После рыданий и закатов
Ури Цви Гринберг
У тех, что приходят сюда, всё, что пройдено, на горбах.
Виноградники отцвели, истин горький вкус на губах.
Подобно металлу море в темноте облаков,
Закат, словно после рыданий, багров.
Прошли ворота слёз – между рёбер дрожь.
За спиной скала – не уйдёшь.
Он перед нами: Тот, что живое холодом обдаёт.
Кто увидит Его, умрёт.
Мы за его спиной, перед нами
Скалы - одна другой острей.
И пока он на нас не посмотрит тысячью глаз,
Будем жить: мы Его добыча,
Пир для червей.
И тот, кто не кончил рыдать,
Льёт слёзы в тишине,
А значит для него лунные нити страстных ночей.
Пение женских волос хранит он в душе своей.
Как паутинки бабьего лета, они нежны.
Солнечным вкусом воспоминанья полны.
Святой, Благословенный, считает слёзы его,
Собирает их в чаши на полках сапфировых,
Что над вратами слёз.
Сам уронит две слезы одиночества своего
На небесах в море великое,
Что лоном было ему, надёжней любого земного лона,
От начала времён до этого дня.
У тех, что приходят сюда, всё, что пройдено, на горбах.
Виноградники отцвели, истин горький вкус на губах.
Подобно металлу море в темноте облаков,
Закат, словно после рыданий, багров.
Прошли ворота слёз – между рёбер дрожь.
За спиной скала – не уйдёшь.
Он перед нами: Тот, что живое холодом обдаёт.
Кто увидит Его, умрёт.
Мы за его спиной, перед нами
Скалы - одна другой острей.
И пока он на нас не посмотрит тысячью глаз,
Будем жить: мы Его добыча,
Пир для червей.
И тот, кто не кончил рыдать,
Льёт слёзы в тишине,
А значит для него лунные нити страстных ночей.
Пение женских волос хранит он в душе своей.
Как паутинки бабьего лета, они нежны.
Солнечным вкусом воспоминанья полны.
Святой, Благословенный, считает слёзы его,
Собирает их в чаши на полках сапфировых,
Что над вратами слёз.
Сам уронит две слезы одиночества своего
На небесах в море великое,
Что лоном было ему, надёжней любого земного лона,
От начала времён до этого дня.
Метки: