое мне поможете мой план осуществить.

ЛЕОНАТО:
Ночами я готов не спать, но чтобы вам помочь сей план осуществить.

КЛАВД:
И я.

ДОН ПЕДРО:
Вы, Геро милая, в услуге не откажете, надеюсь ?

ГЕРО:
Я, сударь, буду чтить благопристойность и в рамках оной подберу кузине мужа.

ДОН ПЕДРО:
Я знаю — Бенедикт не безнадёжен для семьи. Сегодня он известен свету, род дворянина знаменит, а честь и доблесть Бенедикту занимать не надо. Я научу, как сделать так, чтоб Беатрис влюбилась в Бенедикта, а вы же ветреному, острому, как шпага, Бенедикту поможете влюбиться в Беатрис. А коли мы готовы чудо сотворить, то Купидона сможем крепко посрамить и записать себя в жрецы мадам- любви. Пойдёмте же со мною, посвящу вас в планы.
(Уходят.)






АКТ ВТОРОЙ

СЦЕНА ВТОРАЯ

Там же.

(Входят Дон Жуан Боракио.)

ДОН ЖУАН:
Решился Леонато дочь отдать за графа Клавда.

БОРАКИО:
Я, сударь, этому могу и помешать.

ДОН ЖУАН:
Любой барьер и всякая помеха бальзаму равносильны для меня.. Я ненависти полон к жениху и что ему во вред, то мне — во благо. Что может браку помешать?

БОРАКИО:
Приём от честности далёк, но так искусен, что ни одна душа меня не заподозрит в плутовстве.

ДОН ЖУАН:
Так изложи мне вкратце.

БОРАКИО:
Примерно год назад, я вам уже об этом говорил, я с Маргаритой сблизился, служанкой Геро.

ДОН ЖУАН:
Да, вспоминаю.

БОРАКИО:
Уговорить её могу в ночное время объявиться в окне хозяйки Геро.

ДОН ЖУАН:
Как это может свадьбе помешать?

БОРАКИО:
Весь яд, который я добуду, для блага своего употребите. Глаза откройте принцу на позор, который ожидает Клавда в браке с потаскухой Геро.

ДОН ЖУАН:
Что в доказательство представлю?


БОРАКИО:
А доказательств очень много: введённый в заблужденье принц, расстроенный до нельзя Клавд, сражённая неправдой Геро, убитый горем Леонато. Букет достаточный по случаю такому.

ДОН ЖУАН:
Сражаясь с ними, я готов на всё.

БОРАКИО:
Идите и устройте тайную беседу с Доном Педро, с графом Клавдом. Скажите им, что Геро якобы в меня влюбилась страстно. И вы, желая принца с Клавдом от позора уберечь, хотите лжедевицы заговор раскрыть. Они без доказательств в это не поверят. Тогда им предложите в этом убедиться. Меня они увидят ночью под окном, услышат, как я Геро называю Маргариту, а та, в ответ, меня любимым называет. И всё случится это перед самой свадьбой. Я постараюсь так устроить, чтоб Геро не смогла нам помешать, а всем свидетелям — в спектакле усомниться. Так мы разрушим свадебные планы.

ДОН ЖУАН:
Пусть, как задумано, сие произойдёт. За тысячу дукатов покупаю вашу хитрость.

БОРКИО:
Слов не жалейте для её хулы, а я не оплошаю в сей затее.

ДОН ЖУАН:
Пойду узнаю дату этой свадьбы.

(Уходят,)





АКТ ВТОРОЙ

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

В саду Леонато.

(Входит Бенедикт.)

БЕНЕДИКТ:
Мальчик!

(Входит мальчик.)

МАЛЬЧИК:
Что вы желаете, синьор?

БЕНЕДИКТ:
Пойди-ка в комнату и принеси мне книгу, которую я давеча оставил на окне.


МАЛЬЧИК:
Я мигом, господин.

БЕНЕДИКТ:
Ты меньше говори — быстрее делай.
(Мальчик уходит.)
Не мало удивляюсь я, как человек, который видел дураков, с ума сошедших от любви и насмехался над последними не раз, вдруг попадает в эти сети сам. Возьмём, к примеру, Клавда. Я помню времена, когда его влекли — военный барабан и трубы, теперь он склонен предпочтение отдать свирели с тамбурином. Бывало прошагает путь немалый доспехами вояк полюбоваться, теперь же он готов не спать ночами, мечтая о фасоне нового жакета. Был по-солдатски прям в поступках и речах. Теперь же — речь витиевата, слова замысловаты, как заморские салаты. Ужель и я смотреть на всё вот так же буду? Сказать я не могу, но думаю, что нет! Хотя не смею побожиться, что и меня в моллюска может обратить любовь. Но кем ни был я по воле чудодейственной любви — я никогда не буду дураком. Вот, скажем, женщина одна — собой великолепна. Что ж — прекрасно! Умом другая, скажем, не плоха. Такого я не исключаю. А третья — добродетельна собою. Пока все три достоинства в одной не повстречаю — никто их них меня не обольстит. Избранница моя должна иметь достаток, блистать умом и добродетелью своей, кротка, красива, благородна, уметь беседы светские вести и музыке внимать. А цвет волос — какой пошлёт господь. А вот и принц пожаловал с Любовью! Пора укрыться мне в беседке.

(Удаляется.)

(Входят Дон Педро, Клавд и Леонато.)

ДОН ПЕДРО:
А что ж мы музыки не слышим?

КЛАВД:
Благоухает вечер в тишине, боясь гармонию нарушить.

ДОН ПЕДРО:
Заметил ты, где схоронился Бенедикт?

КЛАВД:
Да. Аккорд последний прозвучит и лис окажется в сетях.

(Входит Бальтазар с музыкантами.)

ДОН ПЕДРО:
А ну-ка, Бальтазар, пропой нам серенаду снова.

БАЛЬТАЗАР:
Не сможет музыка стерпеть такого исполнения повторно.

ДОН ПЕДРО:
Под маской скромности скрывается талант, не заставляй себя повторно умолять и спой нам.

БАЛЬТАЗАР:
Коль просите — спою. Исполнить просьбу без желания возможно и обмануть надежду на любовь.
ДОН ПЕДРО:
Ты — не словами, музыкой ответь нам.

БАЛЬТАЗАР:
Но прежде выскажу суждение одно: нет звуков в музыке моей, достойных истинного уха.

ДОН ПЕДРО:
То не слова — сплошные ноты. Своими нотами он нас очаровал.

(Звучит музыка.)

БЕНЕДИКТ:
О, боже, как великолепно! Душа волнением объята! Как может вывернуть наружу человека инструмент, который изготовлен из барана, вывернутого наизнанку? Готовьте сумку для монет, когда всё это диво завершится.

ПЕСНЯ.

БАЛЬТАЗАР (поёт):

Вздыхай ли, не вздыхай:
Мужчины всюду лживы.
Они — в плену греха,
Их помыслы блудливы.

Их не удержит плач,
Будь вы Венеры краше,
Мужчина, как палач:
В предательстве — он страшен.

Есть дюжина причин,
Не стоит сомневаться,
Все подлости мужчин
За ширмой их таятся.

Их не удержит плач,
Будь вы Венеры краше,
Мужчина, как палач:
В предательстве — он страшен.

ДОН ПЕДРО:
Да, песня не плоха.

БАЛЬТАЗАР:
Да вот — певец негожий.

ДОН ПЕДРО:
Вполне приемлемо на случай.

БЕНЕДИКТ (в сторону):
Завой собака так — её бы тут же вздёрнули на сук. Не дай-то бог, чтоб этот вой беду накликал. Уж лучше ворона ночного слушать — предвестника несчастий и беды.
ДОН ПЕДРО:
Ты слышишь, Бальтазар? Достать ты должен музыкантов-виртуозов. Чтоб завтра музыка чудесная лилась под окнами прекрасной Геро.

БАЛЬТАЗАР:
Исполню, ваша светлость, в лучшем виде, как велите.

ДОН ПЕДРО:
Спеши же исполнять.
(Бальтазар уходит.)
Идите ближе, Леонато. Не вы ли давеча сказали, что в Бенедикта Беатрис влюбилась?

КЛАВД:
Да.
(В сторону Дон Педро.) Уселась птичка на шесток и воплотилась в слух.
Не мог представить никогда, что эта девушка способна полюбить.

ЛЕОНАТО:
И мне казалось это невозможным. Предмет её любовных воздыханий — Бенедикт, который ей всегда был ненавистен.

БЕНЕДИКТ (в сторону):
Ушам своим поверить не могу! Ужели с места сдвинулась проблема?

ЛЕОНАТО:
И сам не знаю, что об этом думать. Такая страсть — без меры, без ума!

ДОН ПЕДРО:
А может это женское притворство?

КЛАВД:
Вы сами в это верите хотя бы?

ЛЕОНАТО:
Какое, господи, притворство! Вся эта страсть настолько очевидна, что на притворство вовсе не походит.

ДОН ПЕДРО:
И в чём же выражается та страсть?

КЛАВД (в сторону):
А, ну, живее, рыбаки — готова рыбка захватить приманку.

ЛЕОНАТО:
Да в том, что девушка себя изводит, (обращается к Клавду), ведь вам же дочь моя об этом говорила.

КЛАВД:
Действительно. Она мне говорила.

ДОН ПЕДРО:
Да что такое говорите вы? Я б никогда себе не мог представить, что сердце Беатрис способно на такие страсти.

ЛЕОНАТО:
И сам бы я поклялся в том, особенно, когда о Бенедикте речь заходит.

БЕНЕДИКТ (в сторону):
И сам бы принял это я за шутку, когда б не говорил об этом седовласый и почтенный старец.

КЛАВД (в сторону):
Яд начал действовать — игра пошла ва-банк.

ДОН ПЕДРО:
А может ли она сознаться в чувстве Бенедикту?

ЛЕОНАТО:
То пытка для неё — признаться в этом никогда она не сможет.

КЛАВД:
И это — истинная правда. Когда о том её спросила ваша дочь, то Беатрис ответила ей так: ?Как можно о любви писать тому, кого всегда презрением дарила??

ЛЕОНАТО:
Всегда так говорит, как примется писать. По двадцать раз поднимется с постели, испишет лист и снова спать ложится — не пишется ей, видит дочь, не спится.

КЛАВД:
Когда вы говорили об исписанных листках, я вспомнил вещь забавную, которую поведала мне ваша дочь.

ЛЕОНАТО:
Прочтя написанное, ей вдруг показалось — сложились меж листами, меж простынями будто, Бенедикт и Беатрис.

КЛАВД:
О чём я и хотел сказать.

ЛЕОНАТО:
Потом на тысячи клочков письмо разорвала и стала упрекать себя за то, что глупо было бы писать тому, кто посмеётся над её любовью, сказав: ?Его я примеряю по себе и знаю, что как бы сильно не любила, сама бы так же с ним я поступила.?

КЛАВД:
Затем, упавши на колени, бьёт в грудь себя, в истерике рыдает, рвёт волоса и к господу взывает: ?О, Бенедикт мой милый! О, боже, дай мне силы!?

ЛЕОНАТО:
В деталях всё поведала нам Геро. Настолько Беатрис была возбуждена, что показалось дочери моей — она была готова жертвовать собой. И это всё — не выдумка, а правда.

ДОН ПЕДРО:
Но коль она не в силах объясниться, придётся, видимо, кому-то обо всём поведать Бенедикту.

КЛАВД;
Не думаю, что это — хорошо. Он тут же новость в шутку обратит и жертву окончательно погубит.

ДОН ПЕДРО:
Петли достойна шея Бенедикта за такое. Она прекрасна и чиста, скромна и благородна.

КЛАВД:
Про ум её не забывайте.

ДОН ПЕДРО:
Всего — в достатке, кроме Бенедиктовой любви.

ЛЕОНАТО:
Когда мышление и страсть перечат в юном теле, то страсть над разумом одерживает верх. Кому же, как не мне, её жалеть? Я — дядя Беатрис, её опора и надежда.

ДОН ПЕДРО:
Уж луче бы в меня она влюбилась. Смогли бы мы достоинства свои меж нами поделить.
Я обо всём прошу вас Бенедикта известить. Послушаем, по крайней мере, что он скажет.

ЛЕОНАТО:
Вы полагаете, что это хорошо?

КЛАВД:
А Геро думает что Беатрис умрёт, поскольку жить не хочет, коль её не любит Бенедикт. И жить не хочет, коль о любви её узнает он. И даже, если он предложит руку, то лучше умереть ей, чем отказаться от насмешек в адрес Бенедикта.

ДОН ПЕДРО:
Я здесь её могу понять. Он может осмеять признание её, поскольку всем известен колкостью своей.

КЛАВД:
И всё-таки достоин он вниманья.

ДОН ПЕДРО:
И сам собою недурён.

КЛАВД:
Да и смекалист впору.

ДОН ПЕДРО:
К тому же блещет остроумием порою.

КЛАВД:
Да и отваги не отнимешь у него.

ДОН ПЕДРО:
Подобно Гектору — я в том не сомневаюсь. Когда ж конфликт какой-то возникает, умом он прежде ссору разрешает иль, как христианин истинный, обидчика прощает.

ЛЕОНАТО:
Он, почитая бога, сводит ссору к миру, коль нарушает мир, то страх и трепет им руководят.

ДОН ПЕДРО:
Так и поступит он, кто почитает бога, хотя он и острит, порою, не по делу. Племянницу мне вашу жаль. Придётся отыскать нам Бенедикта и рассказать ему о чувствах Беатрис.

КЛАВД:
Не следует ему об этом говорить. Пусть лучше внемлет доброму совету Беатрис.

ЛЕОНАТО:
Такое невозможно — она скорее что-то сделает с собой.

ДОН ПЕДРО:
Давайте спросим вашу дочь об этом. Быть может, страсти стихнут сами по себе. Мне симпатичен Бенедикт и я желал бы, чтобы он со стороны себя увидел в неприглядном свете по отношению к прекрасной Беатрис.

ЛЕОНАТО:
Обед готов. Прошу к столу.

КЛАВД (в сторону):
Уж если и сейчас не дрогнет сердце Бенедикта, то все старания напрасны.

ДОН ПЕДРО (в сторону):
Такие ж сети мы сплетём для Беатрис — нам Геро со служанкою помогут. Безумная любовь, внушённая друг другу, за неимением такой, неповторимую собой представит сцену, продемонстрирует нам чудо-пантомиму. Давайте же пошлём её позвать его к обеду.

(Уходят Дон Педро, Клавд и Леонато.)

БЕНЕДИКТ (выходя из укрытия):
Такое шуткой быть не может — уж слишком был серьёзен разговор. Поведала им Геро обо всём. Они жалеют Беатрис, погрязшую в сердечные проблемы. Меня желает Беатрис! Достойно это должного ответа. Они считают — я, узнав об этом, замкнусь в гордыне и её обижу. И говорят, что легче примет смерть она, чем выкажет ко мне симпатию свою. Я никогда не думал о женитьбе. Быть может, мне умерить гордость. Тому везёт, кто критику услышав, себя старается исправить. Они твердят — она прекрасна. Я с этим спорить не могу. Умна и добродетельна к тому же. И с этим полностью согласен. Однако, влюблена в меня. С умом её сие несовместимо, но было бы неверно неразумным называть, поскольку я и сам способен по уши влюбиться в Беатрис. Могу попасть я под обстрел её острот, поскольку никогда не видел смысла в браке. Но разве постоянен аппетит? Из детства лакомство бывает горше редьки. Возможно ль мужа повернуть с дороги непогодой бранных слов и ветром проносящихся острот? Да нет же! Мир плодится должен. Когда мечтал всю жизнь прожить холостяком — в ту пору я не думал ни о ком. А вот и Беатрис — она прекрасна! Я вижу, как любовь её преобразила.

(Входит Беатрис.)

БЕАТРИС:
Я не хотела, но заставили меня вас пригласить к обеду.

БЕНЕДИКТ:
Спасибо, милая, за труд.

БЕАТРИС:
Не более труда — к столу вас пригласить, как и притворства вашего — меня благодарить. Была бы не по силам ноша — уж точно я бы не пришла.

БЕНЕДИКТ:
И всё же — вам по силам ноша?

БЕАТРИС:
Едва несу. Я вижу — вы не голодны, прощайте.

(Уходит.)

БЕНЕДИКТ:
Вот так! ?Я не хотела, но заставили меня вас пригласить к обеду?. Здесь два значения сокрыто: мы оба потрудились в благодарности друг другу и это не составило труда для нас обоих. Да будь я негодяем и жидом, коль Беатрис не полюблю. Пойду-ка закажу её портрет.

(Уходит.)






АКТ ТРЕТИЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

В саду Леонато.

(Входят Геро, Маргарита и Урсула.)

ГЕРО:
Пойди-ка Маргарита в залу. Там принц и Клавд беседуют с кузиной Беатрис. Шепни-ка ей, что мы в саду с Урсулой говорим о том, что очень интересно Беатрис. Пусть тайно проберётся в сад и спрячется в беседке, жимолостью сокрытой от лучей светила, которая, подобно стражу чернь от милости царя оберегает. Твоя задача: всё устроить, как велю. Оставь же нас, иди и не плошай.

МАРГАРИТА:
Я приведу её. Сомнений быть не может.

(Уходит.)

ГЕРО:
Как только явится в беседку Беатрис, беседу заведём о Бенедикте, прогуливаясь по аллее взад-вперёд. Лишь имя Бенедикта назову, то тут же начинай его хвалить, как не хвалила в жизни никого. А я в ответ на это расскажу, как Бенедикт влюбился страстно в Беатрис, как он от этого страдает. И ранят жертву стрелы Купидона.
(Видно, как Беатрис прячется в беседку.)
Как чибис в травку схоронилась Беатрис, чтоб всё услышать. Пора нам действо начинать.

УРСУЛА:
Какая радость рыболову наблюдать, как золотые вёсла плавников несут в серебряном потоке рыбку навстречу смертоносному крючку. Вот так и мы поймаем на приманку Беатрис, что прячется под тенью зарослей в беседке. Вы по достоинству оцените мою способность в диалоге.

ГЕРО:
Давай же подойдём поближе, чтоб ухо уловило все нюансы сладкого обмана.
(Приближаются к беседке.)
Да нет, Урсула, слишком уж она высокомерна. А по характеру — дика, недосягаема, как горная орлица.

УРСУЛА:
Ужели Бенедикт так сильно любит Беатрис?

ГЕРО:
Поведал мне об этом принц и наречённый мой жених.

УРСУЛА:
Они просили вас оповестить её об этом?

ГЕРО:
Они меня просили очень, но я их убедила этого не делать. Уж если Бенедикт им дорог, то лучше никогда ему в любви не признаваться Беатрис.

УРСУЛА:
Но почему же? Ужели ложа Беатрис он не достоин?

ГЕРО:
О, Гименей! Достоин Бенедикт всего, что предназначено мужчине, как никто другой. Но так природа сотворила Беатрис, что сердце ей надменное вручило. Глаза её насмешкой и презрением блистают, а всё, что видят — взору низко и ничтожно. Её уму — она не знает равных. Любовь к себе заполонила всё и никакой другой не терпит.

УРСУЛА:
Вот так же думаю и я. И было бы неплохо, в самом деле, о чувствах Бенедикта ей не знать, чтоб не давать ей повод для насмешек.

ГЕРО:
Да, ты права. И как бы ни был молод и красив, собою благороден и умён мужчина, она бы непременно в нём нашла изъяны: сестрою назвала бы белокурого красавца, а смуглого — из антикварной лавки старым медальоном; высокого мужчину — просто жердью, а низкого — бракованным агатом без оправы; молчащего — пеньком, а флюгером — охотного до слова кавалера. Никто не может удостоится действительной оценки.

УРСУЛА:
Язвительность её пределов не имеет — это правда.


ГЕРО:
Во всех аспектах действо Беатрис не может быть похвальным. Но кто посмеет ей об этом заявить? Быть может, я? Увольте! Она меня задразнит, засмеёт и изведёт остротами своими. Так пусть же Бенедикт костёр сердечный вздохами о милой раздувает и в нём же — потихонечку сгорает. Такая смерть не столь позорна, как от насмешек и щекотки.

УРСУЛА:
А, может, всё-таки её оповестить и выслушать суждение об этом.

ГЕРО:
Нет-нет! Скорее к Бенедикту я пойду и помогу советом, как избавиться от страсти. А, может, и напраслину придётся на кузину возвести. Кто знает — ведь иногда словцо дрянное сердце, как стрела пронзает.

УРСУЛА:
Неправильно всё это — я считаю. У Беатрис, как всем доподлинно известно, достаточно рассудка и ума, чтоб оценить по всем достоинствам синьора Бенедикта.

ГЕРО:
Он после моего возлюбленного Клавда в Италии один из первых кавалеров.

УРСУЛА:
Мы можете сердиться на меня, но нет в Италии известней Бенедикта по красоте, отваге и своим манерам.

ГЕРО:
Поспорить с этим трудно.

УРСУЛА:
Кто заслужил, тот славу и имеет.
Когда ж, синьора, свадьбу вы наметили сыграть?

ГЕРО:
По мне — хоть каждый день, хоть завтра. Пойдём-ка покажу тебе обновы, а ты мне скажешь — в чём я выгляжу нарядней.

УРСУЛА:
Наживку рыбка проглотила. Синьора, мы её поймали.

ГЕРО:
Коль это так, то в арсенале Купидона — случай не последний шанс. Одних — стрелою ранит Купидон, других — заманивает в сети.

(Геро и Урсула уходят.)

БЕАТРИС:
(Выходит из укрытия)

Литавры ли в ушах звенят?
Ужели это правда?
Ужели за презрение и гордость осуждают?
Прощайте же презрение и гордость девы юной! За славой этою не буду больше гнаться. Люби же, Бенедикт, а я тебе отвечу. На тёплую ладонь кладу своё трепещущее сердце. Твоя любовь и неподдельная моя девичья нежность святым союзом будут скреплены. Все говорят — ты этого достоин, но только я не понаслышке знаю это.

(Уходит.)





АКТ ТРЕТИЙ

СЦЕНА ВТОРАЯ

Комната в доме Леонато.

(Входят Дон Педро, Клавд, Бенедикт и Леонато.)

ДОН ПЕДРО:
Я, погуляв на вашей свадьбе, отправлюсь в Арагон.

КЛАВД:
Хотел бы вас туда сопроводить.

ДОН ПЕДРО:
Не стоит этим радость свадьбы омрачать. Как можно, подарив ребёнку новую игрушку, не дать ему ей вдоволь наиграться? Я Бенедикта в спутники возьму: от головы до пят — веселья и беспечности родник. Сам Купидон который раз сразить его не может. Набатом сердце звонкое смеётся, язык разносит весть, о чём оно так сильно нонче бьётся.

БЕРЕДИКТ:
Нет, господа, теперь уж я — не тот.

ЛЕОНАТО:
И, кажется, не в меру грустен.

КЛАВД:
Похоже, он влюблён.

ДОН ПЕДРО:
Как бы не так! В нём не отравлена любовью даже капля крови. Кому-то, может быть, и невдомёк, что грусть рождает тощий кошелёк.

БЕНЕДИКТ:
Зубная боль покоя не даёт.

ДОН ПЕДРО:
Ты выдери его.

БЕНЕДИКТ:
Мне чёрт его дерёт!

КЛАВД:
Сначала чёрт, теперь уж — сам попробуй.

ДОН ПЕДРО:
Ужели одолела боль зубная до того, что ты вздыхаешь?

ЛЕОНАТО:
Быть может, это что-нибудь другое.

БЕНЕДИКТ:
Язык больного — для здорового неведом.

КЛАВД:
Его болезнь — любовь.

ДОН ПЕДРО:
Любви диагноз я не подтверждаю. Есть нечто странное в нарядах Бенедикта: сегодня — он голландец, завтра — он француз, а в среду — тот он и другой, в четверг же — он испанец снизу, а сверху глянешь — на германца он похож и так неделю целую подряд. Пока подобными он занят пустяками — недуг любви ещё с ума его не свёл.

КЛАВД:
Приметы старые не могут обмануть — влюблённый в женщину с утра себя готовит, костюм и шляпу приводя в порядок.

ДОН ПЕДРО:
А видел кто-нибудь его в цирюльне?

КЛАВД:
Пока что нет, но парикмахер хаживал к нему неоднократно и, видимо, для тенниса мячей уже набил немало из его волос.

ЛЕОНАТО:
Без бороды он вправду выглядит моложе.

ДОН ПЕДРО:
И в благовонии себе не отказал. Какие ароматы источает!

КЛАВД:
Одно могу сказать — влюбился мальчик.

ДОН ПЕДРО:
И меланхолия — тому же подтвержденье.

КЛАВД:
К тому же — часто прихорашиваться стал.

ДОН ПЕДРО:
И говорят, что даже подрумянится не против.

КЛАВД:
Остроты уподобились струне: не дёрнешь — не ответит.
ДОН ПЕДРО:
А вывод здесь простой — влюбился!

КЛАВД:
Я знаю, кто в него влюблён.

ДОН ПЕДРО:
И мне хотелось бы узнать. Но убеждён — она его характера не знает.

КЛАВД:
Напротив — знает все его причуды и всё же — до потери пульса влюблена.

ДОН ПЕДРО:
За что ей и придётся поплатиться.

БЕНЕДИКТ:
Звучит прекрасно — боль от о этого не меньше. Давайте, сударь, отойдём в сторонку — есть тема для беседы у меня, которую при всех не смею огласить.

(Бенедикт и Леонато уходят.)

ДОН ПЕДРО:
На отсечение я голову даю — о Беатрис пойдёт беседа.

КЛАВД:
По видимости всей, что Геро с Маргаритой свой водевиль презентовали Беатрис — не будут более кусаться медвежата.

(Входит Дон Жуан.)

ДОН ЖУАН:
Приветствую тебя, мой брат. Бог в помощь!

ДОН ПЕДРО:
Здравствуй, брат.

ДОН ЖУАН:
Не отыскал бы ты минуту для беседы?

ДОН ПЕДРО:
Наедине?

ДОН ЖУАН:
Не возразил бы, если б Клад участие в беседе нашей принял, поскольку дело прежде всех касается его.

ДОН ПЕДРО:
И в чём же суть проблемы?

ДОН ЖУАН (обращаясь к Клавду):
Вы завтра, сударь, собираетесь жениться?

ДОН ПЕДРО:
Прекрасно вам известно это.

ДОН ЖУАН:
Не знаю, что решит он после новости моей.

КЛАВД:
Скажите, что же может помешать.

ДОН ЖУАН:
Возможно, вы меня не держите за друга, но это всё позднее время разрешит, когда оцените моё известие по сути. Мой брат, который ценит вас и любит, создал все предпосылки к этой свадьбе, медвежью оказав услугу.

ДОН ПЕДРО:
Как это понимать?

ДОН ЖУАН:
Я головы словами забивать не буду: пришёл оповестить вас о неверности невесты.

КЛАВД:
О Геро вы такое говорите?

ДОН ЖУАН:
О Геро говорю, о Геро Леонато, вашей Геро, а, может быть, ещё о чей-то Геро.

КЛАВД:
Вы говорите о неверности её?

ДОН ЖУАН:
Поступку низкому сей образ не подходит. Нашёл бы я покрепче выраженье. Каким бы ни было любое оскорбленье — оно ей впору самую придётся. Сегодня ночью в этом убедитесь, когда увидите, как накануне свадьбы в окно невесты вор за вашей честью проберётся. А если эта рана не смертельна, то зализав её, вы можете жениться. Но честь, я полагаю, вас заставит план пересмотреть.

КЛАВД:
Да быть такого никогда не может!

ДОН ПЕДРО:
И я поверить в это не могу.

ДОН ЖУАН:
Не верите глазам — чему ж тогда и верить? Сегодня вы на деле это можете проверить. Когда же всё увидите своими же глазами, услышите обманщицу своими же ушами, то вам останется решать, где —правда, а где — ложь.

КЛАВД:
Коль я увижу нонче то, что не позволит мне жениться завтра, тогда на празднике священного обряда я осрамлю её при всём честном народе.


ДОН ПЕДРО:
Я тем же рвением, с каким стремился вас соединить, её в объятия позора брошу.

ДОН ЖУАН:
Нужды не вижу более я Геро унижать, коль вы всему свидетелями будете сегодня. Придётся до ночи терпеньем запастись , а там уж — все само собою совершится.

ДОН ПЕДРО:
Какой у дня злосчастный поворот!

КЛАВД:
Какое странное несчастие грядёт!

ДОН ЖУАН:
В итоге скажете: ?Чума нас миновала!?

(Уходят.)







АКТ ТРЕТИЙ

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Улица.

(Входят Догберри, Вергес со стражниками.)

ДОГБЕРРИ:
А хороши ли и верны вы?

ВЕРГЕС:
Конечно. Иначе пострадали бы душой и телом.

ДОГБЕРРИ:
Нет, это недостаточно совсем. Ведь, будучи на службе у монарха, должна быть преданность во всём.

ВЕРГЕС:
Приказывай, сосед.

ДОГБЕРРИ:
Во-первых, кто из вас достоин быть констеблем?

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК:
Хью Откейк, сударь, или Сикол Джордж, поскольку и читать умеют и писать.


ДОГБЕРРИ:
А ну-ка, Сикол, подойди ко мне. За имя славное ты господу обязан, Судьбы подарок — красота твоя, а грамота — усердия итог.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК:
Да, почтеннейший констебль...

ДОГБЕРРИ:
Ответ я твой заранее предвижу. За красоту ты небеса благодари, но этим не бахвалься. Читать же и писать констеблю в суете его приходится не часто. Как полагает большинство — вы совершеннейший болван, а значит — для констебля в самый раз. Берите же фонарь. Всех забулдыг от имени монарха останавливать должны.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК:
А если не желает он остановиться?

ДОГБЕРРИ:
Внимание на то не обращайте — пусть уходит. Как говорят в народе: ?Баба с возу — проворнее обозу.?

ВЕРГЕС:
Не подданный монарха подданным не может быть. Нельзя — не останавливать, не бить.

ДОГБЕРРИ:
Не подданный поддать имеет право, не то, что подданный монарха самого. Идя по улицам, особо не бранитесь — дозору болтовня — не по уставу.

СТРАЖНИК:
Болтать — не спать. Мы знаем службу: уж лучше за дежурство нам успеть всем вдоволь похрапеть.

ДОГБЕРРИ:
Вы говорите, как видавший виды стражник — кто спит, того и совесть не винит. Но алебарды всё же стерегите. Ночами посещайте пабы — пьянчужек выволакивать наружу дабы.

СТРАЖНИК:
А если вдруг они не захотят?

ДОГБЕРРИ:
Тогда позвольте им проспаться и, если поутру они вас не признают, то вы ошиблись — это были вовсе не они.

СТРАЖНИК:
Так и поступим, сударь.

ДОГБЕРРИ:
Случись вам с вором повстречаться, то ни за что не можете ручаться. Чем меньше с вором будете водиться — тем меньше неприятностей случится.

СТРАЖНИК:
Хватать нам вора или не хватать?

ДОГБЕРРИ:
Схватить вы можете его, но есть опасность вляпаться в дерьмо. Вы птичку засадите в клеть, но лучше птичке улететь.

ВЕРГЕС:
Всегда вы слыли добрым человеком.

ДОГБЕРРИ:
По правде говоря, собаку не повесил бы по доброй воле, с толикой совести людишек — и подавно.

ВЕРГЕС:
Услышав же в ночи дитяти крик, спешите няньку разбудить — пусть успокоит крикуна.

СТРАЖНИК:
А если нянька дрыхнет — нас не слышит?

ДОГБЕРРИ:
Идите с миром, пусть дитя ревёт и воплями своими няньку будит, Овцу, которая не слышит собственных ягнят, и злого волка вой не беспокоит.

ВЕРГЕС:
И это — истинная правда.

ДОГБЕРРИ:
На этом завершается ваш долг. Констебль — монарха самого и страж, и представитель . И если ночью он монарха встретит, то право полное его арестовать имеет.

ВЕРГЕС:
Ну, это, прямо скажем, вы загнули.

ДОГБЕРРИ:
Пять против одного! Любой паршивый уставник, который в суть закона вник, вам это подтвердит. Конечно же на это быть должна и воля самого монарха. Ведь стражник не имеет права гражданина обижать, тем более — монарха, остановив его монаршей воле супротив.

ВЕРГЕС:
Да, с вашей правдой не поспоришь.

ДОГБЕРРИ:
Ха-ха-ха! Ну, доброй ночи, молодцы. Меня зовите, коли что случится. Советуйтесь друг с другом, будьте начеку. Ну, что ж, сосед, пойдём.

СТРАЖНИК:
Теперь мы знаем всё про нашу службу: часов до двух у церкви посидим, а там — пора нам всем на боковую.

ДОГБЕРРИ:
А напоследок вам скажу: дом Леонато охраняйте. Там свадьба затевается на завтра. А там, где свадьба — жди сюрпризов. Прощайте и прошу быть начеку.

(Догберри и Вергес уходят.)
(Входят Боракио и Конрад.)


БОРАКИО:
Конрад!

СТРАЖНИК (в сторону):
Тихо! Не двигайся.

БОРАКИО:
Да где ты, Конрад?

КОНРАД:
Я рядом — у локтя.

БОРАКИО:
Вот я и чувствую, что локоть зачесался. Чесотку не схватил ли я?

КОНРАД:
На твой вопрос отвечу позже. Сейчас же — продолжай рассказ.

БОРАКИО:
Давай-ка встанем вот сюда — под крышу, а то нас вымочит дождём. А я, как истинный пропойца, тебе язык свой развяжу.

СТРАЖНИК (в сторону):
А ну-ка тихо! Здесь — нечисто.

БОРАКИО:
У Дон Жуана заработал тысячу дукатов.

КОНРАД:
Ужели плут в такой цене сегодня?

БОРАКИО:
Когда богатый плут плутишку бедного на дело нанимает, он о цене товара забывает.

КОНРАД:
Довольно это интересно.

БОРАКИО:
Подход твой к жизни слишком уж простой, Ты полагаешь, что фасон для человека — звук пустой.

КОНРАД:
Так это — очевидно.

БОРАКИО:
Я о фасоне говорю.

КОНРАД:
Фасон останется фасоном.
БОРАКИО:
Как и болван останется болваном. Фасон же — вор воображенья.

СТРАЖНИК (в сторону):
Фасон мне этот ведом много лет и промышляет воровством. А внешне — вроде бы приличный человек. Его по имени давно уже я знаю.

БОРАКИО:
Мне показалось — кто-то рядом есть.

КОНРАД:
Да это — флюгер верещит на башне.

БОРАКИО:
Не знаешь ты, какой фасон ворюга. Как кружит голову, обкрадывает всех. С ума он сводит и юнцов и взрослых. В солдат ли фараоновых обрядит, как на полотнах антикварных лавок, жрецами ли нарядит, церковным фрескам подражая, а то и бритым Геркулесом с гобелена, где
гульфик больше палицы героя.

КОНРАД:
Я понял, что фасон горазд до всех нарядов: ему всё подавай, да подавай. Да вот и ты — фасоном с толку сбился: поведать мне не можешь свой рассказ.

БОРАКИО:
А дальше было то, что нонче ночью клинья подбивал под Маргариту, служанку Геро, и называл её по имени хозяйки. Она же, выглянув из спальни госпожи, мне пожелала сотню раз спокойной ночи. Рассказ мой сбивчив, но не в этом суть. А главное — всё это созерцали Клавд и мой хозяин Дон Жуан, который ложное любовное свидание подстроил.

КОНРАД:
Выходит: Маргариту приняли за Геро?

БОРАКИО:
Да, Клавд её за Геро принял. Но дьявол Дон Жуан отлично знал, что вместо Геро выступала Маргарита, воспользовавшись мраком ночи. Коварный план хозяина заставил Клавда клевете поверить. Взбесился Клавд, поклявшись в том, что на венчании во храме он об увиденном расскажет, прилюдно опозорив Геро.

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК:
Беру под стражу вас от имени монарха!

ВТОРОЙ СТРАЖНИК:
Немедленно констебля вызывайте. Позорнее поступка свет не видывал ещё.

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК:
И этот модник с завитком на лбу — один из них, давно его я знаю.

КОНРАД:
Ну, что вы, господа...

ВТОРОЙ СТРАЖНИК:
Уж будь спокоен — до фасона доберёмся.
КОНРАД:
Ну, господа...

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК:
Все разговоры прекратить и следовать за нами.

БОРАКИО:
Осталось нам теперь — на алебарды.

КОНРАД:
Куда деваться — надо подчиняться.

(Уходят.)




АКТ ТРЕТИЙ

СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ

Апартаменты Геро.

(Входят Геро, Маргарита и Урсула.)

ГЕРО:
Пойди-ка, милая Урсула, и разбуди кузину Беатрис — пора ей подниматься.

УРСУЛА:
Иду, сударыня, иду.

ГЕРО:
И приведи её сюда.

УРСУЛА:
Исполню, госпожа.

(Уходит.)

МАРГАРИТА:
Другой воротничок вам больше подойдёт.

ГЕРО:
Ну, нет, Марго, одену этот.

МАРГАРИТА:
Увидите: кузина скажет то же.

ГЕРО:
Не понимает в том кузина, как и ты. Одену этот.


МАРГАРИТА:
Будь волосы немного потемнее — ваш головной убор смотрелся бы прекрасно. А платье — редкого покроя. Уж я -то знаю, с чем сравнить — самой миланской герцогини видела наряды.

ГЕРО:
Её наряды — прелесть, говорят.

МАРГАРИТА:
Её наряды ваших супротив походят на ночной халат, расшитый золотом и тканый серебром, унизанный бездарно жемчугами и с юбкою, обшитой голубою мишурой. Но по фасону и покрою ваше платье все наряды превосходит в десять раз.

ГЕРО:
Казалось бы грядёт счастливейшее время, но отчего душа испытывает бремя?

МАРГАРИТА:
То объясняется естественной причиной — готовится к покрытию мужчиной.

ГЕРО:
Как можно, женщина? Стыдись!

МАРГАРИТА:
За что стыдите, госпожа? Я что-то говорю не так? Иль в браке по иному действуют богатый и бедняк? Ведь если он пока не муж, то это оскорблением для вас? А был бы муж, то вы бы и смолчали. Дурные мысли словом не прикроешь, жену же мужем — истинно покроешь. Об этом Беатрис вы можете спросить.

(Входит Беатрис.)

ГЕРО:
Приветствую, кузина.

БЕАТРИС:
Здравствуй, Геро.

ГЕРО:
Да что с тобой? И что за грустные мотивы?

БЕСТРИС:
Не до весёлых мне мотивов.

МАРГАРИТА:
Напойте песню ?Свет любви? — она освободит от груза, а я вам под неё станцую.

БЕАТРИС:
Твой свет любви тебя преследует повсюду! Пока твой муж со шлюхами гуляет, тебя он не особенно желает.

МАРГАРИТА:
Что вы такое говорите!


БЕАТРИС:
Сестрица, время близится к пяти. Пора бы вам уже быть при параде. Ах, до чего же, господи, мне так сейчас тоскливо!

МАРГАРИТА:
И кто же вас так сильно беспокоит? Каприз, кручина, кавалер?

БЕАТРИС:
Единое начало трёх забот.

МАРГАРИТА:
Турчанкой вы не обернётесь и по звезде к истоку не вернётесь.

БЕАТРИС:
Что, сумасшедшая, плетёшь ты?

МАРГАРИТА:
Молю я господа — любому счастья в меру.

ГЕРО:
Перчатки эти граф прислал. Какой от них прекрасный аромат исходит.

БЕАТРИС:
Мой нос заложен — оценить я не могу.

МАРГАРИТА:
Забита думами девица! К тому ж — простужена она.

БЕАТРИС:
О , господи, о боже, помоги! Что ты пытаешься накаркать?

МАРГАРИТА:
Забыв про остроумие своё, чужого не хотите замечать?

БЕАТРИС:
Его не видно — к шляпе приколи. На самом деле — нездоровится мне что-то.

МАРГАРИТА:
Вы к сердцу кардус бенедиктус приложите. Поможет — уверяю вас.

ГЕРО:
Как тонко ты её кольнула.

БЕАТРИС:
Бенедиктус! Причём здесь Бенедиктус? Ты намекаешь, видимо на что-то.

МАРГАРИТА:
Я намекаю? Да ничуть! Я рассуждаю о лекарственном цветке, который вырос от недуга вас избавить. И не настолько я глупа, чтоб с вами рассуждать о тонкостях любви. Ведь вот, к примеру, Бенедикт: и клялся и божился, что для любви он неприступен, а в результате — побеждён. И вы богинею любви из властной женщины в простую бабу превратились.

БЕАТРИС:
Спешишь ты с выводом.

МАРГАРИТА:
Нисколько.

(Возвращается Урсула.)

УРСУЛА:
Прошу, сударыня на выход. Вас ожидают принц и граф, и Бенедикт и Дон Жуан и свита вся готовые к походу в церковь.

ГЕРО:
Кузина милая, Марго, Урсула, помогите мне одеться.

(Уходят.)




АКТ ТРЕТИЙ

СЦЕНА ПЯТАЯ

Другая комната в доме Леонато.

(Входит Леонато с Догберри и Вергесом.)

ЛЕОНАТО:
Что, славный мой сосед, тебя ко мне заставило явиться?

ДОГБЕРРИ:
Секретный разговор, который вас затронет лично.

ЛЕОНАТО:
Я очень занят. Кратким быть прошу вас.

ДОГБЕРРИ:
Конечно, сударь.

ВЕРГЕС:
Краткими мы будем.

ЛЕОНАТО:
И в чём же дело, господа?

ДОГБЕРРИ:
Вам кое-что расскажет балагур и славный парень Вергес. Старик, но ум его пока что, слава богу, до конца не помутился. Как ангел честен с головы до пят.

ВЕРГЕС:
Найти годами более, чем я — несложно. Найти же старца, равного по чести — невозможно.
ДОГБЕРРИ:
Уж больно ты соседушка загнул.

ЛЕОНАТО:
Вы долго запеваете, друзья.

ДОГБЕРРИ:
Как будет вашей милости угодно, но мы — всего лишь герцога простые офицеры. И если бы я пел, подобно королю, то уверяю вас, вы б слушали меня, не уставая..

ЛЕОНАТО:
И все мотивы ваши мне посвящены?

ДОГБЕРРИ:
И тысячи других, поскольку знатный горожанин вы у нас и мне простому гражданину — большая честь пред вами объявиться.

ВЕРГЕС:
И мне — не малая, поверьте.

ЛЕОНАТО:
Желал бы всё-таки узнать о цели вашего визита.

ВЕРГЕС:
Сегодня ночью наша стража двух проходимцев задержала, каких ещё не видел свет.

ДОГБЕРРИ:
Чего возьмёшь со старика — он любит поболтать. Увы, седая голова не контролирует слова. И дай нам, господи, увидеть мир как есть. Когда на двух наездников одна кобыла, кому-то надо забираться с тыла. Хорош сосед, но бог слепил всех разными по стати и уму.

ЛЕОНАТО:
Действительно, сосед, тебе он не под стать.

ДОГБЕРРИ:
За то и благодарен небу.

ЛЕОНАТО:
Покинуть должен вас.

ДОГБЕРРИ:
Одно лишь слово молвить, сударь, разрешите. Сегодня стражники действительно поймали проходимцев и нам бы допросить их не мешало. Хотелось бы и вашего участия в допросе.

ЛЕОНАТО:
Так допросите без меня, о результатах мне доложите позднее. Сейчас же я, как видите, спешу.

ДОГБЕРРИ:
Вполне достаточно и этого для нас.


ЛЕОНАТО:
При выходе отведайте вина и до свиданья.

(Входит посыльный.)

ПОСЫЛЬНЫЙ:
Все в сборе, сударь. Ваша дочь готова к брачному обряду.

ЛЕОНАТО:
И я готов.

(Леонато и посыльный уходят.)

ДОГБЕРРИ:
Пусть Фрэнсис Сикол принесёт чернила и перо, начнём допрашивать мы этих проходимцев.

ВЕРГЕС:
С пристрастием должны мы допросить их.

ДОГБЕРРИ:
Поверь же мне: ума не пожалею — есть в котелке моём навар, которым их намерен накормить. Вели же писарю учёному явиться, чтоб летопись судебную творить. В тюрьме мы встретимся с тобою.

(Уходят.)




АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

В церкви.

(Входят Дон Педро, Дон Жуан, Леонато, Отец Франциск, Клавд, Бенедикт, Геро, Беатрис и свита.)

ЛЕОНАТО:
Итак, отец Франциск, приступим. Обряд венчания скорее совершите, о долге же супругов им расскажете потом.

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
Сюда явились вы назвать супругою избранницу свою.

КЛАВД:
Нет.

ЛЕОНАТО:
Назвать её женою он пришёл, а вы, отец, их обвенчать.


ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
Согласны с графом вы, синьора, обвенчаться?

ГЕРО:
Да.

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
А нет ли у кого-нибудь сомнений, мешающих святому таинству свершиться? Освободите душу от греха — скажите.

КЛАВД:
Ты, Геро, ничего не хочешь рассказать?

ГЕРО:
Мне, сударь, нечего сказать.

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
А ваше слово, граф?

ЛЕОНАТО:
Я смею за него ответить: нет.

КЛАВД:
Каков, однако, человек! Какие он поступки совершает! А главное — о том не сожалеет и не знает!

БЕНЕДИКТ:
Что это за тирада? Нам веселиться надо: ха-ха-ха!

КЛАВД:
Святой отец, вы не спешите. И вы, отец невесты, подождите. Вы с чистою душой мне дочь свою пред богом отдаёте?

ЛЕОНАТО:
В том виде, как мне бог её послал..

КЛАВД:
И чем же вам могу я за бесценный дар такой ответить?

ДОН ПЕДРО:
Да тем же даром и ответь, вернув его назад.

КЛАВД:
Советом принца пренебречь я не могу и плод гнилой торговцу возвращаю. Она — пародия на честь с румянцем девицы невинной! Умеет грех под правдою скрываться и на глазах у всех над честью измываться. Не правда ль: пламя на щеках — свидетельство достоинства девицы?
И вы, свидетели сего, уверены, что дева непорочна. Ан, нет! То — не свидетельство невинности самой, а языки жаровни ада, охватившие блудницу.

ЛЕОНАТО:
Что, граф, вы позволяете себе?

КЛАВД:
Я позволяю оказаться от руки, руки, меня ввергающей в распутство.

ЛЕОНАТО:
Вы, ввергнув юность в искушенье, лишив невинности её...

КЛАВД:
Прошу прощенья, наперёд я знаю ваши речи. Хотите вы сказать, что Геро мне до свадьбы отдалась, тем самым, не считая грех свой тяжким перед будущим супругом. Но нет же, Леонато, нет! Ни словом и ни делом я её не принуждал. Подобно брату и сестре мы проводили время. Не помышляли мы о близости ни в ласках, ни в словах.

ГЕРО:
И чем же я иначе проявилась?

КЛАВД:
А тем, что вы казались мне Дианой, сокрытой сферой от порока, зародышем чудесного цветка, готового пленить своей красотою мир. На деле ж — в страсти вы безумнее Венеры, а, может, даже — пуще сладострастной твари.

ГЕРО:
В своём ли вы уме, такое говоря?

ГЕРО:
А вы-то, принц, как-будто в рот воды набрали?

ДОН ПЕДРО:
Сказать мне нечего — я друга обесчестил, ему такую пару подыскав.

ЛЕОНАТО:
Мне снится это? Или явь?

ДОН ЖУАН:
То, сударь, вам не снится — это явь.

БЕНЕДИКТ:
На свадьбу это вовсе не похоже.

ГЕРО:
Действительно! О, боже!

КЛАВД:
Скажите, Леонато, это я? И принц ли это вместе с братом? Лицо ли Геро предо мною? Не врут ли мне мои глаза?

ЛЕОНАТО:
Всё это так, и в то же время — нет!

КЛАВД:
Позвольте вашей дочери задать один вопрос. А вы ж родительскою властью заставьте дочь ответить только правду.

ЛЕОНАТО:
Будь пред отцом честна, как перед богом.

ГЕРО:
Спаси мя, господи! Как зверя затравили! На что ещё ответить я должна?

КЛАВД:
Ответьте, как по имени зовут вас.

ГЕРО:
А разве все не Геро называют? Кто может бросить тень на это имя?

КЛАВД:
Сама же Геро бросила на Геро тень позора. Кто прошлой полночью с мужчиной вёл любовные беседы из окон спальни Геро? Коль девственница вы — ответьте.

ГЕРО:
Я в этот час ни с кем не говорила.

ДОН ПЕДРО:
Тогда вам просто веры нет. Вы, Леонато, извините, но ровно в полночь лично я ,мой брать и оскорблённый Клавд своими слышали ушами, как с вашей дочерью общался невоспитанный мужлан, стоявший под балконом. Из речи этого бесстыдного мужлана было ясно, что они встречались тайно и не раз.

ДОН ЖУАН:
Какой позор! Не только говорить и слушать не потребно то, чему найти эквивалента в речи невозможно, не содрогнувшись от стыда. Как можно было допустить такое со стороны воспитанной синьоры.

КЛАВД:
О, Геро, Геро! Почему ж судьба не захотела, чтоб внешность в унисон с душою пела. Прощай бесстыдная краса, чистейший грех и срама эталон! Мои врата любви захлопнулись навеки, глаза для красоты ослепли навсегда и кроме зла в ней ничего не видят.

ЛЕОНАТО:
Ужели шпаги не найдётся грудь пронзить мою?

(Геро падает в обморок.)

БЕАТРИС:
О, боже, что с тобой сестрица?

ДОН ЖУАН:
Расплата возымела действие своё. Идёмте.

(Дон Педро, Дон Жуан и Клавд уходят.)

БЕНЕДИКТ:
Что с ней произошло?


БЕАТРИС:
Надеюсь, что не умерла. Но что ж вы, дядя, помогите. Очнись же, Геро! Ну, очнись! Святой отец и Бенедикт идите ж, помогите!

ЛЕОНАТО:
Возьми, судьба, тяжёлою рукою полог смерти и прикрой позор.

БЕАТРИС:
Приди ж в себя, сестрица!

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
Синьора, успокойтесь.

ЛЕОНАТО:
Она очнётся?

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
А отчего же нет?

ЛЕОНАТО:
А от того, что все живое на земле её отметило позором! Ей вынес приговор кровавый след румянца на лице. Сомкни же очи в вечном сне. Я сам бы пожелал тебе не жить, чем жизнь твою упрёками калечить. Страдал ли я, что бог других детей мне не дал? Страдал, но и одна — мне оказалась не по силам. Зачем моим очам была всегда отрадой? Зачем подкидышем меня судьба не одарила? Тогда бы смог снести позор — его считая не своим, а инородным. Но ты, родная кровь, была превыше всех похвал, когда тебя боготворил я и любил, себя же — забывал при этом! И вот — ты в грязной плаваешь канаве. Не хватит океана самого отмыть тебя от дряни, а соли океанской — вылечить от порчи.

БЕНЕДИКТ:
Ах, наберитесь же терпенья. Настолько сам я удивлён, что дара речи основательно лишился.

БЕАТРИС:
О, господи, её ж оклеветали!

БЕНЕДИКТ:
Вчера вы ночью вместе в спальне находились?

БЕАТРИС:
Вчера, по правде говоря, не вместе. Но все двенадцать месяцев подряд мы были неразлучны.

ЛЕОНАТО:
Ну, вот! Сие — есть подтверждение тому! В тисках железных корчится вина! Ужели венценосные особы будут лгать, а вместе с ними так её любивший Клавд, слезами омывающий позор своей невесты? Пойдём же прочь! Пусть умирает!

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
Теперь прошу вас выслушать меня. Я был свидетелем всего и слова не промолвил, за девушкой несчастной наблюдая. То возмущением лицо её горело, то, будто угасая от бессилия, бледнело. Глаза, как молнии блистали и, словно, в пепел всю неправду обращали. Глупцом меня вы можете назвать, моей учёности и опыту не верить, проигнорировать мои года и сан, но эта девушка прекрасная невинна. Причиною всему — ужасная ошибка.
ЛЕОНАТО:
Быть этого не может. Всё, что осталось ей — молчать и року не перечить. Молчание её красноречиво. Так почему же вы, священник, своим умением и саном проступка наготу пытаетесь сокрыть?

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
Кто вас, синьора, обвиняет?

ГЕРО:
Они, должно быть, знают. Я не знаю. Коль целомудрие моё нарушено каким-нибудь мужчиной, то пусть господь мне этот грех вовеки не отпустит! А если ты, отец, докажешь, что по ночам я тайно на свидание ходила и даже с существом неведомым ночами говорила, то можешь отказаться от меня, возненавидеть и убить!

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
Должно быть, обознались венценосные особы.

БЕНЕДИКТ:
Двоим из этой троицы я верю беспредельно — они чисты и в помыслах и в деле. Что не могу сказать о третьем — Дон Жуане, охотнике до пьянства и ублюдке.

ЛЕОНАТО:
Коль правду говорят о дочери моей — своими же руками задушу, а коли честь её марают — ни перед кем, ни перед чем я не спасую. Пока струится в членах кровь, не одряхлело тело, пока лета не ранили мой разум, не оскудел сундук, не бросили друзья, средь них найду защитников достойных.

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
Уж коли так — осмелюсь дать совет: все видели, когда упала Геро, а по сему решили, что — мертва. Советую упрятать Геро, одеться в траур, имя Геро написать на склепе и все обряды погребения исполнить.

ЛЕОНАТО:
Зачем всё это? Есть ли в этом смысл?

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
Всё это для её же пользы: во времени растает клевета — останется одно лишь сожаленье. Не в этом, впрочем, главная задача состоит, а в том, чтоб, через тернии пройдя, достичь заветной цели. Кончина девушки заслонит все нападки, а слёзы сожаления омоют клеветой запятнанную честь. Мы в жизни всё как должное берём, цену же настоящую с потерей узнаём. Вот так и Клавд, узнав о смерти Геро, былое в памяти невольно воскресит. Момент настанет Клавду оглянуться, в мотивы сладкие любови окунуться и воскресить волшебные часы. И если он действительно любил, то даже и в измене убеждённый, он пожалеет, что любимую неверием убил. Пусть так и будет. Я надеюсь на успех. Жизнь нам готовит иногда такой сюрприз, которого никто не ожидает. А коль не оправдается расчёт, то с мнимою кончиной — захоронят сплетни, а вы же — деву спрячете от толков и недобрых глаз в обители какой-нибудь далёкой, где раны постепенно заживут.

БЕНЕДИКТ:
Совет использовать вам надо, Леонато. И несмотря на то, что к принцу с Клавдом я привязан искренней любовью, но тайну вашу разгласить я не посмею.

ЛЕОНАТО:
Как утопающий хватаюсь за травинку.

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
Диагноз выявлен — назначены лекарства. Да будет смерть началом новой жизни. А свадьбы грустное начало — великим завершится торжеством.

(Все уходят, за исключением Бенедикта и Беатрис.)

БЕНЕДИКТ:
Душили слёзы вас всё время, Беатрис?

БЕАТРИС:
Я долго не утешусь, Бенедикт.

БЕНЕДИКТ:
Мне так не хочется расстроенной вас видеть.

БЕАТРИС:
Причём здесь вы? Мне плачется — я плачу.

БЕНЕДИКТ:
Уверен — оклеветана кузина.

БЕАТРИС:
Была бы благодарна я тому, кто смело встал бы на её защиту.

БЕНЕДИКТ:
А есть ли способ дружескую помощь оказать?

БЕАТРИС:
Немало способов, а друга — не найду.

БЕНЕДКИТ:
А может ли на на подвиг сей рассчитывать мужчина?

БЕАТРИС:
Мужское это дело, но не ваше.

БЕНЕДИКТ:
Быть может, вам покажется и странным, но, кроме вас, на свете никого так не люблю.

БЕАТРИС:
Так странно, как и вещь, которую не знаю. И я сказать могла бы, что люблю вас, как ничто на свете. Не верьте мне, хотя я и не лгу. Ни в чём не признаюсь я, ничего не отрицая. Лишь сожалею о кузине.

БЕНЕДИКТ:
Клянусь мечом, меня ты любишь, Беатрис.

БАТРИС:
Уж лучше съешь, а не клянись.
БЕНЕДИКТ:
И всё же — я клянусь мечом, а кто не верит, тот отведает его.

БЕАТРИС:
А не подавитесь ли словом?

БЕНЕДИКТ:
Никогда! Люблю! Люблю тебя! И всё тут!

БЕАТРИС:
Прости же, господи, меня!

БЕНЕДИКТ:
За что ты просишь господа простить?

БЕАТРИС:
Некстати, Бенедикт, меня прервал ты. Хотела я в любви тебе признаться.

БЕНЕДИКТ:
Так душу выложи свою.

БЕАТРИС:
Я вся охвачена любовью — мне чуждо что-нибудь иное в этот миг.

БЕНЕДИКТ:
Приказывай же мне — готов любое пожелание исполнить.

БЕАТРИС:
Тогда убейте Клавда.

БЕНЕДИКТ:
Ни за что!

БЕАТРИС:
Отказом вы меня сразили. Что ж, прощайте!

БЕНЕДИКТ:
Любимая, постой.
(Удерживает её.)

БЕНАТРИС:
Физически — я здесь, душою же — ушла. Не любите меня вы, отпустите.

БЕНДИКТ:
Беатрис...

БЕАТРИС:
Позволь же мне уйти.

БЕНЕДИКТ:
Помиримся сначала.

БЕАТРИС:
Дружить со мною — не опасно, не то, что биться с недругом моим.

БЕНЕДИКТ:
Ужели в недруги ты Клавда записала?

БЕАТРИС:
Не он ли, негодяй, скажи-ка мне оклеветал, презрел мою сестру и опозорил? О, почему я не мужчина! Как можно, бережно неся до свадьбы на руках свою любовь, в день свадьбы, злобою взорвавшись, невесту бросить в пропасть клеветы, презрев при всём честном народе. О, почему я не мужчина, чтоб вырвать сердце этому злодею и бросить на съедение гиенам!

БЕНЕДИКТ:
Я умоляю, Беатрис...

БЕАТРИС:
Ну, надо ж выдумать такое — любезничать с мужчиной из окна!

БЕНЕДИСК:
Но, Беатрис...

БЕАТРИС:
Оговорили, оскорбили и убили! А за что?

БЕНЕДИКТ:
Беат...

БЕАТРИС:
Что с принцев, графов можно взять! Лишь родословная — и только! Конечно же — галантность не отнимешь! Ах, если бы мужчиной я была! Не помешало бы и друга мне найти, который бы мужчиной быть не отказался ради дамы! Ведь мужество — в учтивости погрязло, а храбрость — в комплиментах захлебнулась, мужчины — превратились в словоблудов. Того сегодня почитают Геркулесом, кто бьется не мечом, а словом. Но по желанию мужчиною не станешь! Придётся женщиною с горя умереть.

БЕНЕДИКТ:
Уймись же, Беатрис! Вот вам моя рука и сердце!

БЕАТРИС:
Любовь моя любви — не клятвы жаждет.

БЕНЕДИКТ:
Ты вправду думаешь, что Клавд оклеветал кузину?

БЕАТРИС:
Уверена до мозга и костей.

БЕНЕДИКТ:
Ну, что ж — я Клавда вызываю на дуэль! Целую руку и прощаюсь. Мне дорого заплатит Клавд за эту руку. Из мыслей Бенедикта не гоните, известий только добрых ждите. Утешьте милую сестру. Я должен всех оповестить о смерти Геро. Прощайте, Беатрис.
(Уходят.)
АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ

СЦЕНА ВТОРАЯ

Тюрьма.

(Входят Догберри, Вергес и Протоколист в длинных одеждах, и стража с Конрадом и Боракио.)

ДОГБЕРРИ:
Всё ли на месте?

ВЕРГЕС:
Стул и подушка для писца необходимы.

ПРОТОКОЛИСТ:
Которые преступники из вас?

ДОГБЕРРИ:
Чёрт подери, да я и мой партнёр.

ВЕРГЕС:
Конечно мы — ведь мы должны к допросу приступить.

ПРОТОКОЛИСТ:
А где же те, которых надо допросить? Пусть подойдут к констеблю.

ДОГБЕРРИ:
Да, чёрт их подери, пусть подойдут ко мне. Как величать тебя, дружок?

БОРАКИО:
Боракио.

ДОГБЕРРИ:
Пиши: ?Боракио?. А как же, братец, величать тебя?

КОНРАД:
Я, сударь, дворянин. Меня зовут Конрад.

ДОГБЕРРИ:
Пишите: ?дворянин Конрад?. А служите ли богу?

КОНРАД, БОРАКИО (вместе):
Надеемся, что служим.

ДОГБЕРРИ:
Пиши: ?надеются, что служат?. От негодяев Бога ты чертою отдели — не гоже им при господе стоять! Итак, друзья, доказано почти, что вы — фальшивые валеты и скоро вы поплатитесь за это. Что в оправдание хотите нам сказать?

КОНРАД:
Чёрт подери, да нет же!
ДОГБЕРРИ:
Ах, до чего же остроумен братец! Но мы с тобою позже потолкуем. А ты-ка подойди сюда, шепну тебе на ушко: какая о тебе дурная слава бродит.

БОРАКИО:
Нет, сударь, это всё неправда.

ДОГБЕРРИ:
Ну, хорошо, посторонись. Ты написал что ?это всё неправда??

ПРОТОКОЛИСТ:
Неправду правдой записать, конечно, можно, но лучше б стражников сначала опросить.

ДОГБЕРРИ:
Да, чёрт вас побери, вы — правы. Зовите стражников — пусть именем монарха негодяев обвинят.

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК:
Вот этот человек сказал, что брат монарха Дон Жуан — мошенник.

ДОГБЕРРИ:
Пишите: ?принц Жуан — мошенник?. Да где же это видано: назвать мошенником монаршию родню!

БОРАКИО:
Ну, господин констебль...

ДОГБЕРРИ:
Замолкни, парень! Рожа мне твоя не по душе!

ПРОТОКОЛИСТ:
А что ещё он говорил?

ВТОРОЙ СТРАЖНИК:
Что тысячу дукатов получил от Дон Жуана за ложный наговор на Геро накануне свадьбы.

ДОГБЕРРИ:
Гнуснее не придумаешь поступка.

ВЕРГЕС:
Гнуснее не бывало никогда.

ПРОТОКОЛИСТ:
И что же?

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК:
А то, что граф, поверивший в обман, решил при всём народе Геро опозорить и отказаться от невесты.

ДОГБЕРРИ:
О, негодяй, получишь по заслугам!

ПРОТОКОЛИСТ:
А что ещё?

СТРАЖНИК:
На этом весь рассказ.

ПРОТОКОЛИСТ:
От этих обвинений отказаться невозможно. Принц Дон Жуан сбежал из города тайком сегодня утром. Девицу Геро ложно обвинили, и она, не выдержав удара, с горя умерла. Прошу, констебль, связать виновных и к Леонато отвести. Немедля я отправлюсь к Леонато и покажу ему допроса результаты.

(Уходит.)

ДОГБЕРРИ:
Берите их!

ВЕРГЕС:
Свяжите руки...

КОНРАД:
Уйди, болван!

ДОГБЕРРИ:
Куда же подевался наш писец? Служителя монарха обзывают дураком. Немедленно вяжите негодяев.

КОНРАД:
Уйдите прочь, негодные ослы!

ДОГБЕРРИ:
Ужели чин мой ничего не значит? Ужели совесть возраста не ценит? И некому отметить на бумаге, что — осёл! Да, господа: я форменный осёл. Пусть не написано, но должно всем запомнить - я осёл! Тебе, злодей, отпустится по долгу. Я — мудр, к тому же — офицер и муж достойного семейства, не последнего в Мессине. Закон — товарищ мой, достаток — мой помощник, мундир — мой панцирь, честь мою хранящий. Ведите же его! Ослом назвали — записать забыли. Прочней бумаги всякая молва!

(Уходят.)













АКТ ПЯТЫЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Перед домом Леонато.

(Входят Леонато и Антонио.)

АНТОНИО:
Коль так продолжится — ты сам себя погубишь. Какой же смысл печалью убиваться?

ЛЕОНАТО:
Твои советы, как водица в решете — проходят мимо сердца и ушей. Меня утешить мог бы тот, кто сам такое горе пережил. Не можно утешение найти отцу, который так дитя любил проникновенно. И есть ли кто, с моим способный поровняться горем по ширине его и глубине, прочувствовать несчастия мельчайшие нюансы? Найдись такой — зови его ко мне , пусть он, усы разгладив, мне с усмешкой молвит: ?Прочь, печаль!?, народной мудростью заштопает болячки, зальёт вином растерзанную душу, когда бы должен выть от горя. Его терпению я рад бы обучиться. Нет, брат, такого человека, способного утешить и наставить, не испытав несчастий в полной мере самому. А на поверку же совет, который якобы является единственным лекарством, ещё больнее ранит сердце, доводит до безумия страдальца, который изрыгает слово: ?Нет!? Так повелось — советовать тому, кто торбу скорби на плечи взвалив, терпеть и ношу непосильную нести, не испытав ни разу в жизни гнёта сей поклажи. Поэтому — молчи! Я, кроме воплей сердца собственного, ничего не слышу.

АНТОНИЮ:
Мужчина уподобился дитяти.

ЛЕОНАТО:
Я умоляю: замолчи! Из крови я и плоти той же. Где видел ты философа, зубную боль смирившего речами? Хотя страдания и боль других они пытались красноречием поправить.

АНТОНИО:
И всё же — весь удар ты на себя не принимай. Заставь страдать виновников несчастья.

ЛЕОНАТО:
Ты в этом прав — я так и поступлю. Что Геро оклеветана — я чувствую нутром. Я Клавду с принцем докажу и всем, кто опозорил дочь мою.

АНТОНИО:
А вот и кстати: принц и Клавд явились.

(Входят Дон Педро и Клавд.)

ДОН ПЕДРО:
Я вас приветствую, приветствую я вас.

КЛАВД:
Привет обоим.

ЛЕОНАТО:
Послушайте, синьоры...
ДОН ПЕДРО:
Нам недосуг, простите, Леонато.

ЛЕОНАТО:
Вам недосуг? Ну, что ж — прощайте, сударь. Ужели так спешите? А впрочем — всё равно.

ДОН ПЕДРО:
Не ссорься с нами, старикашка.

АНТОНИО:
Коль ссора помогла бы правде, то кто-нибудь из вас давно бы поплатился.

КЛАВД:
Кто ж так его обидел, право?

ЛЕОНАТО:
Чёрт подери! Да, ты обидел! И руку не клади на меч — меня не испугаешь.

КЛАВД:
И в мыслях не было моих сединам вашим угрожать, рука моя нечаянно меча коснулась.

ЛЕОНАТО:
Молчи, негодник! Надо мной не смейся! Я — не старик, который выжил из ума, личиной немощи пытаясь защититься, гордясь своими подвигами в прошлом. Пойми же, Клавд: ты деву юную сгубил и бросил тень на весь мой знаменитый род, что вынуждает старика забыть о сане, седине и годах, и вызвать злостного обидчика на бой. Ты оболгал невинное дитя и ложь твоя пронзила сердце девы. Теперь она покоится в гробнице. Средь предков наших в той гробнице места не было позору. А ты всё осквернил своим поступком гнусным!

КЛАВД:
Моим поступком гнусным?

ЛЕОНАТО:
Твоим, конечно же твоим.

ДОН ПЕДРО:
Да ты, старик, не прав.

ЛЕОНАТО:
Простите, сударь, но на теле молодом вам правоту мою докажут раны, которые обидчику в бою я нанесу, коль он на вызов мой осмелится ответить. Хотя в расцвете сил, в умении вести бои на шпагах он превосходит, несомненно, старика.

КЛАВД:
Как можно! Я отказываюсь драться!

ЛЕОНАТО:
В бою неравном женщину убил! Настала очередь убить теперь мужчину!

АНТОНИО:
С мужчинами ему придётся биться. Однако, дело же не в этом. Сначала пусть он одолеет одного — потом посмотрим. Итак, готов я! К бою! Давай же, парень, нападай! Твоя наука фехтованья не поможет — я отхлещу тебя, поганец — слово дворянина!

ЛЕОНАТО:
Что ты затеял, брат?

АНТОНИО:
Пока ты помолчи. Известно богу, как племянницу любил я. Она погибла по вине злодеев. Так пусть осмелятся злодеи по-мужски ответить, а я осмелюсь вырвать жало у змеи... Вперёд, вперёд, молокососы, сопляки и хвастуны!

ЛЕОНАТО:
Антонио, мой брат, остановись...

АНТОНИО:
Ты посмотри на них! Я вижу их насквозь и знаю их повадки наперёд. Пустышки, модники, кривляки, способные на ложь, погрязшие в разврате. Словами грозными врагов своих стращают. На том и завершаются дуэли.

ЛЕОНАТО:
Антонио, послушай...

АНТОНИО:
Мои дела — я сам в них разберусь.

ДОН ПЕДРО:
Мы досаждать вам, господа, не собирались. Я по кончине Геро искренне скорблю. Но, откровенно говоря, я оснований не имею, что её оклеветали.

ЛЕОНАТО:
Но, принц...

ДОН ПЕДРО:
И слушать не хочу.

ЛЕОНАТО:
Не хочет он! А выслушать придётся.

АНТОНИО:
Придётся всё-таки кому-то поплатиться.

(Леонато и Антонио уходят.)

ДОН ПЕДРО:
А вот и тот, кого хотели мы увидеть.

(Входит Бенедикт.)

КЛАВД:
Какие новости, синьор?

БЕНЕДИКТ:
Приветствую вас, принц.
ДОН ПЕДРО:
Приветствую, синьор. Вы чуть свидетелем дуэли не явились.

КЛАВД:
Два старика носы едва не откусили нам. Отсутствие зубов им помешало сделать это.

ДОН ПЕДРО:
Ты не поверишь: Леонато с братом. Ты что на это скажешь? Случись такое — наша молодость нам вряд ли помогла бы.

БЕНЕДИКТ:
Вина и великана обращает в немощь. Я, собственно, пришёл за вами.

КЛАВД:
Искали мы тебя повсюду — избавиться хотели от хандры. Повеселить нас не желаешь шуткой?

БЕНЕДИКТ:
Острее всех острот — мой меч. Хотите обнажу?

ДОН ПЕДРО:
Всегда твои остроты наготове?

КЛАВД:
Никто ещё остроты в ножнах не носил. Прошу тебя их обнажить. Подобно менестрелю выдать их на нашу радость.

ДОН ПЕДРО:
Сказать по-честному: он — бледен. Ты нездоров или сердит?

КЛАВД:
Приободрись! Забота убивает кошку, говорят. А ты — убей заботу.

БЕНЕДИКТ:
Готов разить остротами остроты. На сей же раз — тематика не та.

КЛАВД:
Взамен утраченного средства требует иное.

ДОН ПЕДРО:
Что происходит? Он меняется в лице: бледнеет, явно негодует.

КЛАВД:
А коли так — его учить не надо.

БЕНЕДИКТ:
Хочу тебе шепнуть на ушко.

КЛАВД:
Ах, только не дуэль!


БЕНЕДИЕТ (в сторону Клавда):
Вы не ошиблись — вызываю на дуэль: любым оружием сражусь, в любом удобном месте. Коль вызов мой не примите, то трусом объявлю вас всенародно. Вы девушку прекрасную убили и понести должны за это наказанье. Итак, на вызов я ответа ожидаю.

КЛАВД:
Я принимаю предложение твоё. Надеюсь от души повеселиться.

ДОН ПЕДРО:
Готовится пирушка?

КЛАВД:
Надеюсь так оно и будет. Он предложил мне голову телёнка и цыплёнка, которых я ножом своим искусно покромсаю. А как насчёт вальдшнепа?

БЕНЕДИКТ:
Остроты ваши так легки, что разлетаются, как пух.

ДОН ПЕДРО:
На днях я слышал Беатрис о ваших шутках рассуждала. Я ей сказал, что ум твой тонок. ?Так тонок, что готов в мгновенье оборваться?, мне ответила она. Я с ней не согласился и сказал, что ум твой впечатляет. Ответила: ?Настолько, что понять его не дозволяет!? ?Да, нет же?, говорю, ?хорош?! ?Да?, говорит, ?им лба не прошибёшь?. ?Он джентльмен?, ей говорю, ?до мозга и костей?. Она мне говорит: ?Остались только кости?. ?Он языков немало знает?, говорю. ?Вот в это верю я охотно: он в понедельник вечером клянётся, во вторник по утру ни в чём не признаётся. Не два ли это разных языка?? Так целый час она тебя, как курицу щипала и, наконец, вздохнув, произнесла: ?Не знаю равных я в Италии ему?.

КЛАВД:
Затем же искренне расплакалась, сказав: ?мне всё равно?.

ДОН ПЕДРО:
Всё так оно и было. И если б ненависть смогла она свою умерить, любовь безмерную её нельзя бы и измерить. Дочь старика поведала нам это.

КЛАВД:
Всё-всё. К тому ж — Господь узрел его упрятанным в саду.

ДОН ПЕДРО:
Когда же Бенедикта непокорную главу украсим мы рогами дикого быка?

КЛАВД:
И начертаем на челе: ?Ужели здесь живёт пленённый Бенедикт??

БЕНЕДИКТ:
Прощай, мальчишка, помни, что сказал я. Плыви по морю собственных же сплетен, рази остротами, подобно хвастуну, которые не ранят, слава богу никого. Благодарю, милорд, вас за учтивость, но вынужден компанию оставить. Сбежал побочный брат ваш из Мессины. Сокрыта в ваших действиях причина прекрасной и невинной девушки кончина. А что касается безусого мальчишки — о встрече мы уже определились, а пока — прощайте.

(Уходит.)
ДОН ПЕДРО:
Настроен он серьёзно.

КЛАВД:
Серьёзней не бывает. И всё из-за любви к прекрасной Беатрис.

ДОН ПЕДРО:
Тебя он вызвал на дуэль.

КЛАВД:
Вне всякого сомненья.

ДОН ПЕДРО:
Забавным иногда бывает человек — надев рубаху и штаны, он голову свою нередко забывает дома.

КЛАВД:
Гигант он по сравнению с мартышкой, она же — доктор для такого идиота.

ДОН ПЕДРО:
Однако, хватит и оставим шутки. Меня сейчас другое омрачает: ужели в самом деле брат сбежал?

(Входят Догберри, Вергес и в сопровождении стражи Конрад и Боракио.)

ДОГБЕРРИ:
А ну-ка пошевеливайся, друг. Коль правосудие не может укротить, укоротить оно вполне способно. Уж больно плутоват ты, братец.

ДОН ПЕДРО:
Что это значит? Как могли пленить людей из свиты брата моего? Один из них — Боракио, я вижу.

КЛАВД:
В чём обвиняют их спросите.

ДОН ПЕДРО:
В чём провинились эти люди?

ДОГБЕРРИ:
Чёрт продери! В доносе ложном и вранье, во-первых. А во-вторых, в ужасной клевете, а главное и, наконец, шестое — сии мужи девицу оболгали. Помимо прочего они — мошенники и воры.

ДОН ПЕДРО:
Что сделали они сначала мне скажите, в суть преступления введите, и в заключение — арест их обоснуйте.

КЛАВД:
Вот образец и собственный девиз допроса по закону.


ДОН ПЕДРО:
За что связали вас и гонят на допрос? Ужели вы обидели кого-то? Мудрёный монолог констебля я не понял, в чём же дело?

БОРАКИО:
Великий принц, допрашивать не надо. Лишь выслушать внимательно прошу, а после — граф меня казнить имеет право. Вуаль обмана я на ваши очи бросил. И что не смог заметить ум пытливый, вот эти полицейские ищейки сумели выволочь на белый свет. Они подслушали мой Конраду рассказ о том, как брат ваш Дон Жуан уговорил меня оклеветать синьору Геро, как вы в ночном саду увидели меня и Маргариту в платье Геро. И, обознавшись, дали слово опозорить девушку в момент венчания во храме. Поступок мой подробно зафиксирован допросом, печатью смерти я готов его скрепить, но не тираньте более позорными расспросами меня. Погибла девушка под бременем обмана, который я и брат ваш на неё взвалили. Возмездия достоин я и этого желаю.

ДОН ПЕДРО:
Не кажется ль тебе, что это — нож по сердцу, а не речь?

КЛАВД:
Подобно яду растекалась речь по телу.

ДОН ПЕДРО:
Мой брат тебя наставил на обман?

БОРАКИО:
И щедро заплатил при этом.

ДОН ПЕДРО:
Он соткан из предательства и зла, а потому сбежал позорно.

КЛАВД:
Святая Геро! Образ твой в моей душе воскрес как в первый день свидания с тобою.

ДОГБЕРРИ:
Здесь больше делать нечего истцам — писец синьору Леонато всё поведал. И не забудьте в надлежащий час и в надлежащем месте всем объявить, что я — осёл.

ВЕРГЕС:
А вот явились сами Леонато и писец.

(Входят Леонато, Антонио и Протоколист.)

ЛЕОНАТО:
Где тот злодей? Мне надо заглянуть в его глаза, чтоб знать таких мерзавцев наперёд и стороною обходить. И кто ж из них?

БОРАКИО:
Я — тот, испепелить которого хотите взглядом.

ЛЕОНАТО:
Так это ты, который наговором злостным уничтожил бедное невинное дитя?

БОРАКИО:
Один я в этом виноват.

ЛЕОНАТО:
Нет, нет, мерзавец. Покрываешь ты кого-то. Вот два вельможи — третий убежал. Он был зачинщиком всего спектакля. За смерть моей дочурки вам, вельможи, благодарен. Внесите подвиг сей в анналы ваших дел великих. Ну, чем не героический поступок!

КЛАВД:
О снисхождении прошу вас, Леонато. И всё же — выслушать попробуйте меня. Вы сами кару мне достойную назначьте, а я свой грех великий искуплю беспрекословно. Ведь грех мой совершён под чарами обмана.

ДОН ПЕДРО:
И я на удочку попался, но чтобы в адрес старца и его седин загладить оскорбление такое — я на любое испытание готов.

ЛЕОНАТО:
Просить о невозможном не могу — ведь дочь не воскресить. Но очень вас прошу в Мессине объявить, что невиновною она ушла из жизни. И если всё ещё любовь теплится в вашем сердце, позвольте грустною строкою ей излиться на могилке и гимном скорбным упокоить прах усопшей. Сегодня ночью это сделать надо, а завтра утром вас прошу ко мне явиться. И коль не суждено вам было затем стать, то будьте мне племянником отныне. Есть дочь у брата моего — почти что копия почившей Геро. Она — наследница и брата и моя. Женись на ней и я забуду про обиду.

КЛАВД:
О, сударь, ваше благородство меня растрогало до слёз. Я предложение ценю и принимаю. Несчастный Клавд отныне в полной вашей власти.

ЛЕОНАТО:
Вас ожидаю завтра у себя. Сейчас же — должен я уединиться. Мерзавца этого намерен с Маргаритою свести, которая, наверно, с Дон Жуаном в сговоре была.

БОРАКИО:
Вас умоляю, это всё не так! Она не знала, что творит, когда со мною говорила. Всегда, вас уверяю, эта женщина была честна и благородна.

ДОГБЕРРИ:
Хоть чёрным то по белому не писано ещё, но этот негодяй меня назвал ослом. Прошу при наказании сей факт не забывать. Ещё они , как стражники сказали, поведали друг другу о придурке, который вместо серьг в ушах замок с ключом носил и занимал у всех, божась неистово при этом, но деньги никогда и никому не возвращал. А потому теперь взаймы давать никто не хочет и с этим надо разобраться до конца.

ЛЕОНАТО:
Благодарю за службу и за честность.

ДОГБЕРРИ:
Подобно юноше добры и благородны, сударь. Да ниспошли вам, господи, здоровья!


ЛЕОНАТО:
Вот за труды тебе, милейший.

ДОГБЕРРИ:
Храни же вас, Господь!

ЛЕОНАТО:
Оставь преступников и можешь быть свободен.

ДОГБЕРРИ:
Я вашей милости немилых оставляю. В пример другим они получат по заслугам. Храни же вас Господь! Пошли вам бог здоровья. Вам позволяем удалиться восвояси. Бог даст не встретимся мы более теперь! Идём, сосед, пора нам уходить.

(Догберри и Вергес уходят.)

ЛЕОНАТО:
Увидимся, синьоры, завтра.

АНТОНИО:
Итак, до завтра, господа.

ДОН ПЕДРО:
Мы будем непременно.

КЛАВД:
У гроба Геро ночь я проведу.

ЛЕОНАТО (обращаясь к стражнику):
Мерзавцев этих уводите. Поговорим-ка с Маргаритой. Пусть нам расскажет, как с распутником связалась.

(Уходят по отдельности.)





АКТ ПЯТЫЙ

СЦЕНА ВТОРАЯ

Сад Леонато.

(В саду появляются Бенедикт и Маргарита.)

БЕНЕДИКТ:
Прошу, милашка Маргарита, устрой мне встречу с Беатрис.

МАРГАРИТА:
А будет ли взамен сонет, моим достоинствам бесценным посвящённый?

БЕНЕДИКТ:
Достоинствам бесценным — стиль бесценный, Маргарита, с которым не сравнится ни один. Ты стоишь этого, по правде говоря.

МАРГАРИТА:
Не по карману будет до меня добраться. Так что мне — одинокой оставаться?

БЕНЕДИКТ:
Ты, как борзая, на лету хватаешь.

МАРГАРИТА:
А вы, как фехтовальщик неумелый — не раните, но в бой идёте смело.

БЕНЕДИКТ:
Не смеет ранить женщину мужчина острым словом. Передаю тебе свой щит, а ты же — позови мне Беатрис.

МАРГАРИТА:
Щиты у нас найдутся — меч отдайте.

БЕНЕДИКТ:
Чтоб голова не пала с плеч — храниться в ножнах должен меч.

МАРГАРИТА:
Пойду за Беатрис. Сейчас она прискачет.

БЕНЕДИКТ:
Иди же.
(Маргарита уходит.)

БЕНЕДИКТ (напевает):
О, всемогущий повелитель,
Любви и счастья покровитель,
Мои желания ты знаешь,
И без внимания, надеюсь, не оставишь...
Стихосложение имею я в виду. Ведь ни Леандр, из-за любви морскую даль преодолевший, ни знаменитый даже сводник Троил, никто другой из мифов прошлых лет, блуждающих по весям белого стиха, со стороны любви не подвергались сильному воздействию такому, как несчастный я. Как не стараюсь — рифма мне не по плечу. Избитой рифме ?кровь-любовь? не нахожу замены, а к слову ?поцелуй? всё время лезет неуместное ?халуй?. Подобно шлюхе рифма не сдаётся — её пленить не каждому даётся. Моим усилиям — один конец: на ниве рифмы я неважный жнец.
(Входит Беатрис.)
Ужели ты услышала мой зов?

БЕАТРИС:
По первому же зову и уйду.

БЕНЕДИКТ:
Зову тебя, не уходи!


БЕАТРИС:
На зов пришла — на зов и ухожу. А прежде я хотела бы узнать о Клавде и о вас.

БЕНЕДИКТ:
Я столько резких слов ему наговорил. Теперь же очень хочется тебя поцеловать.

БЕАТРИС:
Как ветер — резкие слова. Здоровью моему — опасен резкий ветер, а потому я ухожу без поцелуя.

БЕНЕДИКТ:
Стрелою ум твой наделить способен слово, которое разит без промедленья. Пока же жив, скажу, что Клавда вызвал на дуэль. На наши плечи мы взвалили груз, коль Клавд не явится, то он — подлец и трус. Скажи же, наконец, что нелюбимого во мне тебе любимо?

БЕАТРИС:
Всё вместе, что вас полнит злом, не сокрушаясь благом и добром. А что любимого во мне вам нелюбимо?

БЕНЕДИКТ:
Любить мне против воли нелюбимо.

БЕАТРИС:
Всё сердцу вопреки. Ах, бедное сердечко! Меня вы ради сердце надрываете своё. Так я его обижу ради вас: я отвергаю сердце, не смея отказать его владельцу.

БЕНЕДИКТ:
Любовь большая нас объединяет, а ум, подобно року — расторгает.

БЕАТРИС:
Вы об уме своём поспешно заявили: нет умных, кто бы так себя хвалили.

БЕНЕДИКТ:
Так было в прежние века — не тот народ, не та река. Кто нынче памятник при жизни не поставит, тот удовольствия себе не предоставит. Ведь память так коротковата: стенания вдовы, да скорбный звон набата.

БЕАТРИС:
Как долго может это продолжаться?

БЕНЕДИКТ:
Час — на стенания, на слёзы — полчаса. И если Дон Пардон не гложет вашу совесть, то лучше о достоинствах своих трубить по всей округе. Что я и делаю теперь. Хвалимый да похвал достоин! Теперь скажите, как кузина поживает?

БЕАТРИС:
Довольно худо.

БЕНЕДИКТ:
А вы?


БЕАТРИС:
И я — не лучше.

БЕНЕДИКТ:
Молись, люби и поправляйся. Я ухожу — сюда спешит прислуга.

(Входит Урсула.)

УРСУЛА:
Спешите к дядюшке скорее. Весь дом тревогою объят. Уже доказано, что Геро не виновна, а принца с Клавдом нагло обманули и виноват во всем сбежавший Дон Жуан.

БЕАТРИС:
Вы не хотите ли послушать эту новость, сударь?

БЕНЕДИКТ:
Хочу я в сердце поселиться, за ласки жизнью расплатиться , в глазах бездонных медленно тонуть и вместе к дядюшке с тобою заглянуть.

(Уходят.)




АКТ ПЯТЫЙ

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Церковь.

(Входят Дон Педро, Клавд и трое или четверо с факелами.)

КЛАВД:
Это и есть семейный склеп Леонато?

СЛУЖИТЕЛЬ:
Он самый, сударь.

КЛАВД (Развернув свиток, читает):

Убита языком молвы
Прекраснейшая Геро,
Нет больше девушки, увы,
Но вечной будет вера,

Что невиновностью своей
Она позор презрела,
И память, поклонившись ей,
Свой скорбный гимн пропела.

Когда я нем, пусть свиток говорит и восхваляет.
Так троньте струны, музыканты, и спойте свой торжественный момент.
ПЕСНЯ

Душа у нас чернее ночи.
Печаль мы выразить хотим,
Сомкнула вечность деве очи,
И мы, губители, скорбим.

Стенаем мы и ночь нам вторит,
И пусть разверзнутся могилы,
Алкают нас и скорбь и горе.
Лишая разума и силы.

КЛАВД:
Мир праху твоему, любовь! Обряд сей буду повторять я год за годом, вновь и вновь.

ДОН ПЕДРО:
А вот и день. Гасите свечи.
Пронёсся Феб на колеснице,
Восток накинул плащ на плечи,
Светясь небесною зарницей.
Спасибо всем и до свиданья.

КЛАВД:
Расходимся, друзья, прощайте.

ДОН ПЕДРО:
Пора настала нам переодеться и к Леонато отправляться.

КЛАВД:
Ах, Гименей, какой ты в этот раз подарок мне готовишь? Надеюсь, что избавишь от печального сюрприза.

(Уходят.)




АКТ ПЯТЫЙ

СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ

Комната в доме Леонато.

(Входят Леонато, Антонио, Бенедикт, Беатрис, Маргарита, Урсула, Отец Франциск и Геро.)

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
Не я ли говорил вам, что она невинна?

ЛЕОНАТО:
Как принц и Клавд, блуждавшие во лжи. Что не скажу о Маргарите, которая участницей обмана стала против воли, как показало следствие по делу.

АНТОНИО:
Прекрасно, что добром закончилось всё это.

БЕНЕДИКТ:
И поединок с Клавдом более не нужен.

ЛЕОНАТО:
Итак, ты, дочь, со свитою своей сейчас ступайте в залу. Когда же позову, то в масках явитесь сюда.

(Дамы уходят.)

Принц с Клавдом в этот час ко мне должны явиться. Ты, брат, представишься отцом и Клавду руку дочери предложишь.

АНТОНИО:
Я роль свою исполню в совершенстве.

БЕНЕДИКТ:
Святой отец, я должен вашего участия просить.

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
О чём, мой сын?

БЕНЕДИКТ:
Одно их двух: связать иль уничтожить. Пленён я взглядом ласковым прекрасной Беатрис, и это кое-чем чревато, Леонато.

ЛЕОНАТО:
Глазами дочери моей она на свет взирает.

БЕНЕДИКТ:
А я любовь в ответ ей посылаю.

ЛЕОНАТО:
Все мы: и принц, и Клавд, и я способствовали этому всему. О чём же ты, в конце концов, мечтаешь?

БЕНЕДИКТ:
Туманен ваш ответ и всё же — моё желание и ваше совпадают: пусть этот день меня и Беатрис соединит супружеским союзом. О чём вас настоятельно прошу, святой отец.

ЛЕОНАТО:
Ликует сердце от такого совпаденья.

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
Всегда к услугам вашим.
Ко времени явились принц и Клавд.

(Входят Дон Педро и Клавд в сопровождении свиты.)


ДОН ПЕДРО:
Прекрасному собранию салют.

ЛЕОНАТО:
Приветствую вас, принц и Клавд. Мы ожидали вашего прихода. Надеюсь, Клавд не изменил решению на дочери Антонио жениться?

КЛАВД:
Да будь она и эфиопка — я женюсь.

ЛЕОНАТО:
Веди её. Всё подготовлено к обряду.

(Антонио уходит.)

ДОН ПЕДРО:
Приветствую тебя, мой Бенедикт. Что хмуришь очи февралём, челом сгущая пасмурные тучи?

КЛАВД:
Он в образе свирепого быка себя представил. Смелее же вперёд! Твои рога мы золотом украсим — Европа обомлеет от восторга, как от Юпитера когда-то, любовью обращённого в быка.

БЕНЕДИКТ:
Такой Юпитер-дурачок
Корову-маму вашу встретил,
Покрыл её и вот — бычок,
Бодливей всех бычков на свете.

КЛАВД:
В долгу с ответом не останусь.

(Входит Антонио и женщины в масках.)

Которая из них мне предназначена в невесты?

ЛЕОНАТО:
Вот эта. Вам её вручаю.

КЛАВД:
Она — моя. Имею право на неё взглянуть.

ЛЕОНАТО:
Вам право это не дано, пока не женитесь на ней, пока святой отец не обручит вас.

КЛАВД:
Давайте ж руку! Перед господом клянусь, что если вы согласны, то женюсь.

ГЕРО:
Я в прошлой жизни мужа потеряла,
(Снимает маску.)
Теперь нашла и мужа и любовь.


КЛАВД:
Другая Геро!

ГЕРО:
И это истинная правда — я другая Геро. Схоронена та Геро под позором, а целомудренная Геро — перед вами. Она здорова и жива.

ДОН ПЕДРО:
Из мёртвых Геро славная воскресла!

ЛЕОНАТО:
Была мертва, пока позор глумился.

ОТЕЦ ФРАНЦИСК:
Я, завершив святой обряд, о смерти и чудесном воскресении девицы расскажу. Сейчас же всех я приглашаю в церковь.

БЕНЕДИКТ:
Всё это и чудесно и прекрасно. Но где же Беатрис?

(Беатрис снимает маску.)

БЕНЕДИКТ:
Вы любите меня?

БЕАТРИС:
Не более, чем разум мне диктует.

БЕНЕДИКТ:
Ваш дядя, принц и Клавд жестоко обманулись, поскольку мне клялись в обратном.

БЕАТРИС:
Вы любите меня?

БЕНЕДИКТ:
Не более, чем разум мне диктует.

БЕАТРИС:
Ваш дядя, Геро, Маргарита и Урсула жестоко обманулись, поскольку мне клялись в обратном.

БЕНЕДИКТ:
Клялись — вы чахните по мне.

БЕАТРИС:
Клялись — вы сохните по мне.


БЕНЕДИКТ:
Не в этом главное. Вы любите меня?

БЕАТРИС:
По правде — нет, по дружески — люблю.

ЛЕОНАТО:
Довольно, Беатрис. Его ты любишь, я уверен.

КЛАВД:
И я клянусь — он любит Беатрис. Да вот и доказательство сему — сонет, написанный рукою Бенедикта, где воспалённый мозг его до неба превозносит плод своей любви.

ГЕРО:
А вот — рука сестры, где и она витает в облаках любви с прекрасным Бенедиктом на крыльях своего воображенья.

БЕНЕДИКТ:
Подобно всё каким-то чудесам. Что руки наши вытворяют — сердца никак не принимают. Иди, любовь, ко мне — моя ты, я сострадаю и беру тебя.

БЕАТРИС:
Не смею отказать, поскольку жизнь твою спасти хочу от порчи. Я сострадаю и больному уступаю.

БЕНЕДИКТ:
Твой рот я закрываю на замок.
(Целует Беатрис.)

ДОН ПЕДРО:
Скажи нам Бенедикт, меняет ли супружество мужскую суть?

БЕНЕДИКТ:
Я вот что вам отвечу, принц: не хватит роты остряков моё испортить настроение сегодня. Ужели думаете вы я побоюсь сатиры, эпиграммы? Тому цена сегодня грош, кто, как тростник, остротами повержен. Для краткости скажу, что если уж решился я жениться, то сбить меня с пути уже ничем на свете невозможно, а потому забудем прежние суждения о браке. Пришёл я к выводу: изменчив человек — изменчивы суждения его. Тебя же, Клавд, хотел я отдубасить, но повезло тебе, мой друг, коль ты мне в родственники дан судьбою: придётся помириться мне с тобою. Люби кузину — мы с тобой в расчёте.

КЛАВД:
Как жаль, что ты от Беатрис не отказался, иначе я б с тобою рассчитался, тебя на части разделив. Теперь же ты един — все части на виду у Беатрис.

БЕНЕДИКТ:
Довольно — будем же друзьями. Взлетим под музыки раскаты в небеса, пока поют сердца от счастья, а каблучки прелестных жён не обрели привычки нас тиранить.

ЛЕОНАТО:
Отложим танцы на потом.

БЕНЕДИКТ:
Да, нет же! Танцы! Музыку немедля! Вы что же загрустили, принц? Женитесь и не станет грусти. Нет посоха надёжней в жизни, чем жена!

(Входит гонец.)

ГОНЕЦ:
Брат Дон Жуан пленён. Под стражей направляется в Мессину, государь.

БЕНЕДИКТ:
До завтра голову ломать не будем. Есть наказание достойное злодею про запас.
Так бейте, бубны, и журчите, флейты!

(Танцуя удаляются.)