Роберт Хилльер Вторая юношеская книга-1
Роберт Хилльер Вторая юношеская книга. Дни и времена года.
Роберт Силлимэн Хилльер (Тёплые ветры).
I
Залив будил во мне былые грёзы.
Дул бриз, весь в брызгах, капавших, как слёзы, -
дул с океанов, из садов Китая -
в нём были запахи мимозы.
В глазницах мёртвой фабрики пестря,
горела предзакатная заря,
а в сумеркал поблескивали вспышки
от уличного фонаря.
В тенистом парке, в мареве тумана,
качали нервно сучьями платаны.
Догнав там одинокую девицу,
бриз стал насвистывать ей рьяно
о том, как к Северу спешит весна,
как в час заката светится волна,
как молнии сверкают темной ночью,
как жизнь прекрасна и ясна.
Назавтра зацветут сады и нивы
и птахи запоют на все мотивы.
Влюблённые заговорят о чувствах,
кто страстно, кто красноречиво.
Горячий бриз погонит строй судов
навстречу сладким запахам плодов
и пряно пахнущих цветов Китая
из дальних вишенных садов.
Robert Hillyer
I
Winds blowing over the white-capped bay,
Winds wet with the eager breath of spray,
Warm and sweet from the oceans we have dreamed of;
From gardens of Cathay.
The empty factory windows, row on row,
Warm sullenly beneath the afterglow,
Burn topaz out of dust and dim the flare
Of the street-lamps below.
In the smoky park the dingy plane-trees stir,
Green branches in the twilight fade and blur;
A lonely girl walks slowly through the square
And the wind speaks to her.
Speaks of the sunset scattered on the sea,
And the spring blowing northward radiantly;
Flaming in lightning from cyclonic dark,
Dreams of delights to be.
Tomorrow there will be orchards filled with fruit,
And song of meadow lark and song of flute;
Far from the city there are lover's fields,
Lips eloquent and mute.
Warm are the winds out of the ebbing day,
Blowing the ships and the spring into the bay,
I smell the cherry blossoms falling gaily
In gardens of Cathay.
Paris, 1919
Роберт Силлимэн Хилльер (Багульник)
II
Все рододендроны в цвету -
как детвора на пляже.
Я каждый будто чудо чту.
Я этакую красоту
не мог представить даже.
На ветках свечки зажжены -
оранжевое пламя.
Святым деревьям нет цены,
и мы их называть должны
святыми именами.
Robert Hillyer
II
Like children on a sunny shore
The rhododendrons thrive
Which never any spring before
Have been so much alive.
Each metal bough benignly lit
With yellow candle flames;
The tree is holy, hallow it
With sacramental names.
Paris, 1919
Роберт Силлимэн Хилльер (Дружба с цветами).
III
У дома моего трава
да изобильная листва,
да масса с каждой стороны
созвездий яркой белизны.
Нет-нет, а гляну невзначай
на славный лепестковый Рай.
Я рад в содружестве таком,
что так по-свойски с ним знаком.
Robert Hillyer
III
Against my wall the summer weaves
Profundities of dusky leaves,
And many-petaled stars full-blown
In constellated whiteness sown;
I contemplate with lazy eyes
My small estate in Paradise,
And very comforting to me
Is this familiarity.
Paris, 1919
Роберт Силлимэн Хилльер (Дочь Султана)
IV
Спокойный день. Закат.
Неслышные шаги.
Благоуханный сад.
В нём жёлтый сын слуги
целует дочь Султана...
Волос её каскад,
блистающий наряд
в тени гутой лианы
и пение фонтана.
Секрет открылся мне
в вечерней тишине
из воркотни голубки,
и стал я сам не свой.
Закат пылал в раскраске огневой...
О сердце мягче губки !
О губки как цветок !
О синяя глициния-лиана !
Бездумные поступки
и юность - как листок,
как лепесток, упавший слишком рано !
Robert Hillyer IV
Into the trembling air,
Calm on the sunset mist,
Sweetness of gardens where
The yellow slave boy kissed
The Sultan's daughter….
Shadow of tumbled hair
Shadow of hanging vine
Fountains of gold that twine
In singing water.
A secret I have heard
From the scarlet beak of the bird
That sings at the close of day,
Fills me with cold unrest
Under the open doors of the fiery west.
"O heart of clay,
O lips of dust,
O blue-shadowed wisteria vine;
Youth falls away
As petals must
Beneath the drooping leaves in the day's decline."
Paris, 1919
Роберт Силлимэн Хилльер (Сад)
V
В те дни, когда он залит светом,
во влажном воздухе нагретом
как будто ладан полнит сад.
В нём пахнет персиковым цветом.
В саду ни страхов, ни тревог.
В саду никто не одинок.
Тут даже призраки любезны.
От них не вред, а только прок.
По самым достоверным слухам
не знающим покоя духам
в саду всё легче что ни год,
и там земля им стаёт им пухам.
В саду приятен каждый звук:
рывок, скачок и перестук.
Вот робин, отряхнувши перья,
поблизости присел как друг.
В саду друзья, в саду подруги.
Прислушайся к любой пичуге.
Здесь необъятный добрый мир -
полюбопытствуй на досуге !
В саду мы на одних правах:
цветы, и я, и стайки птах.
На миг мелькнувши пузырьками,
мы таем в солнечных лучах.
Robert Hillier V
In gardens when the sun is set,
The air is heavy with the wet
Faint smell of leaves, and dark incense
Of peach-blossom and violet.
There is no lurking foe to fear,
Only the friendly ghosts are here
Of lazy youth and dozing age,
Who sat and mellowed year by year,
Until they merged with all the rest
Beneath the overhanging west,
And took their sleep with tranquil hearts
Safe in our Mother's mighty breast.
If there be any sound, 'tis sweet,
The hidden rush of eager feet
Where robins flutter in the dust,
Or perch upon the garden-seat,
And little voices that are known
To those who contemplate alone
The busy universe that moves
In gardens rank and overgrown.
Here in the garden we are one,
The golden dust, the setting sun,
The languid leaves, the birds and I,—
Small bubbles on oblivion.
Tours, 1918
Роберт Силлимэн Хилльер (Тревожный закат)
VI
Голубка отыскала пару.
На небе радуга-дуга.
Пастух с зарёю из кошары
погнал отару на луга.
Подуло с Запада. Дождливо.
С карнизов потекла капель.
Пришёл как ласковое диво
и взволновал мне кровь апрель.
Я здесь, в лугах, забыл про скуку.
Я здесь, когда придёт закат,
держу в руках другую руку
и вижу милый сердцу взгляд.
Но Запад нынче - будто пламя.
Там гнев, зарницы и грома.
Весь сад засыпан лепестками,
а душу мне тревожит тьма.
Robert Hillyer
VI
Now the white dove has found her mate,
And the rainbow breaks into stars;
And the cattle lunge through the mossy gate
As the old man lowers the bars.
Westerly wind with a rainy smell,
Eaves that drip in the mud;
And the pain of the tender miracle
Stabbing the languid blood.
Over the long, wet meadow-land,
Beyond the deep sunset,
There is a hand that pressed your hand,
And eyes that shall not forget.
Now the West is the door of wrath,
Now 'tis a burnt-out coal;
Petals fall on the orchard path;
Darkness falls on the soul.
Washington, 1918
Роберт Силлимэн Хилльер (Призрачные лица).
VII
Когда смеркается, стихают звуки -
так в смирном море не шумит прибой...
Холм вторит эхом горестной разлуке
дрозда с его любимою звездой,
да козодой скорбит в сердечной муке,
как будто он хоронит свой покой.
Во тьме на тропах, в суете видений,
вдруг кто-нибудь расплачется навзрыд,
но грустный призрак от меня укрыт,
и не понять причин его мучений -
помимо тех немногих исключений,
когда мне память что-то объяснит.
Ох, блики мёртвых лиц ! Фантомы скуки
среди безлунной тягостной ночи !
И в одиночестве лишь жар свечи
спасает от нечаянной докуки, -
пока Заря не вскинет к небу руки
и не прогонят звёзд её лучи.
Robert Hillyer
VII
When voices sink in twilight silences,
Like swimmers in a sea of quietude,
And faint farewells re-echo from the hill;
When the last thrush his sleepy vesper says,
And the lost threnody of the whip-poor-will
Gropes through the gathering shadows in the wood;
Then in the paths where dusk fades into grey,
And sighing shapes stir that I never see,
I follow still a quest of old despair
To find at last,—ah, but I cannot say,
Except that I have known a face somewhere,
And loved in times beyond all memory.
O soulless face! white flash in solitude,
Forgotten phantom of a moonless night,
Shall I kiss thy sad mouth once again, or wait
Drowned beneath fathoms of a tideless mood
Until the stars flee through the western gate
Driven in shivering fear before the light?
Cambridge, 1916
Роберт Силлимэн Хилльер VIII (Жаркий июль).
Горячий полдень, тяжкий час.
От тучи мух гудят просторы,
и все жилища - как без глаз.
Народ задёргивает шторы.
Мать сядет с пальмовым листом,
потом задремлет в полумраке.
На клумбах, окруживших дом,
в жару пылают только маки.
Спеши за дверь и сквозь кусты
колючих роз беги, как пуля,
на поиск тайной красоты,
что прячут тень и жар июля.
Потом уж больше не пойдёшь !
Мозги вскипят на солнцепёке,
да обгоришь кругом и сплошь,
и ноги, и спина, и щёки...
Пустое ! Как ни жарок день,
присядешь у плакучей ивы,-
там ручеёк, густая тень,
там струйки плещут говорливо.
И там, в спокойнейшей из поз,
уж кое-кто с девичьей чёлкой
считает радужных стрекоз
и говорит с жужжащей пчёлкой.
Она здесь с самого утра.
И дела нет ей в перелеске,
что в городе сейчас жара,
что там на окнах занавески.
От тайн, что с уст её слетят,
тебе поёжиться придётся.
Слова подружки освежат
сильней, чем влага из колодца.
Подруга смолкнет и ладонь
положит вдруг тебе на темя,
и ты, счастливейший из сонь,
заснёшь, как в маковом Эдеме.
Проснёшься. Будет темнота.
Туман повиснет над холмами.
Ты скажешь: "Я глядел в уста...
Внимал... Во мне мечта - как пламя...
Она там ждёт меня, смеясь.
Я пробуждён её касаньем".
Тут лампа яркая зажглась,
и в кресло села мать с вязаньем.
Robert Hillyer VIII
When noon is blazing on the town,
The fields are loud with droning flies,
The people pull their curtains down,
And all the houses shut their eyes.
The palm leaf drops from your mother's hand
And she dozes there in a darkened room,
Outside there is silence on the land,
And only poppies dare to bloom.
Open the door and steal away
Through grain and briar shoulder high,
There are secrets hid in the heart of day,
In the hush and slumber of July.
Your face will burn a fiery red,
Your feet will drag through dusty flame,
Your brain turn molten in your head,
And you will wish you never came.
O never mind, go on, go on,—
There is a brook where willows lean;
To weave deep caverns from the sun,
And there the grass grows cool and green.
And there is one as cool as grass,
Lying beneath the willow tree,
Counting the dragon flies that pass,
And talking to the humble bee.
She has not stirred since morning came,
She does not know how in the town
The earth shakes dizzily with flame,
And all the curtains are drawn down.
Sit down beside her; she can tell
The strangest secrets you would hear,
And cool as water in a well,
Her words flow down upon your ear….
She speaks no more, but in your hair
Her fingers soft as lullabies
Fold up your senses unaware,
Into a poppy paradise.
And when you wake, the evening mist
Is rising up to float the hill,
And you will say, "The mouth I kissed,
The voice I heard…a dream…but still
"The grass is matted where she lay,
I feel her fingers in my hair"…
But your lamp is bright across the way,
And your mother knits in the rocking chair.
Paris, 1919
Роберт Силлимэн Хилльер IX (Заунывный ветер).
В том Сентябре и сад, и рощи
(с тех пор прошли года)
казались зелены, как никогда.
Потом за внешность рощ и сада
взялась октябрьская прохлада,
и следом призрак Ноября
маячил как метла пожёстче -
шёл Варвар, шла беда.
Выл дикий бриз, он гнал полову,
томил тоской...
А нас брал смех от музыки такой.
И мне, и двум друзьям лохматым
не страшен был зловещий фатум.
Я понял, что бодрился зря,
а бриз грозился небредово,
как спел друзьям заупокой...
Robert Hillyer
IX
The trees have never seemed so green
Since I remember,
As in these groves and gardens of September,
And yet already comes the chill
That bodes the world's last garden ill,
And in the shadow I have seen
A spectre,—even thine,
O Vandal, O November.
The wind leaps up with sudden screams
In gusts of chaff.
Two boys with blowing hair listen and laugh.
We hear the same wind, they and I,
Under the dark autumnal sky;
It blows strange music through their dreams.
Keenly it blows through mine,
Singing their epitaph.
Tours, 1918
Роберт Силлимэн Хилльер (Канал осенью).
X
Канал покрыт опавшею листвой.
Зелёная вода вся в рыжих пятнах.
Разбойничает ветер круговой,
свища в наскоках многократных.
Потом стихает иногда...
Всех духов замирающей природы
приемлет в лоно тихая вода.
В ветвях сквозит безбрежность небосвода.
Не слышен больше птичий говорок.
Пусты холодные поляны.
Ни плеска щук, ни брызгов из тумана,
и Запад - как полёк.
Беззвучно едет баржа по каналу.
В запряжке гонят потных лошадей.
Они бредут ритмично и устало.
Я вижу сон во сне: канал, людей...
Бечёвник - вроде коридора.
И я иду за прочими: след в след.
Бессчётные подвижные узоры
рисует мне закатный свет.
И лентой без конца и без начала
качается листва в воде канала.
Robert Hillyer
X
The green canal is mottled with falling leaves,
Yellow leaves, fluttering silently;
A whirling gust ripples the woods, and heaves
The stricken branches with a sigh,
Then all is still again.
Unmoving, the green waterway receives
Ghosts of the dying forest to its breast;
Loneliness…quiet…not a wing has stirred
In the cold glades; no fish has leaped away
From the heavy waters; not a drop of rain
Distils from the pervading mist.
Sluggishly out of the west
A grey canal-boat glides, half-seen, unheard;
The sweating horses on the towpath sway
Backward and forward in a rhythmic strain;
It passes by, a dream within a dream,
Down the dark corridor of leaning boughs,
Down the long waterways of endless fall.
A shiver stirs the woods; a fitful gleam
Of sun gilds the sky's overhanging brows;
Then shadowy silence, and the yellow stream
Of dead leaves dropping to the green canal.
Moret-sur-Loing, 1918
Роберт Силлимэн Хилльер (Тёплые ветры).
I
Залив будил во мне былые грёзы.
Дул бриз, весь в брызгах, капавших, как слёзы, -
дул с океанов, из садов Китая -
в нём были запахи мимозы.
В глазницах мёртвой фабрики пестря,
горела предзакатная заря,
а в сумеркал поблескивали вспышки
от уличного фонаря.
В тенистом парке, в мареве тумана,
качали нервно сучьями платаны.
Догнав там одинокую девицу,
бриз стал насвистывать ей рьяно
о том, как к Северу спешит весна,
как в час заката светится волна,
как молнии сверкают темной ночью,
как жизнь прекрасна и ясна.
Назавтра зацветут сады и нивы
и птахи запоют на все мотивы.
Влюблённые заговорят о чувствах,
кто страстно, кто красноречиво.
Горячий бриз погонит строй судов
навстречу сладким запахам плодов
и пряно пахнущих цветов Китая
из дальних вишенных садов.
Robert Hillyer
I
Winds blowing over the white-capped bay,
Winds wet with the eager breath of spray,
Warm and sweet from the oceans we have dreamed of;
From gardens of Cathay.
The empty factory windows, row on row,
Warm sullenly beneath the afterglow,
Burn topaz out of dust and dim the flare
Of the street-lamps below.
In the smoky park the dingy plane-trees stir,
Green branches in the twilight fade and blur;
A lonely girl walks slowly through the square
And the wind speaks to her.
Speaks of the sunset scattered on the sea,
And the spring blowing northward radiantly;
Flaming in lightning from cyclonic dark,
Dreams of delights to be.
Tomorrow there will be orchards filled with fruit,
And song of meadow lark and song of flute;
Far from the city there are lover's fields,
Lips eloquent and mute.
Warm are the winds out of the ebbing day,
Blowing the ships and the spring into the bay,
I smell the cherry blossoms falling gaily
In gardens of Cathay.
Paris, 1919
Роберт Силлимэн Хилльер (Багульник)
II
Все рододендроны в цвету -
как детвора на пляже.
Я каждый будто чудо чту.
Я этакую красоту
не мог представить даже.
На ветках свечки зажжены -
оранжевое пламя.
Святым деревьям нет цены,
и мы их называть должны
святыми именами.
Robert Hillyer
II
Like children on a sunny shore
The rhododendrons thrive
Which never any spring before
Have been so much alive.
Each metal bough benignly lit
With yellow candle flames;
The tree is holy, hallow it
With sacramental names.
Paris, 1919
Роберт Силлимэн Хилльер (Дружба с цветами).
III
У дома моего трава
да изобильная листва,
да масса с каждой стороны
созвездий яркой белизны.
Нет-нет, а гляну невзначай
на славный лепестковый Рай.
Я рад в содружестве таком,
что так по-свойски с ним знаком.
Robert Hillyer
III
Against my wall the summer weaves
Profundities of dusky leaves,
And many-petaled stars full-blown
In constellated whiteness sown;
I contemplate with lazy eyes
My small estate in Paradise,
And very comforting to me
Is this familiarity.
Paris, 1919
Роберт Силлимэн Хилльер (Дочь Султана)
IV
Спокойный день. Закат.
Неслышные шаги.
Благоуханный сад.
В нём жёлтый сын слуги
целует дочь Султана...
Волос её каскад,
блистающий наряд
в тени гутой лианы
и пение фонтана.
Секрет открылся мне
в вечерней тишине
из воркотни голубки,
и стал я сам не свой.
Закат пылал в раскраске огневой...
О сердце мягче губки !
О губки как цветок !
О синяя глициния-лиана !
Бездумные поступки
и юность - как листок,
как лепесток, упавший слишком рано !
Robert Hillyer IV
Into the trembling air,
Calm on the sunset mist,
Sweetness of gardens where
The yellow slave boy kissed
The Sultan's daughter….
Shadow of tumbled hair
Shadow of hanging vine
Fountains of gold that twine
In singing water.
A secret I have heard
From the scarlet beak of the bird
That sings at the close of day,
Fills me with cold unrest
Under the open doors of the fiery west.
"O heart of clay,
O lips of dust,
O blue-shadowed wisteria vine;
Youth falls away
As petals must
Beneath the drooping leaves in the day's decline."
Paris, 1919
Роберт Силлимэн Хилльер (Сад)
V
В те дни, когда он залит светом,
во влажном воздухе нагретом
как будто ладан полнит сад.
В нём пахнет персиковым цветом.
В саду ни страхов, ни тревог.
В саду никто не одинок.
Тут даже призраки любезны.
От них не вред, а только прок.
По самым достоверным слухам
не знающим покоя духам
в саду всё легче что ни год,
и там земля им стаёт им пухам.
В саду приятен каждый звук:
рывок, скачок и перестук.
Вот робин, отряхнувши перья,
поблизости присел как друг.
В саду друзья, в саду подруги.
Прислушайся к любой пичуге.
Здесь необъятный добрый мир -
полюбопытствуй на досуге !
В саду мы на одних правах:
цветы, и я, и стайки птах.
На миг мелькнувши пузырьками,
мы таем в солнечных лучах.
Robert Hillier V
In gardens when the sun is set,
The air is heavy with the wet
Faint smell of leaves, and dark incense
Of peach-blossom and violet.
There is no lurking foe to fear,
Only the friendly ghosts are here
Of lazy youth and dozing age,
Who sat and mellowed year by year,
Until they merged with all the rest
Beneath the overhanging west,
And took their sleep with tranquil hearts
Safe in our Mother's mighty breast.
If there be any sound, 'tis sweet,
The hidden rush of eager feet
Where robins flutter in the dust,
Or perch upon the garden-seat,
And little voices that are known
To those who contemplate alone
The busy universe that moves
In gardens rank and overgrown.
Here in the garden we are one,
The golden dust, the setting sun,
The languid leaves, the birds and I,—
Small bubbles on oblivion.
Tours, 1918
Роберт Силлимэн Хилльер (Тревожный закат)
VI
Голубка отыскала пару.
На небе радуга-дуга.
Пастух с зарёю из кошары
погнал отару на луга.
Подуло с Запада. Дождливо.
С карнизов потекла капель.
Пришёл как ласковое диво
и взволновал мне кровь апрель.
Я здесь, в лугах, забыл про скуку.
Я здесь, когда придёт закат,
держу в руках другую руку
и вижу милый сердцу взгляд.
Но Запад нынче - будто пламя.
Там гнев, зарницы и грома.
Весь сад засыпан лепестками,
а душу мне тревожит тьма.
Robert Hillyer
VI
Now the white dove has found her mate,
And the rainbow breaks into stars;
And the cattle lunge through the mossy gate
As the old man lowers the bars.
Westerly wind with a rainy smell,
Eaves that drip in the mud;
And the pain of the tender miracle
Stabbing the languid blood.
Over the long, wet meadow-land,
Beyond the deep sunset,
There is a hand that pressed your hand,
And eyes that shall not forget.
Now the West is the door of wrath,
Now 'tis a burnt-out coal;
Petals fall on the orchard path;
Darkness falls on the soul.
Washington, 1918
Роберт Силлимэн Хилльер (Призрачные лица).
VII
Когда смеркается, стихают звуки -
так в смирном море не шумит прибой...
Холм вторит эхом горестной разлуке
дрозда с его любимою звездой,
да козодой скорбит в сердечной муке,
как будто он хоронит свой покой.
Во тьме на тропах, в суете видений,
вдруг кто-нибудь расплачется навзрыд,
но грустный призрак от меня укрыт,
и не понять причин его мучений -
помимо тех немногих исключений,
когда мне память что-то объяснит.
Ох, блики мёртвых лиц ! Фантомы скуки
среди безлунной тягостной ночи !
И в одиночестве лишь жар свечи
спасает от нечаянной докуки, -
пока Заря не вскинет к небу руки
и не прогонят звёзд её лучи.
Robert Hillyer
VII
When voices sink in twilight silences,
Like swimmers in a sea of quietude,
And faint farewells re-echo from the hill;
When the last thrush his sleepy vesper says,
And the lost threnody of the whip-poor-will
Gropes through the gathering shadows in the wood;
Then in the paths where dusk fades into grey,
And sighing shapes stir that I never see,
I follow still a quest of old despair
To find at last,—ah, but I cannot say,
Except that I have known a face somewhere,
And loved in times beyond all memory.
O soulless face! white flash in solitude,
Forgotten phantom of a moonless night,
Shall I kiss thy sad mouth once again, or wait
Drowned beneath fathoms of a tideless mood
Until the stars flee through the western gate
Driven in shivering fear before the light?
Cambridge, 1916
Роберт Силлимэн Хилльер VIII (Жаркий июль).
Горячий полдень, тяжкий час.
От тучи мух гудят просторы,
и все жилища - как без глаз.
Народ задёргивает шторы.
Мать сядет с пальмовым листом,
потом задремлет в полумраке.
На клумбах, окруживших дом,
в жару пылают только маки.
Спеши за дверь и сквозь кусты
колючих роз беги, как пуля,
на поиск тайной красоты,
что прячут тень и жар июля.
Потом уж больше не пойдёшь !
Мозги вскипят на солнцепёке,
да обгоришь кругом и сплошь,
и ноги, и спина, и щёки...
Пустое ! Как ни жарок день,
присядешь у плакучей ивы,-
там ручеёк, густая тень,
там струйки плещут говорливо.
И там, в спокойнейшей из поз,
уж кое-кто с девичьей чёлкой
считает радужных стрекоз
и говорит с жужжащей пчёлкой.
Она здесь с самого утра.
И дела нет ей в перелеске,
что в городе сейчас жара,
что там на окнах занавески.
От тайн, что с уст её слетят,
тебе поёжиться придётся.
Слова подружки освежат
сильней, чем влага из колодца.
Подруга смолкнет и ладонь
положит вдруг тебе на темя,
и ты, счастливейший из сонь,
заснёшь, как в маковом Эдеме.
Проснёшься. Будет темнота.
Туман повиснет над холмами.
Ты скажешь: "Я глядел в уста...
Внимал... Во мне мечта - как пламя...
Она там ждёт меня, смеясь.
Я пробуждён её касаньем".
Тут лампа яркая зажглась,
и в кресло села мать с вязаньем.
Robert Hillyer VIII
When noon is blazing on the town,
The fields are loud with droning flies,
The people pull their curtains down,
And all the houses shut their eyes.
The palm leaf drops from your mother's hand
And she dozes there in a darkened room,
Outside there is silence on the land,
And only poppies dare to bloom.
Open the door and steal away
Through grain and briar shoulder high,
There are secrets hid in the heart of day,
In the hush and slumber of July.
Your face will burn a fiery red,
Your feet will drag through dusty flame,
Your brain turn molten in your head,
And you will wish you never came.
O never mind, go on, go on,—
There is a brook where willows lean;
To weave deep caverns from the sun,
And there the grass grows cool and green.
And there is one as cool as grass,
Lying beneath the willow tree,
Counting the dragon flies that pass,
And talking to the humble bee.
She has not stirred since morning came,
She does not know how in the town
The earth shakes dizzily with flame,
And all the curtains are drawn down.
Sit down beside her; she can tell
The strangest secrets you would hear,
And cool as water in a well,
Her words flow down upon your ear….
She speaks no more, but in your hair
Her fingers soft as lullabies
Fold up your senses unaware,
Into a poppy paradise.
And when you wake, the evening mist
Is rising up to float the hill,
And you will say, "The mouth I kissed,
The voice I heard…a dream…but still
"The grass is matted where she lay,
I feel her fingers in my hair"…
But your lamp is bright across the way,
And your mother knits in the rocking chair.
Paris, 1919
Роберт Силлимэн Хилльер IX (Заунывный ветер).
В том Сентябре и сад, и рощи
(с тех пор прошли года)
казались зелены, как никогда.
Потом за внешность рощ и сада
взялась октябрьская прохлада,
и следом призрак Ноября
маячил как метла пожёстче -
шёл Варвар, шла беда.
Выл дикий бриз, он гнал полову,
томил тоской...
А нас брал смех от музыки такой.
И мне, и двум друзьям лохматым
не страшен был зловещий фатум.
Я понял, что бодрился зря,
а бриз грозился небредово,
как спел друзьям заупокой...
Robert Hillyer
IX
The trees have never seemed so green
Since I remember,
As in these groves and gardens of September,
And yet already comes the chill
That bodes the world's last garden ill,
And in the shadow I have seen
A spectre,—even thine,
O Vandal, O November.
The wind leaps up with sudden screams
In gusts of chaff.
Two boys with blowing hair listen and laugh.
We hear the same wind, they and I,
Under the dark autumnal sky;
It blows strange music through their dreams.
Keenly it blows through mine,
Singing their epitaph.
Tours, 1918
Роберт Силлимэн Хилльер (Канал осенью).
X
Канал покрыт опавшею листвой.
Зелёная вода вся в рыжих пятнах.
Разбойничает ветер круговой,
свища в наскоках многократных.
Потом стихает иногда...
Всех духов замирающей природы
приемлет в лоно тихая вода.
В ветвях сквозит безбрежность небосвода.
Не слышен больше птичий говорок.
Пусты холодные поляны.
Ни плеска щук, ни брызгов из тумана,
и Запад - как полёк.
Беззвучно едет баржа по каналу.
В запряжке гонят потных лошадей.
Они бредут ритмично и устало.
Я вижу сон во сне: канал, людей...
Бечёвник - вроде коридора.
И я иду за прочими: след в след.
Бессчётные подвижные узоры
рисует мне закатный свет.
И лентой без конца и без начала
качается листва в воде канала.
Robert Hillyer
X
The green canal is mottled with falling leaves,
Yellow leaves, fluttering silently;
A whirling gust ripples the woods, and heaves
The stricken branches with a sigh,
Then all is still again.
Unmoving, the green waterway receives
Ghosts of the dying forest to its breast;
Loneliness…quiet…not a wing has stirred
In the cold glades; no fish has leaped away
From the heavy waters; not a drop of rain
Distils from the pervading mist.
Sluggishly out of the west
A grey canal-boat glides, half-seen, unheard;
The sweating horses on the towpath sway
Backward and forward in a rhythmic strain;
It passes by, a dream within a dream,
Down the dark corridor of leaning boughs,
Down the long waterways of endless fall.
A shiver stirs the woods; a fitful gleam
Of sun gilds the sky's overhanging brows;
Then shadowy silence, and the yellow stream
Of dead leaves dropping to the green canal.
Moret-sur-Loing, 1918
Метки:
